Владо стоит у маленького отверстия-амбразуры в красном свитере, в синих лыжных брюках, в меховой шапке, сдвинутой набекрень. За полуприкрытыми дверями раздается кашель Мароша. Печка отдает свой последний жар. Цементные стены потеют. Тепло разливается по коридору, соединяющему два подвала и ведущему к выходу, к железным дверям со смотровым отверстием.
В цементном подвале человек чувствует себя, как в трюме затонувшего корабля. Подоспеет помощь или нет? Валы ударяют о стены. Сейчас приближается самый страшный из них — девятый, после которого останутся лишь щепки.
Из-под снега торчат закоптелые, обуглившиеся бревна, а недавно на этом месте стоял полукаменный-полудеревянный дом лесника с оленьими рогами над верандой. Осенью, когда треск автоматов заглушил рев оленей, альпийские стрелки вермахта подожгли дом лесника, пастушьи хибарки и сенники. От дома сохранился цементный подвал, и партизаны воспользовались им, чтобы устроить здесь передовой сторожевой пост с телефонной связью для передачи сообщений прямо в штаб подразделения. Удачное расположение обоих подвалов, с коридором и железной дверью, со щелью, похожей на амбразуру, и с глазком над дверью создавало благоприятные условия для обороны. Блиндаж можно было захватить, только забросав его гранатами, или ценою значительных жертв.
Владо смотрит на часы. Волнение исчезает. Наступает момент спокойствия и уравновешенности при сознании полного бессилия, как перед восхождением на виселицу. И тут на губах его появляется легкая улыбка, со лба исчезают морщинки и перед прищуренными глазами возникает лицо девушки.
2
Часы уже пробили, а в ее ушах все еще звучит мелодия ударов. Дрова весело потрескивают в изразцовой печи. Девушка с горящими щеками отбрасывает одеяло, безразлично смотрит на градусник и вздыхает. Тридцать восемь и один. Третий день не отступает грипп. Она выпивает несколько глотков чаю с малиновым сиропом, и взор ее обращается к фотографии в позолоченной рамке, висящей на стене.
Она смотрит на молодого человека, и мучительная боль сжимает ее сердце: Бриксель, обер-лейтенант Бриксель возглавил сегодня утром налет на партизан!
На тонких пальцах она отсчитывает недели. Десять недель, то есть семьдесят дней, без друга, что кажется ей вечностью… В доме у соседей, помнится, стояла рождественская елка, на столе чернел револьвер. Тогда они встретились в последний раз. Он ушел снова в горы ночью, в пургу.
Комната эта ей необыкновенна близка. Ведь портрет в позолоченной рамке она увидела раньше, чем того, кто на нем изображен. В прошлом году она ночевала здесь впервые. Тогда они приезжали с матерью на тетушкины похороны и, возвращаясь, опоздали на автобус, отправлявшийся в город. Родители Владо, знакомые с мамой, предложили им переночевать в комнате сына.
Отец сказал, что Владо учится в Братиславе. Он вымахал так, что неизвестно, в кого уродился. Владо уже сдал экзамены за второй курс университета. Учеба шла у него хорошо, даже, пожалуй, слишком гладко. Отец гордился сыном, но в то же время и упрекал его. Не слишком ли легко в жизни он ко всему относится: и с девушками переписывается, и в политику лезет. Это, пожалуй, к добру не приведет. Ведь жизнь прожить — не поле перейти. Он изучал русский язык, посещал какие-то тайные сходки. Да разве может группка студентов перевернуть мир? Безусые юнцы! Изменится все и без них. Зачем таскать каштаны из огня для совсем чужих людей. Да, но разве Владо убедишь! Улыбнется, пожмет плечом и снова копается в своих чешских и немецких книжках. Что должно случиться, случится и без них. Даже революция. Закроют костел? Проживут и без него. Дом у них никто не отнимет, да и зарплату тоже. Ведь бухгалтеры всем нужны, без них не обойдутся ни немцы, ни русские. Но Владо — сам мудрец. Разве он будет слушать отца? Такой же вертопрах он, как и вся молодежь сегодня. Ничего, жизнь его поправит, на собственных ошибках научится жить.
Еле кажется, что всплывшие в памяти слова отца Владо вносят холодок в комнату, в которой столько солнца. Девушка смотрит на мебель, на книги в шкафу. В прошлом году эта комната казалась ей сказочной, многому она удивлялась. Владо, Владо… А как он выглядит? Она искала тогда глазами его фотографию, а увидев, думала, какой он: веселый или строгий?. Потом робко спросила, он ли это.
Сейчас пять минут четвертого. Кто-то тихо открывает дверь. Входит пожилая женщина в платочке, сдвинутом на лоб. У нее приятное лицо. Карие глаза и брови похожи на те, что на портрете Владо. Она осматривается кругом, словно хочет убедиться, что из стен не торчат уши, и шепотом говорит:
— Пришла соседка, Бодицка. Владо возвращает тебе булку. Наверное, в ней что-нибудь есть.
Мать Владо подает ей сверток, поправляет подушку, забирает пустую чашку и выходит.
