Однако выбора на сей раз не было. Даже если Том Джимсон и умел когда-то управлять автомобилем и ему доставало осторожности и человеколюбия, чтобы никого при этом не давить, то его умение и осторожность совершенно испарились за двадцать три года, проведенных в камере. Короче говоря, Том взял напрокат машину, вместо того чтобы позаимствовать ее где-нибудь на улице, и Дортмундеру волей-неволей пришлось ее вести.
Одно радовало: погода стояла отменная. Блики апрельского солнца играли и переливались на белых алюминиевых прутьях оград затейливых каменных домиков, придававших Норт-Дадсону налет декоративности, от которого у всякого настоящего горожанина тотчас разыгралась бы мигрень. Особенно если он как следует не выспался. Поэтому Дортмундер предпочел сосредоточить внимание на немногочисленных знакомых ему признаках цивилизации — дорожных огнях, дугах «Макдональдсов» и рекламных щитах «Мальборо» — и знай себе погонял машину, понимая, что Норт-Дадсон когда-нибудь да кончится. Сидевший рядом Том Джимсон вертел головой и насмешливо улыбался неподвижными губами. Наконец он сказал:
— Эта деревня — все тот же кусок дерьма, что и раньше.
— Что мне делать, когда кончится город?
— Езжай дальше.
На окраине города примостился бар, в витрине которого красовалась неоновая реклама немецкого пива техасского производства. Далее простирались поля, леса и фермы. Дорога завиляла и полезла в гору; то тут то там мелькали каменистые пастбища, и лошади провожали машину своими рыбьими взглядами.
Они отъехали от города мили на четыре, когда Том нарушил затянувшееся молчание:
— Поворот проехали.
Дортмундер нажал на тормоза и, остановив машину посреди шоссе, выругался вслед обогнавшему их грузовику, который едва не довел его до инфаркта.
— Где поворот?
— Там, сзади, — сказал Том, посмотрев на Дортмундера. — Да только теперь его не видать. Я же тебе говорил — Паткинс-Корнерз больше не существует. И это наша главная беда.
— Так ты говорил про старую дорогу, — сообразил Дортмундер. — Значит, я не должен был никуда сворачивать.
— А ты и не смог бы, — отозвался Том. — Дорога совсем заросла.
Дортмундер не заметил никакой дороги; видимо, Том не врал, когда говорил, что она заросла.
— Когда ты сказал, что мы проехали поворот, я подумал, что мне нужно было свернуть туда или что-то в этом роде, — объяснил Дортмундер.
— Когда придет время сворачивать, я тебе сообщу, — заявил Том.
— Мне показалось, что ты имел в виду именно этот поворот, — настаивал Дортмундер.
— Ты ошибся.
— Но прозвучало именно так! — В этот миг их обогнала повозка, и возница подудел в свой рожок, требуя убраться с середины дороги. — Когда ты сказал «мы проехали поворот», это прозвучало так, будто мы пропустили поворот.
— Мы действительно проехали поворот. Двадцать три года назад там была дорога, — раздраженно заявил Том. — А теперь на ее месте лишь деревья, кусты да холмы.
— Короче, я тебя неправильно понял, и все тут. — Голос Дортмундера заглушил рев сигнала проезжавшего мимо лесовоза, кузов которого был под завязку забит бревнами.
Том развернулся и заглянул в глаза Дортмундеру.
— Я тебя понял, Эл, — сказал он. — И нечего больше болтать. Давай-ка поезжай. Мне уже семьдесят лет, и я понятия не имею, долго ли еще протяну.
Дортмундер покатил дальше, и спустя милю автомобиль подъехал к дорожному указателю, сообщавшему о том, что они пересекают границу округа Вилбургтаун.
— Тот самый округ, — сказал Том. — Водохранилище затопило его практически целиком. Не осталось ни одной деревни. Главная усадьба располагалась в Паткинс-Корнерз... о, поворот проехали.
Влево от шоссе отходила двухполосная асфальтовая дорога. Дортмундер понимающе кивнул и поехал прямо.
— Эй! — рявкнул Том.
— Что случилось?
— Мы же поворот проехали! Ты что, глухой?
На сей раз Дортмундер остановил машину на пыльной обочине. Обернувшись к Тому, он спросил:
— Уж не хочешь ли ты сказать, что я должен был свернуть?
— Да, именно это я и сказал! — Том так рассердился, что его губы чуть-чуть шевельнулись. — Я же сказал: мы проехали поворот!
— В прошлый раз, когда ты сказал «мы проехали поворот», — ледяным тоном ответил Дортмундер, потихоньку начиная звереть, — ты вовсе не хотел сказать, что мы пропустили поворот. Ты имел в виду нечто иное. То ли тебя потянуло на воспоминания, то ли что-то еще.
Том вздохнул и, уставившись на приборную доску, потер кончик носа согнутым пальцем. Затем кивнул.
— Ладно, Эл, — сказал он. — Мы слишком долго жили порознь. Нам придется вновь научиться понимать друг друга.
— Наверное, ты прав, — согласился Дортмундер, не желая спорить со старым приятелем.
— Так вот, на сей раз я имел в виду «сверни на этом повороте». Я и сам проклинаю себя за то, что так и не научился выражаться более ясно.
— Это было бы весьма кстати, — признал Дортмундер.
— Теперь слушай мои указания. Сейчас мы развернемся, отъедем назад и попробуем все сначала. Хорошо?
