Увидимся. Прочтёшь – дай знать.
Целую,
добрых снов,
Татьяна
Когда Татьяна нажимает «отправить», комп вдруг шипит. Она представляет, как Евгений открывает. Представляет его глаза (голубые).
Они пробегают
Строчку за строчкой,
И, может быть, в них отражается волнение.
Уже без четверти пять,
Когда на сливовом подносе небес появляется большой кусок солнца;
Он такой же, как письмо Татьяны, —
Мягкий, нежный и свежий.
Знаю-знаю.
Любовное письмо. С кем не бывало.
Перечитай его Татьяна через десять лет – что б с нею стало!..
«О то была не я о нет о нет
Ах дайте выйти ах ну что за бред» —
Вот лепет глупой романтической девицы
Слезки мокрицы
Чушь какой не видал ещё свет
Какого ж я сваляла идиота
Как я была наивна молода
Тогда ещё не изучала Кайеботта…
Что ж, часто так бывает – да:
Оглядываясь с высоты прожитых лет на себя юных и наивных, мы испытываем неловкость, стыд, да хуже того – начинаем себя ненавидеть… Но это уж задним числом.
А тогда – Татьяна вздохнула с облегчением:
Она не просто освободилась от переполнявших её чувств —
Нет, —
Теперь её чувства переведены в слова и выпущены в свет.
Отжив от юности вперёд десяток лет,
Глядимся в зеркало: ах, как мы постарели.
И вот уже всерьёз считаем в самом деле,
Что постарели – мы, а наши мысли – нет!
Прочти Татьяна то письмо чрез десять лет,
Сказала бы, что там девчачий бред,
Смешно, неумно, слабо, некрасиво —
Но в тот момент она была правдива!
Мысль изречённая порой наносит вред —
Но кто ж рискнет сказать: «В ней искренности нет»?
Утром Татьяна проснулась в десять часов; недостойно
Поздно для неё, ранней пташки. И вот,
Слышит звуки из открытого окна и представляет:
Пчёлы целуют пурпурные губки глициний;
Ольга чихает в саду (у неё аллергический насморк от запаха свежего сена).
Там она завтракать села: вот звякнул тостер, и выскочил жареный хлебец;
Музыка громкая: это плеер она опустила в широкий бокал;
Знает Татьяна: стоит он между кофейником и маслёнкой,
Там его место на старом ржавеющем дачном столе.
Вот песня «Muse» звучит, «Feeling Good», пронзительна и воздушна,
Ольга ей подпевает:
«Freedom is mine
You know how I feel».
А раз поёт – значит, Ленский прислал ей мадригал.
It’s new down, it’s new day
It’s new life…
Тут уж, вскочив, высовывается и Татьяна в окно
И, сестре помахав, вместе с ней допевает тихонько:
For me
And I’m feeling good.
Мать увидала: «Ах, до чего приятно мне слушать пение ваше!»
Падамм!
Падамм!
Падамм!
Пададададададададам!
Суббота; дома она, сидит с газетой в руках.
«Я в ваши годы тоже певуньей была, песня с губ не сходила».
Солнце тем временем по саду открыло артиллерийский огонь.
Жарко; пьянит, возбуждает, зовёт аромат свежего кофе,
Вот уж Татьяна в саду, легко по ступенькам сбежав.
Встретилась взглядом с сестрой; как им хорошо в это утро!
Обе полны любви. Обе танцуют в саду.
Мать же поспешно в сокровищницу души отправляет
Сей переизбытком счастья богатый момент:
Ей-то известно, как нестерпимо капризны в возрасте этом девчонки:
Надо мгновенье запомнить, не так часто бывает оно – мгновенье любви.
Ольга читает модный журнал; и, взяв ложку варенья,
Чтобы намазать на только поджаренный хлеб,
Мельком окинула взором сестру: как та повзрослела!
Ей ведь, Татьяне, пятнадцать исполнится
Через пару недель.
Ведь как сияет! Нет, гламурной не стать ей красоткой —
Но, несомненно, в ней нечто такое, что сводит с ума
Профессоров, докторов или очкариков-адвокатов:
Интеллигентная – да, но характер уж больно шершав:
Впрочем, немало мужчин и такую сочтут суперсекси —
И довольная Ольга опять нос опускает в журнал.
КРЕМ УВЛАЖНЯЮЩИЙ.
КАПЕЛЬКА НЕЖНОСТИ В БАНОЧКЕ БОДРОЙ УТРЕННЕЙ СВЕЖЕСТИ
Татьяна же только собиралась опустить тост в кофе,
Как на край её чашки села жирная бабочка. И Татьяна, застыв, задумчиво смотрит на неё.
Позже проверит она свою электронную почту;
Ни к чему в этих делах поспешность; достоинство надо блюсти.
А Евгений получил послание.
Открыл без большого желания.
Может, тронут он был хоть какой-то строкой?..
Как же, жди. Будет тронут такой.
Думает он по первости:
«Ну, только, пожалста, без нервности.
Это типично. Классично. Обычно.
В месяц бывает по нескольку раз:
Ещё одну обаял я привычно
Блеском красивых глаз».