У Елы сильно бьется сердце, глаза блестят. Она осторожно разламывает булку, достает оттуда сложенный листок, расправляет его на ладони и читает с затаенным дыханием:
«Письмо получил. Я все торчу в сожженном лесном домике под Салатином. За меня не бойся. Я осторожен. Все у меня в порядке. Фронт приближается. Мечтаю о встрече. Пошли, как и в прошлый раз, следующие сведения: сколько прибыло новых частей, какое у них вооружение и сколько, это армейские части или СС? Скажи, чтобы нам достали оттиски печати комендатуры. Будь осторожна. Все мои мысли и чувства всегда с тобой. Целую. Владо».
Она вздыхает и поворачивается лицом к окну. Зеленые глаза ее блестят в алмазных лучах. Сегодня она получила весточку. Радостно у нее на душе, радостно и за окном: блестит на солнце снег в саду на кустах, только на дорожках проглядывает земля. Капает с сосулек, свисающих с крыши. Пролетают синицы, которые своим свистом как бы призывают весну.
«Как радостно жить, — думает Ела и смотрит прищуренными глазами на солнце. — Может быть, Владо тоже подставляет лицо ультрафиолетовым лучам и сверкающему снегу. А свитер? Греет ли его красный свитер?» Его связала для Владо мама Мароша. Ела долго смотрела, как быстро набирали петли ее мозолистые, натруженные руки. А Марош тогда сидел на столике на кухне и подтрунивал над Владо: «Когда получите диплом, молодой человек? Наверно, станете адвокатом? Беднота, она глупая, так что ты сможешь хорошо заработать». Владо улыбнулся: «Знаешь, адвокатом я не буду, да и паном никогда не стану». Марош только махнул рукой: «Все вы одного поля ягоды: только дай вам перо в руки вместо косы, как вы станете пана́ми, а в поле и на фабрике работать будем мы».
«Ведь все мы так недалеко друг от друга, — думает Ела, — а кажется, что живем в разных частях света». А может быть, и еще дальше — на разных планетах. В конце концов на пароходе можно приплыть из одной части света в другую, а вот ей к Владо попасть невозможно.
Такова жизнь… За стеной слышны шаги. Взор Елы за окном привлекает запорошенный снегом цементный отлив: однажды Владо писал о хорошем цементном подвале, напоминающем дот. Слышны равномерные глухие звуки, издаваемые тяжелыми солдатскими сапогами с железными подковками. Хмурое, серое лицо часового выныривает из-за угла забора через каждые сорок секунд, поворачивается, как глобус, и снова раздаются шаги. Размеренные, аккуратные, злящие. Они охраняют немецкого майора, который живет в их доме и сейчас куда-то звонит из соседней комнаты. Эти шаги убивают Елу.
Солнечный мартовский день. Ела смотрит на записку. Приближается фронт, война скоро кончится. Она должна бы ликовать от радости, но комнату наполняет непонятное беспокойство. Вдруг ее охватывает страх. Завтрашний день представляется ей, как хождение по краю пропасти в беззвездную ночь. Она садится на кровати, завертывается в одеяло и прикладывает ко лбу холодный компресс. Холод уменьшает жгучее чувство беспокойства, по сосудам он проникает глубоко под кожу, достигает коры головного мозга, ослабляет боль.
«Что со мной, что со мной происходит? — спрашивает себя Ела. — Откуда без причины, без малейшей причины такое волнение?.. Где сейчас Бриксель, что он делает? Нет, с Владо ничего не случится, все должно завершиться хорошо. Война закончится, и нам будет принадлежать весь мир».
Снова слышны шаги, мерзкие, свинцовые шаги, вселяющие тоску и тревогу. И девушка чувствует себя, как в тюрьме, в атмосфере полной неожиданности. А ведь нервы — они не железные.
3
Владо смотрит на ручные часы. Они продолжают идти.
Когда поднесешь их к уху, они тикают, как сердце птички. Потом они снова прячутся под рукавом красного свитера. Странно, почему он взял в горы этот свитер? Его он, Владо, надел тогда, когда впервые был наедине с Елой. И тогда был ясный, солнечный день. Он помнит его до деталей, как будто это было вчера, а не год назад.
Они едут на лыжах с горы. Ветер свистит в ушах. Летит стайка куропаток. Владо приседает и мгновенно останавливается. Ела пытается подражать ему и падает, но быстро встает, отряхивается. Горная речка шумит подо льдом. Рекс увяз по брюхо в снегу. У него черный намордник, из щелок которого проглядывает розовый язык.
Владо подъезжает к Еле, очищает от снега ее рукав. Смотрит на каштановые волосы, в которых искрятся звездочки снега. Овчарка мгновенно подлетает к ним и пытается схватить Владо за перчатку.
— Рекс, ты что? Ревнуешь?
Владо замечает тонкие пальцы девушки, лежащие на голове Рекса, и дотрагивается до них.
— Холодные, — говорит он и трет их своими ладонями. — Давай левую. Так. Она более теплая. Чему верить? Поговорке или биологии?
— Что ты имеешь в виду?
— Руки холодные, сердце горячее.
— Не знаю, — краснеет Ела и снимает крепления. — Отдохнем.
Они садятся на скрещенные лыжи. Рекс пролезает между ними и прижимается к Еле. Владо смущенно выводит бамбуковой палкой на белом склоне буквы «Е» и «В», смотрит на палку и неожиданно переводит разговор на другое.
— Этот бамбук рос, слыша рев тигра в тропической ночи, а сейчас он здесь, среди снега. Если бы он мог рассказать…