2
И снова весна вернулась в Марьяновку, и снова взошло солнце, и Шурка смогла выйти во двор после долгой зимы. Они посадили новые луковицы на клумбы с бархатцами и хризантемами. И, как и обещала мама, любимые Шуркины аисты вернулись в свой дом на верхушке длинного шеста и принялись восстанавливать старое гнездо. Шурка так радовалась им, и каждое утро они с Тайбой выставляли под шестом свежую воду и семечки. Мама сказала ей, что аисты теперь будут заняты высиживанием яиц и воспитанием своих маленьких птенцов.
Однажды, когда Шурке было еще четыре года, мама сказала ей, что она, как и аисты, тоже ждет птенца.
– Но у людей не бывает цыплят.
– Да, верно! – рассмеялась Тайба. – Человеческий птенец – это детеныш. И очень скоро у нас будет детеныш, а у тебя будет брат или, может быть, сестренка.
– Я хочу сестру, – сказала тогда Шурка. – Мы вместе будем играть с моими куклами.
Шурке было четыре года, когда родилась ее сестра Девора. Три года спустя в семье появилась еще одна дочь. С тех пор, когда мама тяжелела и поддерживала спину обеими руками, Шурка знала, что скоро в семье родится новый ребенок, и что сладкий запах младенца снова наполнит маленький дом, и что мама будет еще более занята… и что у нее появятся новые обязанности.
– Ты у меня старшая, – говорила мама, обнимая Шурку. – Я завишу от тебя, моей помощницы.
Брат Шурки, Шломо, родился несколько лет спустя, когда ей было десять лет, и она училась в начальной школе.
И снова наступила весна, и маленький сад, окружавший дом, зацвел желтыми, фиолетовыми и красными цветами.
Запах сирени наполнял воздух благоуханием. Куры снова бродили по двору, и мама разрешила Шурке выйти поиграть с соседскими детьми. Они носились по просторному полю перед домом, делали из камней ворота и забрасывали в них большой тряпичный мяч. Они бегали наперегонки, играли в прятки и догонялки или просто бродили, собирая цветы в поле.
Маленький Шимон, которого все называли «Шимлех», был среди товарищей Шурки. Он был сыном Менахема Лейба и Лии Зурской, добрых соседей, которые жили в доме напротив. Маленький Шимлех бегал с детьми, бросал мяч и изредка поглядывал на Шурку.
– Любит, не любит, – бормотал он, обрывая лепестки с цветов. Однажды он набрался смелости и пошел к Шуркиному дому, где выпрямился во весь рост и серьезным голосом заявил: «Когда мы вырастем, я хочу, чтобы ты стала моей женой».
Шурка была ошеломлена и начала плакать, а Шимлех протянул ей белый платок и сказал: «Пожалуйста, не плачь. Я хочу жениться на тебе, только на тебе. Что ты скажешь? А, Шурка?»
Она покраснела и убежала в дом.
– Прямо так и сказал? – рассмеялась мать, когда Шурка рассказала ей, о чем просил сын соседа.
– Прямо так. Брак… это как у тебя с папой?
– Ну конечно.
– А, ну тогда я женюсь на Шимле.
– Послушай, – сказала тогда мама, – не нужно торопиться с решением. – У тебя будет еще много женихов. Просто нужно выбрать именно того, кто лучше всего подходит тебе.
И Шурка представляла себе, что у нее, как и у мамы, тоже будет семья, и она тоже будет разливать холодный лимонад проезжающим торговцам, а весной будет собирать спелые груши с дерева, которое обязательно будет расти в ее саду.
Тогда она еще не знала, что договор с Сатаной уже подписан и что судьба вот-вот изменит свой ход. Шимлех, ее первый поклонник, однажды утром, когда посланники дьявола придут исполнять приказы своего господина, потеряет отца и братьев. Она также не могла знать, что семье, которую она себе создаст, придется бежать далеко от этой груши, далеко от окна, которое она любила, и что они будут вынуждены прятаться в большом лесу, о котором ей рассказал Иван, сын прачки.
На праздник Песах семья отправлялась в гости к родителям Тайбы, дедушке Шмуэлю и бабушке Ханне. Они жили в соседнем городе Острув-Любельски, недалеко от стекольного завода, которым управлял отец Тайбы. Это был самый большой город, который видела Шурка.
Тайба всегда заранее готовилась к поездке: пекла овсяное печенье, наполняла банки грушевым джемом, укладывала горы одеял и праздничной одежды. Папа Яков Мендель запрягал серую лошадь в повозку, нагруженную четырьмя детьми, хорошо укрывал их одеялами, свистел лошади, и они отправлялись в путь.
Шурка любила навещать бабушку и дедушку. Ей нравились сладкие запахи стряпни, наполнявшие большой дом, и огромная кровать дедушки с разбросанными мягкими подушками, среди которых Шурка легко могла спрятаться. А бабушка, у которой всегда были для нее особые сладости, перед сном рассказывала ей истории о принцессах и рыцарях. Но было кое-что еще. Шурка знала, что бабушка Ханна всегда приберегала для нее остатки ткани – мягкий хлопок и разноцветные шелка, а также другие заманчивые лоскутки, которые она откладывала из своих обширных запасов. Бабушка Ханна была опытной торговкой, которая вела разные дела. Продажа тканей была одним из них.
