В эту ночь я пробую новый способ поедания лосося en croute, сексуальный поворот запястья, маленький эффектный жест для людей, на которых я работаю, чтобы поразить остальных гостей на их следующем званом обеде. Маленький светский трюк. Эквивалент бальных танцев в этикете. Я работаю над небольшим эффектным приемом подношения ко рту лука со сливками. Я уже почти достиг совершенства в беспроигрышной технике избавления от излишка сливок, когда зазвонил телефон. Опять.
Звонит парень, чтобы сказать, что он провалил экзамен по алгебре.
Просто ради практики я говорю: Убей себя.
Женщина звонит и говорит, что ее дети плохо себя ведут.
Не теряя темпа, я говорю ей: Убей себя.
Мужчина звонит, чтобы сказать, что у него не заводится машина.
Убей себя.
Женщина звонит, чтобы спросить, во сколько начинается последний киносеанс.
Убей себя.
Она спрашивает: «Это 555-13-27? Это кинотеатр Мурхаус?»
Я говорю: Убей себя. Убей себя. Убей себя.
Девушка звонит и спрашивает: «А умирать очень больно?»
Ну, дорогая моя, говорю я ей, да, но продолжать жить еще больнее.
«Я просто интересуюсь, — говорит она. — На прошлой неделе мой брат совершил самоубийство».
Это должна быть Фертилити Холлис. Я спрашиваю, сколько лет было ее брату? Я делаю голос ниже, изменяю его настолько, что, надеюсь, она не узнает меня.
«Двадцать четыре,» — говорит она безо всякого плача и подобных вещей. В ее голосе нет даже грусти.
Ее голос заставляет меня думать о ее губах думать о ее дыхании думать о ее груди.
Первое к Коринфянам, Глава Шестая, Стих Восемнадцатый:
«Бегайте блуда … блудник грешит против собственного тела».
Моим новым, низким голосом я прошу ее рассказать о том, что она чувствует.
«Мудрость состоит в умении выбрать момент, — говорит она. — Я не могу решиться. Весна почти закончилась, а я действительно ненавижу свою работу. У договора аренды квартиры скоро закончится срок. Штрафы за неправильную парковку через неделю будут просрочены. Если я когда-нибудь соберусь сделать это, то сейчас самое подходящее время, чтобы убить себя».
Есть много прекрасных причин, чтобы жить, говорю я и при этом надеюсь, что она не попросит предоставить ей список. Я спрашиваю, нет ли кого-то еще, кто разделяет ее печаль по брату? Может, старый друг ее брата, который помог бы ей пережить эту трагедию?
«Вообще-то нет».
Я спрашиваю, приходит ли кто-то еще на могилу ее брата?
«Нет».
Я спрашиваю: что, вообще никто? Никто даже не кладет цветы на его могилу? Никто из старых друзей?
«Нет».
Ясно, что я произвел большое впечатление.
«Нет, — говорит она. — Хотя постойте. Был там один очень таинственный парень».
Здорово. Я таинственный.
Я спрашиваю, что она имеет в виду под таинственным?
«Ты помнишь тех фанатиков, которые все поубивали себя? — говорит она. — Это было примерно семь или восемь лет назад. Весь их город, все они пошли в церковь и выпили яд, и ФБР нашло их с руками, прижатыми к полу, мертвыми. Этот парень напомнил мне о них. Не столько его дурацкая одежда, сколько прическа, как будто он сам стриг себе волосы, закрыв глаза».
Это случилось десять лет назад, и единственное мое желание — повесить трубку.
Вторая книга Паралипоменон, Глава Двадцать Первая, Стих Девятнадцатый:
«… выпали внутренности его …»
«Алё, — говорит она. — Ты еще там?»
Да, говорю я. Что еще?
«Всё, — говорит она. — Он просто пришел к склепу моего брата с большим букетом цветов».
Вот видишь, говорю я. Именно такой любящий человек ей нужен в этой кризисной ситуации.
«Я так не думаю,» — говорит она.
Я спрашиваю, замужем ли она.
«Нет».
А встречается с кем-нибудь?
«Нет».
Тогда узнай этого парня получше, говорю я ей. Пусть ваша общая потеря сведет вас вместе. Роман будет для нее большим шагом вперед.
«Я так не думаю, — говорит она. — Во-первых, ты просто не видел того парня. Я имею в виду, мне всегда было интересно, а не гомосек ли мой брат, и тот таинственный парень с цветами только подтверждает мои подозрения. Кроме того, он не достаточно привлекателен».
Плач Иеремии, Глава Вторая, Стих Одиннадцатый:
«… волнуется во мне внутренность моя, изливается на землю печень моя …»
Я говорю: Может, ему нужно получше подстричься. Ты можешь ему в этом помочь. Переделай его.
«Я так не думаю, — говорит она. — Этот парень поразительно уродлив. У него эта ужасная стрижка и большие бакенбарды, спускающиеся почти до рта. Это не тот случай, когда парни используют волосы на лице с той же целью, с которой женщины используют макияж, ну ты знаешь, чтобы скрыть двойной подбородок или неправильные скулы. В этом парне нет ничего такого, над чем можно было бы работать. Кроме того, он подозрителен».
Первое к Коринфянам, Глава Одиннадцатая, Стих Четырнадцатый:
«Не сама ли природа учит вас, что если муж растит волосы, то это бесчестье для него?»
Я говорю, что у нее нет доказательств, что он голубой.
«Какие тебе нужны доказательства?»
