— Вы заплатили сумму по договору.
— Ну, что договор. Когда его подписывали, мы же не могли предвидеть, какими грандиозными будут результаты ваших рекомендаций. Я должен был потом доплатить в десять раз больше!
Мне захотелось сказать, что это и теперь еще не поздно сделать, однако я промолчал.
— Не держите на меня зла, — попросил Акимов. — Поверьте, я всегда помнил о вас. Но битва за калий оказалась такой жестокой, действовать приходилось не интеллектуальным фехтованием, а бульдозером. Вот всё, кроме борьбы, тогда и ушло на второй план, даже благодарность. А потом еще эта страшная беда с ней, — он посмотрел на портрет жены. — Кстати, вы видели фильмы с ее участием?
— Нет, как-то не пришлось.
— Могу подарить вам диск. А впрочем, наверное, не стоит… Ладно, давайте к делу!
Я подумал, что сейчас он предложит мне перейти на работу в его корпорацию.
— Скажите мне, пожалуйста, Валентин Юрьевич, — задумчиво проговорил Акимов, — скажите, за что вас наградили орденом Мужества?
Я так и дернулся в кресле. Откуда он знает? Я сам об этом давно позабыл. Вернее, старался не вспоминать. Я даже не помнил, в каком ящике шкафа валяется у меня дома коробочка с тем красивым серебряным крестиком.
— Если уж вам известно об ордене, — сказал я, — то должно быть известно и за что мне его дали.
— Мой референт нашел только указ о награждении, а там одни общие слова.
— Это было в прошлой жизни, в прошлом веке, и теперь не имеет никакого значения.
— Расскажите, прошу вас, — настаивал Акимов.
— Ну, хорошо. Моя инженерная специальность — ракетные двигатели. Я поступил в "Военмех" в восемьдесят восьмом, на излете советского романтизма, а закончил в девяносто четвертом, в самый ельцинский развал. НИИ, куда я попал, почти не финансировали, нищенскую зарплату не платили месяцами. А мы затеяли невиданный проект: пытались обскакать твердотопливников, сделать двигатель на жидком топливе, — естественно, ампулированном, — со сверхвысоким импульсом. Вы понимаете, о чем я говорю?
— Понимаю, — спокойно сказал Акимов.
— В тех условиях это, конечно, была авантюра. Всё мастерилось на коленке, самых необходимых приборов не хватало. Да еще спешка: первые стендовые испытания хотели обязательно прогнать до конца девяносто седьмого, чтобы нас учли в бюджете на следующий год. Ну и кончилось тем, чем должно было кончиться: при подготовке к испытаниям наш чудный агрегат взорвался. Находившимся рядом с ним не повезло — одни погибли, другие получили ожоги, осколочные ранения. А я оказался дальше и почти не пострадал, только малость оглушило. И тут уж раздумывать не приходилось: полез в огонь, стал вытаскивать раненых. Успел вытащить четверых, пока сам не потерял сознание.
— Обгорели? — спросил Акимов.
— Надышался парами топлива, жуткая была отрава. Два месяца потом провалялся в больнице. Вот, собственно, вся история.
— Вы смелый человек, Валентин Юрьевич.
— Мне было только двадцать шесть, в том возрасте все смелые.
— Не все, — Акимов покачал головой, — не все. А двигатель-то в конце концов построили?
— Нет, ничего не вышло. Несколько лет спустя, уже при Путине, тему открыли снова, наскребли деньжат, но было поздно. Людей не осталось. Кто-то умер, многие уехали. А некоторые, вроде меня, бухнулись в новую русскую жизнь. В самый кипяток.
— Понятно, — проговорил Акимов и откинулся на спинку кресла. При его росте и непропорциональной худобе это было похоже на распрямление складной плотницкой линейки. Мне приходилось смотреть на него снизу вверх.
— А скажите мне, Валентин Юрьевич, — задал он следующий вопрос, — вы интересуетесь политикой?
Я насторожился:
— Специально — нет. Но, поскольку работаю в консалтинговой фирме, должен следить за событиями. В той степени, в какой они влияют на экономическую ситуацию.
— Дальний прогноз, лет на пятнадцать-двадцать, можете дать навскидку? Экономический, ну и — политический?
Мне всё меньше нравился наш разговор. Я ответил уклончиво:
— Заказчики требуют сейчас краткосрочных прогнозов: на год-два-три, самое большее — на пять. Зачем я буду ломать голову над проблемами, за решение которых мне не платят? Голова у меня одна.
— Хорошо, — кивнул Акимов. — Значит, живем сегодняшним днем. Раз так, давайте-ка посмотрим сегодняшние новости!
Он развернул стоявший на столе монитор, чтобы нам обоим было хорошо видно, и пригасил освещение. На потолке появилось изображение вечернего неба с плотными облаками, опаленными закатным огнем. В кабинете стемнело, и от этого ярче стала видна картинка на мониторе.
