. Тогда поверьте мне: играя еще не старую мать, важнее всего дать почувствовать, что, несмотря на возраст, она осталась очень женственной.
Жорж. Как раз наоборот, этого вовсе не нужно.
Мадам Монталамбрёз(недовольно). Как угодно! Но, полагаю, вы понимаете, что с моей наружностью я не могу играть старую клячу!
Жорж. Постойте, прошу вас, я сейчас подробно объясню, как вы должны себя вести.
Входит седобородый согбенный старик с морщинистым лицом.
(Отступает.) Кто это?
Филемон(это он). Это я, черт побери! Ха-ха-ха! Ужасно забавно! Я даже вас сумел провести!
Жорж(пораженный). Но эти морщины… Эта фальшивая борода… Надеюсь, вы не собираетесь ужинать в таком виде?
Филемон. Нет, нет, успокойтесь! Я все прилажу как следует. Сейчас я хотел дать вам только общее представление.
Жорж. Но это невозможно, послушайте! Мы не поняли друг друга!
Филемон(внезапно рассердившись). Но, черт побери, мсье, вы сказали, что нужно сыграть отца! И я создал для вас отличный образ! Уж не собираетесь ли вы учить меня моему делу?
Жорж. Но это бог знает что! Таким, каким вы были сначала…
Филемон. Надо наконец столковаться. Вам нужен актер на амплуа отца или на амплуа первого любовника? Если я не ослышался, вы говорили об отце. Так вот вам отец!
Жорж. Но сколько вам лет, мсье?
Филемон. Пятьдесят два года и из них тридцать четыре на сцене! Я не мальчишка, мсье!
Мадам Монталамбрёз(пытаясь его успокоить). Мой дорогой друг… Мой дорогой друг…
Жорж. Послушайте! Вам пятьдесят два, мне двадцать восемь, думаю, что вы и без бороды прекрасно можете сойти за моего отца, и, откровенно говоря, это не будет насилием надо природой.
Филемон(сердито срывая бороду). Ах, зачем только я старался! Если вам угодно, чтобы отца играл актер с наружностью первого любовника, — извольте! В конце концов нас мало интересует, удастся ли то, что вы задумали. Но знайте, я уступаю лишь потому, что все это не больше чем ваша прихоть. Я уважаю свою профессию, так-то, мсье! Если бы речь шла о настоящем искусстве, я бы вам так легко не уступил, тут уж был бы совсем другой разговор, можете не сомневаться! (Идет за ширму разгримироваться, возвращается. Во время следующей сцены настроен весьма мрачно.)
Жорж(с внезапной резкостью). Вы должны, наконец, понять: я пригласил вас не для того, чтобы вы изображали, как вам вздумается, каких-то вымышленных родителей. Эти персонажи существуют. Они уже наполовину живые люди. Ведь кто-то в них верит, что-то ожидает от них определенных слов, определенных поступков, определенного отношения ко мне. Если вы обладаете тем профессиональным чутьем, которое делает честь большинству актеров, то вы подчинитесь мне, как самому требовательному режиссеру, изо всех сил будете стараться создать именно таких родителей, каких эта девушка предполагает здесь увидеть.
Актеры, удивленные его тоном, подходят ближе. Они озадачены.
Я знал, что мое поведение покажется вам сумасбродным. Вы привыкли к театру, где жанры строго разграничены, и с недоумением смотрите на молодого человека, желающего, чтобы вы играли водевиль с серьезными лицами и с трепетом душевным. То ли дело трагедия: чуть кто уехал или случился какой-нибудь пустяк, можно достать платок и выплакаться всласть на глазах у взволнованной публики. Со мной же случилось так, что из спектакля своей жизни я должен сделать водевиль. Ну, вот и все. (Встает расстроенный.) Итак, будьте на высоте! Помогите мне на один вечер вдохнуть жизнь в воображаемые персонажи, которые будто бы обитают в этом нанятом доме! Поверьте, я жду их так, как никто никогда не ждал возвращения настоящего отца, настоящей матери и настоящего друга из самого дальнего путешествия!
Актеры откашливаются, они растроганы.
Мадам Монталамбрёз. Не сомневайтесь, дорогой мсье, женщина всегда готова помочь любящим…
Филемон. Мы в вашем распоряжении, дорогой мсье. Простите мою недавнюю горячность.
Жорж(останавливает их жестом). Благодарю. Но, прошу вас, не зовите больше друг друга по фамилии и перестаньте называть меня «мсье». Нужно сейчас же начать: у нас так мало времени, чтобы научиться разговаривать между собой с той сдержанностью, с какой говорят люди, связанные давнишней нежностью; чтобы создать ту атмосферу интимности, когда каждый понимает другого без слов.
Филемон. О, знаете, дорогой мсье, сцену без слов сыграть легче всего. Лучше скажите, что нам нужно будет говорить?
Жорж. Сейчас скажу. Что это ты вообразил, папа, будто у тебя должна быть борода, как у старого классного наставника? Правда, ты пожилой человек, но ты очень мил и еще довольно моложав, той моложавостью, с которой годы ничего не могут поделать. Ты идеальный отец, ты отказался не только от бороды, но и от устарелых традиций, сумел вовремя стать для меня старшим братом. И даже не столько старшим братом, сколько товарищем. Да, папа, ты мой товарищ! К тому же ты и одеваешься, как я, и даже — что вполне естественно в твоем возрасте — как еще более молодые люди.
