Через несколько дней бойцы из «Максима» объявились на хуторах у разъезда Айхенроде, под носом у «Джека». Ребята решили провести ночную «хозоперацию», пополнить запасы провианта. Однако Пруссия — не Белоруссия. Местная стража начала бить в подвешенный рельс, поднимая тревогу во всей округе.
А затем радисты Максимова ещё и вышли на связь с Центром прямо у Минхенвальде…
И вот как-то утром «джековцы» услышали шум. Шпаков сразу понял: началась крупная облава. Отступая, в лесу наткнулись на «максимовцев». Решили отходить вместе, одной группой. В случае боя в лесу тридцать ППШ — это кое-что!
Началась смертельно опасная игра в кошки-мышки. Разведчики отступали, уклоняясь от полян, на которые их загоняли. Потом над лесом появился лёгкий самолёт «Шторх». Выслеживая беглецов, он летел так низко, что едва не цеплялся за верхушки деревьев. Но и самолёт ничем не помог немцам.
После обеда настала очередь Генке нести сумку с батареями. Шесть лишних кэгэ во время такого забега — не подарок. Каково же бедной Зине, которая несёт радиостанцию?
Выскочили на небольшую поляну. Справа от Генки бежал радист Максимова Жора Понамарёв, чуть сзади — Миша Удалов, тоже «максимовец», слева — Зина. И тут из-за штабеля дров, на другом краю полянки, ударил пулемёт. Понамарёв упал. Рухнул в траву и Удалов. Генка бросился на землю, пополз и, зайдя с тыла, дал очередь по одному из пулемётчиков. Второй немец прицелился в пацана. Однако его опередил подоспевший Мельников. Подхватив «Парабеллум» убитого, Иван стал помогать Генке тащить сумку с батареями.
…А до спасительного вечера было ещё далеко. Вскоре сзади опять послышалась немецкая речь, лай собак. Глянув на карту, Максимов прикинул, где разведчиков могут ждать новые «горячие аплодисменты». И как старший по званию крикнул:
— Слушай мою команду! Через три километра будет шоссе с высокими обочинами. Там нам наверняка приготовили ужин. Только, как говорится, завтрак съешь сам, обед раздели с товарищем, а ужин отдай врагу. Так и поступим. Выложимся, но накормим гадов!
Впереди среди деревьев замаячило шоссе. На нём, как на параде, выстроилась шеренга с оружием наизготовку. Солдаты, жандармы, фольк-сштурмовцы.
— Развернуться по фронту, вперёд, по фашистам — огонь!
Треск автоматов оглушил. Разведчики буквально взлетели на дорогу. Перед Генкой упал на колени старик-фольксштурмовец. Он протягивал что-то, бормоча:
— Гольден ур, гольден ур[15].
Оттолкнув старика, Генка схватил Зину за руку и потянул её за собой. С откоса прыгнули в кустарник. Зина споткнулась, с размаху упала на землю. Глядя на Генку обезумевшими огромными глазами, она, захлёбываясь, спросила:
— Я жива?
— Да жива, жива! Вставай быстрее!
…Когда стемнело, выяснилось, что у «Максима» есть ещё одна потеря — исчез врач, немец по национальности. Сбежал?
Посовещавшись, Максимов и Шпаков решили: группы должны разойтись, чтобы больше не подставлять друг друга.
«Так будет с каждым…»
Назавтра разведчикам попалась немецкая газета, в которой сообщались некоторые подробности облавы. Как выяснилось, участвовало в ней около двух тысяч человек. В газете было отмечено, что в стариков «бандиты» не стреляли.
Шпаков решил на время оставить этот район и совершить отвлекающий марш-бросок на юг, в сторону Инстербурга и Гольдапа. Опять ежедневные переходы. Кормились брюквой и морковью с полей. Изредка наведывались на хутора. Однажды добыли бочонок мёда. Несли его по двое — на палке, продетой в ушки посудины. Мёд оказался засахаренным. Его отрезали ножом и ели, запивая водой из луж. В другом месте прихватили ящик куриных яиц. Наелись до тошноты.
Но вообще дошли «джековцы» на таком, от случая к случаю, питании основательно. Кроме того, на исходе у них были патроны, садились батареи, требовалась новая и более тёплая одежда. Ведь уже наступил сентябрь, ночи становились холоднее, зачастили дожди.
Командир стал думать о том, что пора попросить Центр прислать груз.
…После очередного ночного перехода, во время которого раздобыли домашние мясные консервы и компоты в банках, Шпаков объявил привал.
— Кто ещё в силах шароварить[16]?
Вызвались Овчаров и Генка. Добровольцы вышли на перекрёсток просек, уселись спина к спине. Сентябрьское солнце окончательно разморило. Чтобы не уснуть, Генка развернул автомат пламегасителем под подбородок. Когда голова падала, он ударялся подбородком, вздрагивал и просыпался. Однако и это не помогло…
Проснулся Генка от хриплого голоса Ивана Чёрного:
— Нихьт шиссен, нихьт шиссен[17]!