– Вот, возьми это и попроси маму сшить тебе новую юбку или платье для твоей любимой куклы Алинки.
Позже бабушка сказала Тайбе, что у девочки должна быть профессия, и предложила, чтобы Шурка, когда подрастет, научилась шить.
– Швея – хорошая профессия.
– У нее еще есть время, почему она должна решать сейчас?
– Ребенок любит ткани и любит смотреть, как я шью, и не забывай, что это может быть очень прибыльным делом. В наши дни девушке нужна профессия и, заметь, не такая, как у тебя, с вечно грубыми руками от всего этого деревенского труда, – сказала бабушка, и Тайба знала, что ее матери не нравится, что такая красивая молодая женщина, как она, работает на ферме.
– Мама, я люблю то, что я делаю. У нас хорошо идут дела, прекрасная ферма, и все это благодаря нашему собственному труду, – запротестовала Тайба, но бабушка Ханна только кивнула.
Вечерами, накануне праздников или по пятницам, соседи и друзья из деревни и ближайших деревень собирались в доме дедушки Шмуэля и молились в большой комнате, которая служила сельской синагогой. Женщины в соседней комнате слушали голоса молящихся мужчин; они тихонько болтали или присоединялись к общей молитве. Шурка тоже любила молиться со всеми. Она рассматривала молящихся через деревянные щели, видела их закрытые глаза и удивлялась, как они покачивались из стороны в сторону, завернутые в белую ткань, которую папа называл «талит».
Праздник Симхат Тора семья отправлялась праздновать в город Острув-Любельски, где, как объяснил Шурке папа, была большая еврейская община.
– И там правда евреев больше, чем в нашей деревне?
– Намного больше, – сказал папа, – там треть всех жителей – евреи. Более полутора тысяч.
– И у всех достаточно яиц?
– Конечно. Они торгуют; покупают дешево и продают подороже.
– Что они продают?
– В основном одежду, обувь и ткани.
Еврейская община Острув-Любельского была старой, и дела в ней шли очень хорошо. В синагоге с гладкими стенами и круглыми окнами Шурка и Тайба поднимались в женскую часть, где любили смотреть, как раввин очень осторожно, словно держа новорожденного ребенка, вынимал из деревянного шкафа свиток Торы, покрытый вышитым шелком. Он нежно целовал свиток, молился, пел и танцевал с ним. После этого раввин передавал его другим мужчинам. Когда приходила очередь Якова Менделя, Шурка, держась за его пальто, бежала за ним, гордая за своего отца. Затем папа передавал Тору кому-то другому, поднимал Шурку на плечи и танцевал. Иногда поляки приходили разделить с евреями их праздник, приносили с собой хорошее вино, восторженно аплодировали пению и танцам.
Увы, сегодня на месте, где когда-то стоял храм, стоит ничем не примечательный, обычный дом, а некогда прекрасная синагога превратилась в заброшенное хранилище одежды. В городе не осталось и следа от величия этого здания. Звезда Давида, нарисованная на нем, исчезла, как и семисвечник, стоявший у большого входа. Свиток Торы, завернутый в шелк, давно обратился в пепел.
И жизнь продолжалась своим чередом.
Как будто ничего не могло случиться.
На Рош ха-Шана, еврейский Новый год, Шурка получала новую зимнюю одежду. На Суккот из стволов вязов, которые росли в лесу, два Якова Менделя строили сукку, временное сооружение в тени, напоминающее о выходе израильтян из Египта. Вокруг стен они натягивали белые простыни, а Тайба развешивала бумажные украшения, которые всегда делала сама. На Хануку папа делал Шурке менору из дерева, которую она раскрашивала и украшала золотыми звездами. Но из всех еврейских праздников Шурка больше всего любила Песах. Она впитывала аромат весенних цветов, прикасалась к мягким нежным листьям, которые прорастали на ветвях деревьев, и танцевала на полях, которые ласкало солнце после долгой снежной зимы. Больше всего в доме дедушки и бабушки она любила праздничную трапезу. Вся семья собиралась за праздничным столом Седера, элегантно одетая в свои лучшие праздничные наряды. Серебряные подсвечники, специально начищенные к празднику, украшали стол, накрытый белой скатертью и уставленный синей фарфоровой посудой. Для Шурки все это было словно из волшебного мира сказки.
Почетной обязанностью Шурки было открывать дверь пророку Илии. Она была уверена, что пророк посетил их дом и выпил сладкое вино, которое они для него приготовили. «Скоро он придет к нам с Мошиахом бен Давидом», – пели они, и Шурка, у которой уже закрывались глаза после вкусной еды и долгой службы Седера, просила родителей не забыть разбудить ее, когда придет Илия, потому что она очень хотела подарить ему серебряную чашу, которую Тайба и Яков Мендель обычно держали в деревянном шкафу.
«У нас все было хорошо, – скажет Шурка внукам много лет спустя. – Мог ли кто-нибудь знать?.. Тогда было так хорошо, от той счастливой жизни, что мы там прожили, теперь остались только воспомина – ния».
Когда Шурке исполнилось шесть лет, она, как и все деревенские дети, пошла в польскую школу в соседнем селе. Школа представляла собой небольшое каменное строение, окруженное цветником.