«Вдруг папа!» — подумал я и сразу обрадовался. Но тут же подумал, что папа такие шутки не делает.
— А вот и не Корнилов, — сказал человек. — Не Корнилов, а Федор Матвеевич.
И я сразу его узнал.
Он меня отпустил и спросил:
— Ну, что ты тут делаешь? Дежуришь по даче?
— Читаю.
— Читаешь? Грустно тебе одному.
— Да нет, — сказал я, — мама в альпинистский лагерь…
И тут я вдруг подумал о Федоре Матвеевиче: как он здесь оказался?
— А я приехал к тебе. Мы ездили с другом, вон его машина стоит. Дай, думаю, к тебе на пять минут загляну. Нельзя ведь, чтобы к человеку никто не приезжал. Вот тебе передача. Мама твоя сказала, что ты любишь «Золотой ключик», ириски. Верно?
— Люблю.
— Ну вот. Полкило хватит? С ребятами поделишься. Купаться почему не пошел?
— Не хочется, я тут читаю.
— Ребята не обижают?
— Нет. Я сегодня достал флаг с середины мачты.
— Правильно сделал. Не болел? Руки-ноги здоровы?
— Здоровы.
— Кормят хорошо?
— Хорошо.
— Я тебя специально расспрашиваю, потому что твоя мама завтра мне позвонит и будет так же расспрашивать меня.
Внизу, у входа в лагерь, засигналил грузовик.
— Нервничает, видишь, торопит. Ну, ты прости, что я на минутку, — сказал Федор Матвеевич. — Я побегу. Я еще сегодня работаю в вечер. — И он сунул мне записку. — Это адрес альпинистского лагеря. Напиши туда письмо, хоть три слова — жив, здоров и веселюсь. Деньги на марку есть?
— Есть, — сказал я, — мне мама два рубля дала.
Грузовик снова засигналил.
— Ну, я побежал. Ты тут не грусти.
И он побежал мимо сосен под гору, напрямик к выходу.
Я видел, как он подбежал к грузовику, посмотрел на наш лагерь — наверно, меня искал, — вскочил в кабину, и грузовик поехал.
Около дачи малышей кто-то оборвал все цветы.
Цветы только что распустились, а теперь клумбы снова стояли голые.
А воспитательница решила, что это Игорек оборвал. Она вышла из дачи и видит: Игорек несет два цветка.
Она схватила Игорька за руку и повела его к начальнику лагеря.
А я увидел, что Игорька куда-то ведут, и пошел следом. Игорек громко плакал.
— Это не я! Это не я! — кричал он.
Но воспитательница тащила его за руку к начальнику, будто не слышала.
Начальник стоял около главного здания.
— Вот, полюбуйтесь, — сказала воспитательница, — все цветы около дачи оборвал.
— Зачем же ты это сделал? — спросил удивленный начальник.
А Игорек даже хрипел от плача.
— Это не я! — продолжал кричать он.
— Кто же тогда, если не ты? У тебя ведь были цветки? — И воспитательница показала два мятых тюльпана.
— Я их на земле нашел, — плакал Игорек.
— Это правда не он, — сказал я, хоть и не знал — кто. — Цветы, наверно, украли — все клумбы оборваны, а на земле — несколько цветов.
— Заступник еще нашелся. Ты, пожалуйста, иди в свой отряд.
— Подождите, — сказал начальник лагеря, — этому мальчику можно верить. Ты точно знаешь, что не он оборвал цветы?
— Точно, — сказал я. — Зачем ему воровать?
Игорек посмотрел на меня и заплакал тише.
— Хорошо, — сказал начальник. — Ты, Игорь, не плачь и иди в свой отряд. Никто тебя зазря наказывать не будет… А кто оборвал, ты тоже знаешь? — спросил меня начальник.
— Не знаю, — ответил я.
— Они друг друга никогда не выдадут, — проговорила воспитательница малышей.
— Ну и молодцы, что не выдают. Если б он подсматривал в щелку, пока хулиганы рвали, а потом пошел бы ко мне докладывать, я бы его сам прогнал. А если б он собрал ребят и отогнал бы хулиганов, а потом доложил, — я б его очень похвалил. И сейчас тоже — хвалю, потому что заступился за справедливость, а не прошел равнодушно. Иди в свой отряд, — а мы с вами еще останемся, — сказал начальник лагеря воспитательнице.
И я побежал к своей даче.
Я никогда не знал, что могу быть таким знаменитым. Меня в лагере все теперь знали, особенно после подъема флага. И малыши тоже — после того, как я заступился за Игорька.
Все знали, как меня зовут, приглашали к себе играть. Даже из первого отряда со мной здоровались.
Я шел мимо первого отряда, а они играли в волейбол.
— Иди к нам в круг, — сказали они мне.
Они все были выше меня, наверно, в два раза, но я все-таки встал.
— Куда ему, еще голову оторвем мячом, — сказал тот, кто был рядом.
— Вставай, вставай, пусть учится. Это же Колька Кольцов.
— Колька Кольцов? — удивился тот, который был рядом. — Тогда пусть встает. Я не знал, я тогда был в изоляторе, когда он штурмовал мачту.
У нас в отряде была противная девчонка. Она всех передразнивала и целый день приставала к Свете. Ее звали Ленка.
Мы шли строем к соседнему лагерю играть в футбол и разговаривали со Светой про домашнюю жизнь. А сзади шла Ленка и влезала в наш разговор.
