Черт, и все равно я не буду выдергивать ее ради него.
Он поспешно опрокинул в рот остаток виски, но вместо блаженного помутнения, на которое он рассчитывал, пойло придало его мыслям неприятную ясность, и он с отчаянием осознал, что не позволит Сойкам заполучить ее.
Если бы я не знал, подумал он, если бы я сам, своими глазами не видел, как Сойер методично режет человеческое сознание на кусочки, пожирая души как огонь хворост, я бы, возможно, смог бы плюнуть Бёрроузу в лицо и выйти отсюда, гордо хлопнув дверью. Классный бы жест получился. Вы запретили мне возвращаться тринадцать лет назад — а теперь я не верну ее вам. Как, нравится? Вот так, щелчком по царственному носу… посылая Его Алкогольное Величество куда подальше, через ворота Догтауна… чтобы он умолял меня о помощи и не получил ее…
Если бы я только не знал!
Он еще раз проиграл в уме последнюю мысль, и еще раз, и обдумал то, что это означает для него самого, и с трудом удержался от дрожи, потому что она разом превратила его в простого, напуганного Грегорио Риваса.
В конце концов, он поднял взгляд.
— Вы правы, — произнес он, надеясь, что голос его не звучит хрипло от волнения. — Это не повлияет на мое решение. Я сделаю это.
Бёрроуз опустил голову.
— Спасибо.
— Когда они сцапали ее?
— Вчера поздно вечером. Она поехала на вечеринку — к северу отсюда, на углу Третьей и Фиговой, — и каким-то образом оказалась одна перед входом. Шайка этих ублюдков заговорила с ней — полагаю, тебе их вонючие трюки и фокусы известны не хуже, чем другим, — а когда ее безмозглый и ныне безработный телохранитель опомнился, Урания уже лезла в фургон Соек, а те нахлестывали лошадей.
— В каком направлении те уехали?
— На восток по Третьей.
— Один-единственный фургон?
— Так, во всяком случае, говорит телохранитель.
Ривас откинулся на спинку стула и рассеянно побарабанил пальцами по краю стола: он уже начал планировать новое избавление, первое за несколько лет.
— Вам стоило бы идти прямо ко мне, — сказал он наконец, — а не тратить время на то, чтобы пытаться подкопаться под мою работу здесь или подсылать ко мне этого своего клоуна. Но то, что фургон был всего один и что двинулся он на восток, это хороший знак. Это означает, что пастырь хотел набрать еще двух-трех рекрутов, прежде чем возвращаться в лагерь к своему каравану. Они могут все еще находиться поблизости. Стоят лагерем в одном из заброшенных кварталов за стеной.
— Можешь найти их сегодня вечером?
Ривас даже улыбнулся наивности этого вопроса.
— Исключено. Нельзя же просто так спросить первую попавшуюся Сойку, куда поехал один из их фургонов. И даже если они поблизости — даже если бы сегодня было полнолуние, а не дождь с облаками, — вы хоть представляете себе, сколько квадратных миль развалин нас окружает?
— Ну тогда завтра утром. Как уже начал объяснять тебе Монтекруз, все, что от тебя требуется, это…
— Найти ее. Да, он говорил это, но так не выйдет. Я найду ее, выкраду, и восстанавливать тоже буду я.
Глаза Бёрроуза сощурились, а лицо окаменело. Ривас хорошо помнил это выражение.
— Нет, — твердо заявил он. — Об этом не может быть и речи.
Ривас отодвинул стул и поднялся из-за стола.
— Фрейк МакЭн живет над «Мистером Лу» на Сандовал-стрит. Только не говорите ему, что это я послал вас к нему, — это настроит его против вас. И не теряйте времени, — добавил он, наставив палец Бёрроузу в грудь. — Некоторые из их вербовочных караванов направляются прямиком в Священный Город. — Он взял со стола недопитое пиво и потянулся к дверной щеколде. Бёрроуз поднял руку.
— Ладно… — устало произнес он. — Не торопись, сядь. Будет тебе все. С начала до конца, как ты хочешь.
Ривас отворил дверь и выглянул наружу.
— Моджо! — крикнул он. — Еще пива сюда! — Он закрыл дверь и сел на место. — Раз так, давайте договоримся. — Он непроизвольно взъерошил волосы рукой. — Десять тысяч полтин вашей валюты: банковский перевод на пять тысяч сейчас же и еще один, когда… если мне удастся доставить Уранию обратно в стены Эллея.
— Ты чего-то не понял. Все вместе стоит пять тысяч.
— Монтекруз поднял цену до десяти.
— Монтекруз, должно быть, одурел от беспокойства. Я могу его понять. Но нет…
— С ним вы можете разобраться потом, — сказал Ривас. — Я принимаю то предложение, которое мне сделали.
— Цена, которую я предлагаю, — сердито возразил Бёрроуз, — в любом случае больше всего, что тебе платили прежде.
Дверь отворили снаружи. Моджо проковылял к столу, поставил на него новую порцию пива, убрал старые стаканы и исчез.
— Судя по всему, — заметил Ривас, — для вас она и правда стоит пять тысяч, но никак не десять. Адрес МакЭна запомнили? Над «Мистером Лу», на…
Бёрроуз смерил его взглядом, полным ненависти.
— Занятно, — перебил он. — Я-то думал, многократное причастие у Соек приводит к простому разрушению рассудка, но теперь вижу, что все обстоит куда хуже. Я вижу, оно разрушает саму человеческую основу, оставляя вместо нее… дошлую, ненасытную насекомую тварь.