— Хорошо.
Дортмундер оглянулся по сторонам, развернул машину, и Том тут же сказал:
— Поворачивай.
— Я помню, — заметил Дортмундер, сворачивая на двухполосную дорогу.
— Я только хотел поучиться произносить это слово так, как полагается.
— Интересно бы узнать, — сказал Дортмундер, ведя машину меж обступивших дорогу деревьев, — что это было — еще одна из твоих знаменитых шуточек?
— Может, и так, — ответил Том, рассматривая дорогу сквозь лобовое стекло. — А может быть, следствие подавляемой злости. Как-то раз меня обследовал тюремный психиатр, так он сказал, что у меня в душе накопилось много злобы. Порой какая-то ее часть вылезает наружу и получаются такие вот неприятности.
Дортмундер с изумлением посмотрел на него.
— У тебя еще и подспудная злость есть? — спросил он. — Мало тебе явной, так еще и скрытая?
— Так сказал психиатр, — ответил Том, пожимая плечами. — Впрочем, чего еще от него ожидать? Эти психиатры — сами психованные и только потому берутся за эту работу... Теперь притормози, мы приближаемся.
Направо в лес уходила грунтовая дорога, перегороженная простым металлическим шлагбаумом с надписью: «Проезд запрещен — территория водохранилища Вилбургтаун». Чуть поодаль в ту же сторону от дороги отходил еще один проселок, с таким же шлагбаумом и такой же надписью. Еще дальше из леса под углом к дороге выходил забор, ограда из колючей проволоки высотой футов в восемь.
— Неужели все водохранилище обнесено колючкой? — поразился Дортмундер.
— Представь себе, — отозвался Том.
— Очень уж строгие меры безопасности для простого водохранилища. — Дортмундер неопределенно махнул рукой. — А мне казалось, что водохранилище — это такое место, куда можно свободно подъехать, чтобы порыбачить и искупаться.
— Да, но во времена строительства этого водохранилища Америка переживала революционный момент. Ты, верно, помнишь все эти выступления против войны, против правительства, за окружающую среду...
— Они и поныне продолжаются.
— Но в те времена они носили особенно ожесточенный характер. Взрывы в колледжах и все такое прочее. А это водохранилище оказалось в самом центре событий. Появились группировки, угрожавшие напичкать его химикатами, которых хватило бы, чтобы одурманить весь Нью-Йорк.
— А что? Вполне могли, — согласился Дортмундер, вспоминая некоторых своих городских знакомых.
— Нет, не могли, — возразил Том. — Здесь построили забор, выставили полицейские кордоны, издали соответствующий закон и тем самым сделали водохранилище совершенно недоступным для посторонних.
— Но это же было так давно, — заметил Дортмундер. — Всех этих химикатов уже и след простыл. А хозяева, должно быть, сами нажрались этой отравы.
— Эл, — сказал Том. — Ты видел правительство, которое добровольно отказалось бы чем-то управлять? Здесь по-прежнему стоит забор, по-прежнему дежурит полиция, закон так и не отменили, тут идет работа, и ее делают люди. Иначе правителям было бы неловко получать зарплату каждую неделю.
— Ясно. Это, разумеется, усложнит дело, но ничего страшного.
— Главное затруднение в другом, — пробормотал Том. Увы, в тот миг Дортмундер не додумался спросить, что он имеет в виду.
Водохранилище было совсем рядом. Ограда тянулась все дальше, и за ней поблескивала вода. Показалось огромное озеро, сиявшее в лучах заката, подернутое рябью от прикосновений легкого игривого ветерка. Растущие по берегам водохранилища сосны, дубы, клены и березы подступали к самому урезу воды. И ни одного дома вокруг, ни лодки, ни живой души. Дорога шла вдоль берега, и по другую ее сторону, за вторым забором, начинался крутой спуск в глубокую долину.
— Останови-ка, — велел Том.
Дорога здесь сужалась, и забор подступал вплотную к проезжей части. Если бы Дортмундер загнал машину на обочину, Том вряд ли смог бы открыть свою дверцу, а другой борт автомобиля все равно оставался бы на дороге. Однако на этой второстепенной дороге движения не было вовсе, и Дортмундер мог остановиться где угодно, ни о чем не беспокоясь.
— Отлично, — сказал Том, вылезая из машины и оставив свою дверцу открытой.
Дортмундер последовал за ним, выбрался на бетон. Глушить мотор он не стал, но дверцу захлопнул — на тот случай, если кто-нибудь все же проедет. Обойдя машину, он остановился рядом с Томом у забора и вгляделся в спокойные воды озера. Том просунул сквозь забор корявый, похожий на сучок указательный палец и сказал:
— Вон там стоял Паткинс-Корнерз. Вон там.
— Трудненько будет до него докопаться, — отозвался Дортмундер.
— Ерунда. Разрыть немного ила, и все, — ответил Том.
— А где плотина? — спросил Дортмундер, озираясь по сторонам.
Том бросил на него недоуменный взгляд:
— Плотина? Ты спрашиваешь, где плотина? Вот она, ты на ней стоишь.
— Я стою на плотине? — Дортмундер посмотрел направо, затем налево. Дорога выныривала из леса и вновь убегала в лес, делая широкую плавную петлю, с внешней стороны которой оставалось водохранилище, а внутри слева — спуск в долину. Затем дорога поднималась на соседний холм, поросший деревьями, и