Но что-то в письме необычное…
Чувство живое, лиричное.
Письмо это манит и ранит,
Не всякая такое сварганит…
«А что же… хоть в кино сходить бы, что ли, —
Там целоваться с нею можно вволю».
Но тут сдержал его порыв
Нравственный императив.
К тому же явно здесь подсудный есть мотив…
«Да ведь она совсем ещё подросток:
Наружу кости, груди – лишь отросток;
Таких ещё поди расшевели:
Им ни крутые взлеты не знакомы,
Ни тайные углы, где мы прошли;
Так и сидели б тихо лучше дома!
Ей сколько? Четырнадцать? Мало.
Подтыкают таким одеяла,
И рассказывают на ночь сказки
Про всякие там Златовласки».
И Евгений чувствует высокую миссию – дать ей понять, что те три года разницы в возрасте, что их разделяют, – не просто так; он хочет вложить в ответ и книги, что он прочёл за эти три года – а она нет; и намекнуть о длинном списке своих любовных побед.
Ну уж нет…
Скажем правду: ему всего семнадцать лет.
Все мужчины твердят, что у них было много;
И Евгений так скажет;
Но где же их след?
Усомнимся в количестве этих побед,
Но невеликий откроем секрет,
Сказав, что Евгений – большой сердцеед;
Точней, девчонок у него немало,
И он готов их всех внести в ответ,
Чтоб эта глупая Татьяна знала:
Реальность – эмпирический предмет!
И за этот урок она
(так он думает)
Ещё будет потом его благодарить.
А день клонится к вечеру – но так и не скрипнула калитка…
Татьяна обгрызла себе все ногти. Тридцать раз открывала электронную почту.
Никак не получается внимательно вчитаться в «Юг и Север» Элизабет Гаскелл.
Она вздрагивает от любого звука – прожужжит ли шмель в дремотном саду; или загудит где-то автомобиль; гневно заорёт сорока или затрещит мотоцикл…
Но калитка так и остается немой.
А Ольге все эти странные шумы нипочём: она их не слышит – её захватило чтение романа Анны Гавальда. Ещё и вьетнамками тут шлёпает.
Время идёт; Татьяна ждёт,
Пока Ольга встанет и солнечную пыль с себя отряхнёт,
И тогда наконец можно будет спросить: а где ж твой дружок,
О котором без умолку говоришь ты обычно;
Что так долго не приходит? Непривычно.
Ты как будто забыла о нём,
И о том, что с ним был… о другом?
Снова хлопок вьетнамок. Татьяна взрывается:
«Что, Ленский не придёт сегодня?» – а в горле комочек катается.
Ольга отвечает легко и невинно:
«Нет. Они с Евгением у кузины».
Татьяна представила эту кузину:
Бёдра – как у Джоли Анджелины,
Груди Лив Тайлер; Нобель за что-то,
В Комитете Олимпийских игр оргработа.
И прокажённым в несчастной Джакарте
Деньги она переводит по карте;
Пишет, рисует, танцует, поёт —
Ну и кузина
Ленского ждёт!
За весь остаток дня тем не менее не пришло ни одного мейла.
Душная ночь.
На следующее утро, в тот же час:
«Что, и сегодня Ленского не будет?»
«Анна, сестра моя, Анна, взгляни, не скачет ли кто по дороге?»[6]
Ольга, пища кнопочной нокией, отвечает: «Написал, что сегодня придёт».
Но Ленский приходит один.
Татьяна не решается спросить; ей не по себе.
А идиотка Ольга ни о чём не догадывается!
Где же Евгений. Как бы он сейчас слоноподобно развалился на садовом плетёном стульчике!
И Татьяне остаётся лишь попить чаю с Ольгой.
Только когда Ленский уже у калитки, она спросит его: «А где же сегодня Евгений?»
Ленский: «Он не очень хорошо себя чувствует…»
«ОН чувствует себя нехорошо…»
Это может означать:
1) что он болен, у него гастроэнтерит, и его то и дело тошнит;
2) что он не хочет меня видеть, потому что я его опозорила;
3) что он как раз сейчас пытается подцепить кузину Ленского (теперь Татьяне почему-то кажется, что она – нейрохирург), или
4) что если он боится не совладать с собою – прямо с порога так и бросится её целовать.
Кроме пункта первого, малоприятного для воображения,
Все остальные варианты
Днём и ночью
В душе
Татьяны не прекращают вращения.
2 часа 34 минуты.
По-прежнему нет сообщения.
Снова открывать электронную почту.
На следующий день в обычное время является Ленский,
Его эскорт – отсутствие Евгения;
Ну что на сей раз почему его нет
Вчера объелся котлет
Три дачных стула сломал
На железный столик упал
Зонтик разбил
Дорогой фарфор уронил?
«А что, Евгений не придёт сегодня?»
«Евгений? Ах, да… Он уехал в Париж навестить родителей. Завтра вернётся».
Но и завтра его нет.
Даже сад начинает по нему скучать.
Листья мяты вянут; пустующий стул отпугивает синичек.
Да и, в конце концов, уже неприлично так долго не приходить…