— А по Барри я как соскучилась! — сказала Света.
— Врешь ты все. И собаки у тебя нету этой… серебрена, — опять влезла Ленка.
— Не серебран, а сенбернар, — поправила Света.
— Все равно врешь, целый день с утра до вечера рассказываешь, рассказываешь.
— А я не тебе рассказываю.
— А ты не ври. Врунья ты, вот кто. Барри какого-то выдумала.
Я все хотел повернуться и сказать, что Барри есть и Света не выдумывает ничего, но молчал, потому что они спорили сзади меня и это был не мой разговор.
— Коля знает, он подтвердит, — вдруг проговорила сама Света. — Правда же, Коля?
— Правда, — сказал я. — Есть Барри. Вот такая огромная собака, сенбернар. Собаке из этой породы даже памятник во Франции поставили, в Париже.
— А ты-то откуда знаешь? — спросила Ленка. — Ты ей слуга, что ли, — все за ней повторять.
— Мы рядом живем, поняла? — ответила Света. — А Барри еще на вокзале был, провожал меня, вместе с папой.
— И не рядом. Если бы рядом — вы бы в одной школе учились, а так — в разных. Я все слышала, как вы про свои школы говорили.
— Не рядом, а близко, — поправил я. — Меня Барри даже из озера вытащил. Я чуть не утонул, а он — вытащил.
И хоть все было тогда по-другому — Барри, наоборот, меня толкнул в озеро, — но Ленка сразу поверила и перестала спорить.
В этот день наш первый отряд был в походе, и мы играли в футбол против старших ребят из чужого лагеря. Но мы держались крепко.
Я был в защите.
Они думали, что будут бегать быстрее нас и наколотят нам голов.
Но у нас на воротах стоял Евдокимов. Он ловил любой мяч, кувыркался, взлетал, падал, и счет оставался 0:0. Мы тоже гонялись изо всех сил, хорошо еще — солнце светило в глаза не нам, а команде чужого лагеря. Во втором тайме мы поменялись воротами, но солнце было уже сбоку.
Под конец мы здорово устали, и вражеская команда тоже устала.
Но тут Корнилов крикнул нам:
— Вперед! Идет последняя минута, вколотим дылдам гол!
И мы повели мяч. Мы бросились в атаку все, оставалась последняя минута. Мы были уже у вражеских ворот и уже ударили по воротам. Но мяч отлетел от штанги, и чужая команда перебросила его на нашу половину поля.
Я бросился изо всех сил к мячу. И так получилось, что мяч прикатился прямо ко мне. Я держал мяч, но меня окружали только враги, они плотно обступили меня. И я решил отдать мяч Евдокимову. Я ударил по мячу так, чтобы перебросить его через головы врагов. Но мяч полетел неожиданно совсем в другую сторону, не туда, где стоял Евдокимов в боевой готовности. Я еще надеялся, что мяч от штанги отскочит. Но он пролетел мимо Евдокимова и влетел в наши собственные ворота. И сразу судья просигналил о конце игры.
— Гол! Гол! — закричали наши враги.
Они хлопали в ладоши и обнимали друг друга.
— Не считается, — пробовал спорить наш капитан Корнилов. — Мяч полетел в ворота, когда игра уже кончилась!
Но его никто не слушал, даже наши болельщики.
Так получилось, что в последнюю секунду матча я забил гол своей родной команде.
Я шел опустив голову и ни с кем не хотел разговаривать.
— Ему бы только по столбам лазать, — сказали сзади меня. — Обезьяна. У него, наверно, хвост растет.
— Ты, обезьяна! — крикнули мне. — Ты что, ослеп, когда по своим воротам бил?
И тут вдруг за меня заступился Корнилов.
— А сам-то ты — всю игру ходил как инвалид, — сказал он. — Кольку будешь дразнить — во тебе будет.
А мне стыдно было даже идти вместе со всеми.
Три человека из нашего отряда играли в ножички.
Я к ним подошел, чтобы они меня тоже приняли.
Но один сказал:
— Ты иди, для чужой команды голы забивай.
— А чего он? — спросил другой.
— Он гол забил в наши ворота.
Но я уже не слушал их разговор, а пошел в лес.
В лесу я наткнулся на Евдокимова. Он тоже ходил один среди деревьев.
— Ты? — спросил он и как будто испугался.
— Я так, хожу просто, — сказал я.
Евдокимов вдруг плюнул, и слюна оказалась красной.
— Видал? — спросил он.
— Кровь?
— Кровь. Ничего, я ему тоже нос разбил. Из первого отряда, такой длинный, его в поход не взяли, он и ходит.
— Из первого отряда?
— Из первого. Я ему говорю: не считается твой гол, а он говорит — считается.
— Я нечаянно, — сказал я, — я хотел тебе отдать.
— Да я знаю. Я сам в прошлом году два гола в свои ворота забил, когда стоял в нападении. Я после игры знаешь что сделал? К штанге подошел — и как дал по ней головой. Во был синяк! Чтоб все видели, что я себя сам казню.
— Может, мне тоже дать головой, а? — посоветовался я.
— Не надо. Через три дня будем снова играть, ты и докажешь.
На спортивной площадке по буму ходила Ленка.
Я хотел у нее спросить, где Света, но она вдруг сама меня позвала:
— Что, свою Светочку ищешь?
— Она не моя, — сказал я.