Ривас понимал, что Бёрроуз только и рассчитывал разозлить его. Поэтому он откинулся на спинку стула и рассмеялся.
— Неплохо, Бёрроуз, неплохо! Мне понравилось. Пожалуй, это стоит записать, чтобы использовать потом в песне. — Он подался вперед и позволил улыбке померкнуть. — И, надеюсь, вы понимаете, что «дошлая, ненасытная насекомая тварь», как вы с присущей вам дипломатичностью это назвали, — именно то, что вам нужно сейчас. Да, я пробыл в Сойках почти три года после того, как вы выставили меня из своего поместья, и я действительно принимал их причастие, и не один раз, — что, возможно, проделывает в эту самую минуту Урания… как вам эта мысль, а? Хотя я очень скоро нашел способ подавлять его эффекты, защищать от него свой рассудок. Это так, но именно поэтому я единственный, кто добился хоть какого-то успеха в деле выдергивания людей из рук Сойера… скажем точнее, с его обеденной тарелки. Не сомневаюсь, последнее понравится вам больше, ведь вы у нас поклонник цветистых метафор, не так ли?
Дверь снова отворилась, но на этот раз в ней показалась угрожающая ухмылка Стива Спинка.
— Ты не собираешься назад, на сцену, Грег? Народ начинает расходиться, а я ведь не забыл, что ты говорил насчет переполненного зала.
Ривас вдруг представил себе, каково это будет — остаться вдруг без работы… Немолодой уже человек, пиликающий на углу где-нибудь в Догтауне, с нечесаной, патлатой бородой — вместо старательно ухоженной бородки, которая служит символом классового отличия… Впрочем, он как мог непринужденнее отхлебнул пива.
— Я вернусь через минуту, Стив. За это время они еще не успеют забыть, кто я такой.
— Надеюсь, ты сам в это веришь, Грег, — сказал Спинк, и улыбка его при этом оказалась шире обыкновенной зуба на два, не меньше. Тут он заметил собеседника Риваса. — Ба, да это ведь тот самый старикан, что…
— Знаю, знаю, Стив. Еще минуту.
Дверь снова затворилась, заглушив шум из зала, Ривас повернулся к Бёрроузу и вопросительно приподнял бровь.
— Ну?
— Ладно, — тихо произнес старик. — Десять. Пять сейчас и пять, когда привезешь ее обратно.
— Идет. Дождитесь конца выступления, и мы обсудим детали.
Бёрроуз кивнул, встал из-за стола и сделал шаг к двери, но задержался.
— Да, кстати… — неуверенно произнес он. — Э… Я все… тринадцать лет ломаю голову над одним. Может, и спрашивать не стоит.
Ривас боялся, что уже знает, что это будет за вопрос, но все же небрежно кивнул.
— Ну?
— Скажи, зачем… извини, я вовсе не настаиваю на твоем ответе… зачем в тот вечер, когда я приказал тебя выгнать… зачем ты стоял в кустах на четвереньках и лаял, как собака?
Ривас ощутил, что краснеет, и ощущение это было для него унизительно. Ну почему, подумал он, почему бы и мне, и ему не забыть этот чертов инцидент?
— И вы ломали над этим голову тринадцать лет? — спросил он.
— Да.
Ривас мотнул головой и махнул рукой в сторону двери.
— Ну так поломайте еще.
* * *
После того, как Бёрроуз вышел, Ривас сел обратно за стол, допил свой стакан и тут наконец с горечью сдался и позволил себе вспомнить ту ночь катастрофы — первый и последний раз, когда он пробовал валютное бренди Бёрроуза.
Это случилось осенью — Ривас сосчитал годы по пальцам — шестого года Шестого Туза. Урании Бёрроуз исполнялось семнадцать лет, и ей вздумалось пригласить Грегорио, своего тогдашнего деревенского любовника, на вечеринку по этому поводу. При том, что он был всего лишь сыном фермеров-арендаторов в поместье Бёрроуза, восемнадцатилетнему Грегорио удалось накопить кой-каких деньжат — полтину с мелочью, немалую сумму для батрака. В общем, когда вечеринка началась, он, хоть и ощущал себя не в своей тарелке в окружении богатеев, производил очень даже неплохое впечатление… до тех пор, пока не подали бренди.
Юный Грегорио пил вино с малых лет, но вот к крепким напиткам не привык, так что не знал, что их пьют медленнее и осторожнее. В конце концов до него дошло, что он пьян как полено и что это действует Урании на нервы, поэтому вышел из-за стола. Стоило ему оказаться на свежем воздухе, как его начало тошнить.
Чтобы не попасться никому на глаза, он, шатаясь, добрел по парковой дорожке до ближайших кустов и там, за ними, опустившись на четвереньки, принялся освобождать свой желудок от этого чертова бренди.
Он мучительно давился, зажмурившись, потом затих, переводя дыхание, и тут услышал со стороны дорожки женский голос, спрашивающий, что это за странные звуки такие доносятся из-под кустов. Мужской голос ответил, что это, должно быть, собака.
Ривас вздрогнул и допил пиво. Он вспомнил, как отчаянно хотелось ему, чтобы те, на дорожке, забыли про эти звуки и ушли. Неизвестно почему в голову ему втемяшилась мысль, что они сделают это быстрее, если он убедит их в том, что это и правда только собака, не заслуживающая внимания. Поэтому он залаял.