Филемон. Но тем не менее я отец, не правда ли? (Делает движение.)
Жорж(улыбаясь). Конечно, папа! И как раз тогда, когда любой старший брат подумал бы в первую очередь о себе, когда нужно приносить жертвы, прощать и даже давать деньги, тогда ты становишься настоящим отцом, опорой и утешителем, с тобой можно позволить себе еще минутку побыть маленьким мальчиком…
Филемон. Да, сынишка.
Жорж(радостно). Очень хорошо! Ты зовешь меня «сынишкой». Что ж, немного смешно, но как видишь, доставляет мне удовольствие, хотя я никогда тебе не говорил об этом.
Филемон(беря его за руку). В самом деле?
Жорж. Да, папа.
Филемон(другим тоном). Не слишком ли это нежно для бывшего судьи?
Жорж. Но ведь вы совсем не бывший судья! Откуда вы это взяли?
Филемон. Так, пришло в голову, я бы с удовольствием сыграл бывшего судью.
Жорж. Нет, нет! Ты совсем не бывший судья, папа. Ведь ты неделями не мог решиться рассчитать прислугу-воровку, а потом еще давал ей отличную рекомендацию… Нет, я не могу даже вообразить, что ты приговаривал ежедневно к тюремному заключению два десятка несчастных парней.
Филемон. Но кто же я в таком случае, сынишка: богатый негоциант, видный промышленник?
Жорж. Ни тот, ни другой, папа! Когда человек изо дня в день старается заграбастать побольше деньжонок, у него появляются не совсем приятные привычки. Если ты согласен, будешь просто служащим. Вот каким я представляю тебя.
Филемон(с беспокойством). Но все-таки не канцелярской крысой, надеюсь? Быть может, помощником заведущего отделом?
Жорж(великодушно). Заведующим, папа!
Филемон(удовлетворенно). Спасибо, сынишка!
Мадам Монталамбрёз(настойчиво, с раздражением). А я? А я? Обо мне совсем забыли.
Жорж(внезапно став серьезным). О, роль матери самая трудная! Какое огромное расстояние между матерью-врагом с накладными волосами, которая любой ценой вырвет свою долю наследства, и заботливой матерью, вздрагивающей, словно влюбленная, и теряющей нить разговора, лишь только сын войдет в гостиную или покинет ее…
Мадам Монталамбрёз. Хорошая актриса должна уметь играть самых различных матерей, это совсем просто.
Жорж. Увы, боюсь, что не так уж просто! В самом деле: вот мать из детских книжек, вот другая мать — о ней, сидя с нянькой на кухне, мечтает мальчуган в ожидании, когда она вернется из гостей, а маменька, раздушенная вовсю, совершает вечерние визиты. И, наконец, мать, не бегающая по магазинам и друзьям… Словом, замечательная мать.
Мадам Монталамбрёз. Каждая мать по-своему замечательна, дорогой мсье! В ней говорит инстинкт.
Жорж. Но достаточно малейшей небрежности: на глазах у сына улыбнуться постороннему человеку; забыть поцеловать ребенка на ночь; слишком резко побранить, когда его обуял дух противоречия, — и перед матерью маленький враг, обезоруженный, но не сдающийся… Ребенок начинает повсюду шпионить за нею, одолевает ее мелкими придирками и расспросами, словно полицейский в участке… О, я уверен, что роль матери — не из легких! Это роль, для которой трудно подыскать дублера, ее нельзя играть кое-как, вот что я вам скажу.
Мадам Монталамбрёз. Конечно, но ведь это как раз мое амплуа, я привыкла к таких ролям. Если бы вы видели меня в пьесе «Бретань в старину!»
Филемон. О дорогая, как ты была в ней хороша!
Жорж. Я отношусь с недоверием к матерям из пьес. Они слишком легко идут на всякие жертвы, чуть что случится.
Мадам Монталамбрёз. О, я игрывала и плохих матерей. Например, в «Преступнице», дорогой мсье, я бросила грудного ребенка на паперти.
Жорж. Но я отношусь с таким же недоверием и к плохим матерям из театральных постановок. Они вечно пересаливают. Если б матери были действительно такими, дети у них даже не успевали бы стать несчастными: они сразу умирали бы или превращались в идиотов… Ну, к чему, например, бросать ребенка на паперти, когда существует столько простых способов забросить его, даже если он остается под родительским кровом до самого совершеннолетия и растет, не зная нужды?
Мадам Монталамбрёз. Послушайте, вы начинаете меня пугать! Если вы думаете, что я не смогу сыграть эту роль…
Филемон. Должен сказать вам, молодой человек, что в данном случае я вполне солидарен со своей товаркой по сцене.
Жорж. Что вы! Напротив, я убежден, что вы отлично сыграете эту роль… Давайте, чтобы мы оба успокоились, — для зарядки, так сказать, — сделаем маленький опыт, если вы ничего не будете иметь против. Попробуем сыграть какую-нибудь классическую сценку. Например: мне двадцать лет, я слабохарактерен, уступчив, довольно робок… Предположим далее следующую ситуацию: вы нашли мне богатую невесту.