Новости начались, как всегда, с официальной хроники. Президент Балашов, толстенький, с круглой лысой головой, сияя своей знаменитой улыбкой, принимал какую-то делегацию. Потом пошли сюжеты на темы российских будней. Нефтяные вышки в тундре и на морском шельфе, газопроводы, рудники, неиссякаемые источники наших богатств. Оживающие после многолетнего запустения деревни. Заселяющие их гастарбайтеры после напряженного трудового дня приходят в вечернюю школу и усердно изучают русский язык, они будут достойными гражданами новой родины. Торжественное открытие в Нижнем комфортабельного дома престарелых (похоже, подремонтированного заводского общежития советских времен). Уютные комнаты, множество счастливых старушек и несколько старичков. Солдаты в бетонных ДОТах на Кавказской линии. Спокойные, суровые лица, славянские и азиатские. Стволы пулеметов и гранатометов в амбразурах. Террористы не пройдут.
Я недоуменно взглянул на Акимова. Но он впитывал всю эту дребедень с явным интересом.
Потом пошли мировые новости. Стартующие с надводных кораблей в сполохах пламени и клубах белого дыма крылатые ракеты. Те же ракеты, запущенные с подводных лодок, — они эффектно, одна за другой, вылетали из пустынного моря. Остроклювые беспилотные бомбардировщики на боевом курсе. Огненные вспышки разрывов, заснятые с высоты. Пресс-секретарь объединенного западного командования, молодая женщина в офицерской форме, зачитывала сводку: разрушены такие-то объекты военной инфраструктуры противника, уничтожено столько-то вражеских бойцов, с нашей стороны потерь нет. И тут же, для равновесия (в России свобода информации, слово дается обеим сторонам) — выступление представителя сил антиглобалистского джихада, красивого бородатого парня: сбито столько-то бомбардировщиков противника, наши военные силы не пострадали, но в результате варварских бомбежек погибло столько-то мирных жителей.
Я почти не прислушивался, всё было слишком обыденно.
В завершение выпуска показали, как всегда, еще несколько новостей из жизни родного отечества: спортивную, светскую и криминальную хронику. Меня не интересовали ни результаты матчей, ни развод популярной певицы, ни пьяная драка в провинциальном городке. Зато последний сюжет заставил содрогнуться: в заснеженном лесу люди в противохимических костюмах и респираторах раскапывали какую-то громадную яму и вытаскивали оттуда человеческие останки. Голос диктора сообщил, что под Ростовом обнаружено групповое захоронение. Видимо, здесь погребены жертвы террористической организации, известной в свое время под названием "Союз Разума". Как мы должны быть благодарны доблестным сотрудникам спецслужб и полиции, сумевшим после долгой борьбы пресечь деятельность этой чудовищной банды!..
Акимов выключил монитор и прибавил свет в кабинете. Над нами опять засияло небо летнего полдня.
— Скажите, Валентин Юрьевич, — мягко спросил он, — вам никогда не приходилось сталкиваться с этим, — он указал взглядом на погасший экран, — так называемым… ну, в общем, "Союзом Разума"?
— К счастью, нет. Я даже не уверен в том, что "разумники" действительно существовали. Мне кажется, на них списывали свои шалости совсем другие люди.
— Они существовали, — твердо сказал Акимов. — И существуют.
— Существуют или нет, меня это не касается! — ответил я.
— А меня коснулось, — вздохнул Акимов. — На днях получил от них письмецо с требованием.
— Скорее всего, это чей-то розыгрыш. А что требуют?
— Ну, что они могут требовать. Чтобы я перечислил шестьсот миллионов в пенсионный фонд. Бедным российским старушкам. Подпольщикам известно, что мои активы составляют около тридцати миллиардов, вот они и отсчитали, как у них принято, два процента.
— Да это, наверное, весельчаки из налогового управления так развлекаются.
— Нет, — возразил Акимов, — думаю, дело серьезное. Поэтому и пригласил вас, Валентин Юрьевич. Вы — способный аналитик, блестяще действуете в сложных ситуациях.
Я подумал, что он просто-напросто сошел с ума. Печальная, но, увы, надоевшая история. Выражение "безумный мир" — абсурдно. Безумны конкретные люди, и их становится всё больше. Не только во время моей службы в психушке, но и в обыденной жизни мне не раз приходилось ощущать себя единственным нормальным человеком в окружении сумасшедших. И я усвоил кое-какие правила поведения в такой ситуации. Лучший способ, конечно, внезапно причинить сумасшедшему боль, например, заломить ему руку за спину. В качестве медбрата я такой прием иногда использовал. И тут даже не важно, кто сильнее физически, ты или пациент. За исключением буйных идиотов с полностью разрушенным мозгом, обычные сумасшедшие панически боятся боли и сразу подчиняются. С Акимовым, разумеется, я не мог так отвести душу. Но не годился и повседневный способ: внешне демонстрировать согласие с чужим бредом, а самому делать свое дело. Сейчас следовало отбиться решительно.
— Понимаете, — продолжил Акимов, — я отнюдь не считаю, будто что-то должен этим старушкам. Они сами во всем виноваты. В том числе, передо мной. Если бы они родили не по одному ребенку, а по трое-четверо детей, как их матери, они бы сейчас не доживали в богадельнях, а Россия не растворялась бы в чужих народах. К тому же, сумма моих активов только звучит внушительно, а ведь все эти миллиарды в деле — стоимость акций, рудников, оборотных средств. Взять и с ходу выложить шестьсот миллионов…