Я говорю: спроси его. Она ведь собирается увидеться с ним снова?
«Ну, — говорит она, — Я сказала ему, что встречусь с ним у склепа на следующей неделе, но я не знаю. Я не имела это в виду. Скорее, я сказала это, чтобы просто отделаться от него. Он был такой убогий и жалкий. Он ходил за мной по всему мавзолею целый час».
Но она просто обязана встретиться с ним, говорю я. Она обещала. Пусть она подумает о бедном мертвом Треворе, ее брате. Что бы Тревор подумал, если бы узнал, что она бросила единственного его друга?
Она спросила: «Откуда ты узнал его имя?»
Чье имя?
«Моего брата, Тревора. Ты назвал его имя».
Должно быть, она сказала его первой, говорю я. Всего лишь минуту назад она произнесла его. Тревор. Двадцать четыре. Совершил самоубийство неделю назад. Гомосексуалист. Возможно. У него был тайный любовник, который отчаянно нуждается в том, чтобы поплакаться на ее плече.
«Ты все это запомнил? Ты хорошо умеешь слушать, — говорит она. — Я потрясена. А как ты выглядишь?»
Урод, говорю я. Отвратительный. Уродливые волосы. Отвратительное прошлое. Она на меня даже смотреть не захочет.
Я спрашиваю о друге ее брата, или любовнике, или вдовце, собирается ли она с ним встретиться на следующей неделе, как обещала?
«Я не знаю, — говорит она. Возможно. Я встречусь с уродом на следующей неделе, если ты сделаешь кое-что для меня прямо сейчас».
Но помни, говорю я ей. У тебя есть шанс внести разнообразие в чье-то одиночество. Это превосходный шанс дать любовь и поддержку мужчине, который отчаянно нуждается в твоей любви.
«Да пошла бы эта любовь, — говорит она, и ее голос понижается, становится похож на мой. — Скажи что-нибудь, чтобы я оторвалась».
Я не понимаю, что она имеет в виду.
«Ты знаешь, что я имею в виду,» — говорит она.
Бытие, Глава Третья, Стих Двенадцатый:
«… жена, которую Ты мне дал, она дала мне от дерева, и я ел».
Слушай, говорю я. Я здесь не один. Вокруг меня заботливые добровольцы, тратящие свое время.
«Сделай это, — говорит она. — Оближи мои сиськи».
Я говорю, что она злоупотребляет моей по-настоящему заботливой природой. Я говорю ей, что повешу трубку прямо сейчас.
Она говорит: «Целуй все мое тело».
Я говорю: Я вешаю трубку.
«Жестче, — говорит она. — Делай это жестче. О, жестче, дай мне оторваться, — она смеется и говорит, — Лижи меня. Лижи меня. Лижи меня. Лижи. Меня».
Я говорю: Я вешаю трубку. Но я этого не делаю.
Фертилити говорит: «Ты знаешь, что хочешь меня. Скажи, что бы ты хотел, чтобы я сделала. Ты знаешь, что ты хочешь. Скажи, чтобы я сделала что-то ужасное».
И пока я вешаю трубку, Фертилити Холлис прерывисто и с завываниями стонет, словно порно-королева в момент оргазма.
Я повесил трубку.
Первое к Тимофею, Глава Пятая, Стих Пятнадцатый:
«Ибо некоторые уже совратились вслед сатаны».
Я чувствую себя использованной дешевкой, грязной и оскорбленной. Грязной, использованной и выброшенной.
Телефон звонит. Это она. Это должна быть она, поэтому я не снимаю трубку.
Телефон звонит всю ночь, а я сижу, чувствуя себя обманутым, и не смею ответить.
39
Около десяти лет назад я впервые пообщался один на один с социальной работницей. Это живой человек, у нее есть имя и офис, и я не хочу, чтобы у нее были проблемы. У нее куча своих собственных проблем. Она получила диплом специалиста по социальной работе. Ей тридцать пять лет, и она не может завести себе бойфренда. Десять лет назад ей было двадцать пять, она только что закончила колледж и задолбалась собирать всех клиентов, переданных ей в рамках новенькой федеральной Программы Удерживания Уцелевших.
Случилось так, что к двери дома, в котором я тогда работал, подошел полицейский. Десять лет назад мне было двадцать три, и это было мое первое и единственное место работы, потому что я все еще работал на износ. Я не знал ничего лучшего. Газон вокруг дома всегда был влажным и темно-зеленым, ровно подстриженным, и казался таким мягким и идеальным, будто зеленая норковая шуба. Внутри дома ничего и никогда не выглядело обесцененным. Когда тебе двадцать три, тебе кажется, что ты можешь поддерживать все на таком уровне вечно.
В стороне от полицейского, подошедшего ко входной двери, были еще двое полицейских и соц.работница, стоявшие на дороге около полицейской машины.
Вы просто представить себе не можете, как хорошо мне работалось до того момента, как я открыл дверь. Моя жизнь шла в гору, я стремился к этому, к крещению и к работе по уборке домов в порочном внешнем мире.
Когда люди, на которых я работал, послали церкви плату за мои первые месяцы работы, я просто сиял. Я действительно верил, что помогаю создавать Рай на Земле.
Не важно, как люди глазели на меня, я носил предписанную церковью одежду повсюду: шляпу, мешковатые брюки без карманов. Белую рубашку с длинными рукавами. Не важно, насколько жарко мне было, но я надевал коричневое пальто, когда выходил на улицу. Не важно, какие глупости люди говорили мне.