Обернувшись, Генка увидел, что Овчаров стоит, автомат валяется у его ног, а напротив — трое. Тот, что в центре, с пулемётом наизготовку, у двух других — шмайссеры.
— Гевейр ап![18] — заорал Генка не своим голосом.
На какие-то секунды солдаты опустили стволы. Сработал инстинкт на команду. Этого хватило, чтобы взвести ППШ и ударить очередью…
Дождавшись Овчарова и Генку, группа подхватилась. В лес бежать нельзя. Слишком он мал, к тому же именно оттуда и появились немцы. Бросились по канаве в поле, где виднелся большой куст ивняка. Пригибаясь, добежали до куста, заняли круговую оборону. Мельников шепнул:
— Командир, «повеселимся», что ли? А то ведь пропадёт компот. Жалко.
Банки пошли по кругу, напряжение спало, все как-то приободрились. Поисковая команда тем временем прочёсывала тот участок леса, в котором был запеленгован передатчик. Выйти в поле не додумались.
Отсидевшись, ночью «джековцы» двинулись дальше.
…В конце сентября группа повернула к «родным пенатам» у Минхенвальде. Из штаба фронта подтвердили, что готовы прислать посылку, нужны только координаты и время. Посовещавшись, решили, что самое подходящее место — в районе болот у Тимбера. Недели через две.
Предстояло отмахать большое расстояние. Мучил голод, все стали как тени, держались на честном слове. Бельё посерело от пота и грязи. И ещё беда — основательно завшивели…
В один из дней наткнулись на казарму. Наружного поста не было. Мельников, Целиков, Аня и Генка отправились прощупать объект. Оказавшись совсем рядом, Генка потянул носом:
— Голландским сыром пахнет.
Войдя первой, Аня увидела спящего дневального. Мельников и Целиков набросили ему на голову мешок и связали.
— Хочешь жить — молчи! — тихо приказала ему Аня по-немецки.
Набили два вещмешка пайком немецких солдат — хлебом с сыром. Впервые за много дней наелись досыта.
…Вот и Швентойе. Добравшись до места, передали в Центр, где и когда будут ждать посылку. В условленный час послышался гул самолёта. Костёр, ясное дело, развести было нельзя. Всё, что могли себе позволить, — это светить в небо фонариками. Но лётчики их заметили, сбросили три мешка на парашютах. В темноте сумели найти лишь два. Третий — как сквозь землю провалился.
— Ладно, времени больше нет, делаем ноги! — скомандовал Шпаков.
К месту выброса груза уже спешили поисковые команды…
Оторвавшись от преследования, вскрыли полученные мешки. Там были шинели, набор продуктов и патроны. Кроме того, прислали комплект питания для раций.
— Живём, ребята! — радовался Шпаков.
С неделю всё было спокойно. Однако все в группе понимали, что такую «наглость», как сброс груза, враг не простит.
…На очередное дежурство отправились Ридевский, Зварика, Целиков и Овчаров. Вскоре после этого у железной дороги появились солдаты, которые потянулись в сторону станции Шиллгаллен[19].
— Никак блокируют нашу позицию, — забеспокоился Шпаков.
Когда район, где находились наблюдатели, был оцеплен, началось прочёсывание. Одна за другой три цепи двигались от кромки леса у деревни Бюргсдорф[20] между «железкой» и шоссе Кёнигсберг-Тильзит и сходились у Шиллгаллена.
Через некоторое время послышалась стрельба. Судя по звуку, стреляли из ППШ. Следом — взрывы гранат. Снова застрочил ППШ. Потом замолк. Затрещали шмайссеры, несколько очередей послал пулемёт МГ. И — тишина…
Мучаясь от неизвестности, сидели на «базе». А ночью вернулись Ридевский, Овчаров и Целиков. Каждый прятался, где мог. Один — на дереве, другой — под выворотнем.
— А Юзик, похоже, погиб…
Шпаков решил опять на время покинуть этот район. Друг за дружкой двинулись на юг. Когда вышли на просеку, по которой обычно ходили к месту наблюдения, шедший первым Мельников вдруг увидел что-то белое. Оказалось, это Юзик. В одном нательном белье, он был повешен на дереве вниз головой. На шее — табличка с надписью по-немецки: «Так будет с каждым из вас»…
Юзик был самым «старым» из них. Двадцать девять лет…
Живые в могиле
Чем ближе подходили к Гольдапу, тем больше видели войск и техники. Устанавливали, что за части, номера, состав. И, постоянно маневрируя, находили возможность передавать эти данные Центру.
Погода испортилась, постоянно шли дожди. Особенно неуютно было по ночам. А костёр разжечь нельзя. Особенно страдала Зина. В своё время она обморозилась, и теперь её пальцы на холоде сразу болезненно немели. При работе на ключе руки плохо слушались.
В середине октября Шпаков решил возвращаться в район Гросс Скайсгиррена. Группа приняла это известие без радости. Ведь линия фронта — совсем рядом. И если начнётся, наконец, наступление, то через день-два встретили бы своих. Но во время очередного сеанса связи командование попросило усилить наблюдение за перемещением немецких войск. И, с трудом передвигая ноги, снова двинулись на север…