– Пал Палыч уже не тот, – не без сочувствия в голосе прокомментировал Зубров. – Я помню, как он давал жару еще лет пять – семь назад, о нем вся Москва говорила.
– И мы состаримся, – равнодушно констатировал Анатолий, а Шмилкин на водительском месте только повернул голову, косясь в салон, где расположились коллеги, и громко хмыкнул.
– Ты, Столик, да, – отбрил Влад, – состаришься. А я не доживу. У меня работа смертельно опасная.
– Одну работу работаем, между прочим, – напомнил обиженный Столовой.
– Ну да, ну да, – кивнул Зубров и согнал с губ улыбку. – Ладно, все – шутки в сторону. Менты разлетелись и теперь вот-вот появится художник. Готовимся к преследованию.
– Всегда готовы, – заводя мотор, ухмыльнулся Виктор.
Минут десять ничего не происходило. Шмилкин на своем водительском посту расслабился, откинувшись на спинку сиденья, но вверенный ему мотор минивэна тихонько похрюкивал, готовый вмиг взреветь на полных оборотах. Наконец в темноте прошуршал мимо и остановился около подъезда ярко-зеленый Mini Cooper. Из машины вышла женщина в длинном кожаном пальто, его расцветка имитировала шкуру леопарда. На ногах у нее были такие же леопардовые сапоги на высокой шпильке. Женщина нажала несколько кнопок в своем мобильнике, сказала в аппарат пару-тройку слов, выключила связь и закурила тонкую сигарету.
– Мужики, а шкурка эта натуральная или плюшевая, как думаете? – спросил Шмилкин.
– Ты тут не браконьеров ловишь, а преступников, – напомнил ему из темной глубины автобуса Зубров, – знай свое дело.
– А вот и мой тезка! – воскликнул, встрепенувшись, юноша.
Женщина вознамерилась сделать всего третью затяжку, когда на освещенном уличным фонарем пороге подъезда материализовался Цилицкий. Он воровато огляделся по сторонам, поцеловал дамочку и юркнул на переднее сиденье ее машины. Женщина же, в отличие от ее дружка, вела себя спокойно. С истинно королевской грацией она докурила свою сигарету. Когда она небрежно бросила окурок в сторону мусорки, Зубров хлопнул Шмилкина по плечу:
– Трогай, Ильич, не зевай, миленький! Пускай они после нас стартанут. Дорога отсюда только одна – не потеряются. Как только свернем со двора, вперед их пропусти. Дальше следуй за ними аккуратно. Посмотрим, куда намылился наш утонченно-интеллигентный садист.
На проезжей части Mini Cooper рванул так, что Шмилкин даже чуть растерялся, уж очень неожиданным был такой ход, казалось бы, спокойной, уравновешенной дамы на высоченных шпильках.
– О! С этой мадам не легко вести личную жизнь – хмыкнул Столовой, хватаясь за ручку над окном, чтобы при рывке удержаться на месте.
– А ты рассчитываешь на такой вариант, что ли? – полюбопытствовал Зубров.
– Просто подумал. Она же играет какую-то роль в этой пьесе. Вот и набрасываю ее психологический портрет. С этой женщиной сосуществовать сложно.
– Если не отдаться целиком, без остатка, ее воле, – принял игру в аналитику Зубров. – Я полагаю, что человеку, который не любит сам принимать решения, такая партия будет по вкусу. Отдайся потоку – да и плыви себе быстро и уверенно вперед…
– Да, тем более, что говно не тонет, – кивнул Столик.
Mini Cooper вел себя на дороге уверенно и дерзко. Машинка подрезала соседей, бесстыдно обгоняла, врезаясь в правый ряд перед мирно урчащими автомобилями обывателей, но признаков того, что водитель заподозрил слежку, заметно не было. Это была просто жесткая езда без комплексов неполноценности и с полным пренебрежением чужим мнением.
В таком темпе довольно скоро, несмотря на вечернюю загрузку московских дорог, ведущих в сторону области, обе машины доехали до окраины. В этом месте Бутово с противоположной от МКАД стороны было темным и недружелюбным. Тут Зубров приказал Шмилкину чуть притормозить и отпустить Mini Cooper на некоторое расстояние вперед, так как в этой пустоте они уже всерьез рисковали засветиться.
После третьего поворота во дворах команда Зуброва не обнаружила впереди зад шустрого автомобиля.
– Ну что, командир, переходим в режим тупого сканирования территории? – спросил Виктор, прекрасно зная, каким будет ответ, потому что других вариантов попросту не было.
Зубров не ответил. Столовой тоже промолчал, даже не отвернув голову от окна.
Автомобиль стоял в пятом дворе. Он замер около самого крайнего подъезда самого крайнего дома – дальше начиналась черная бездна, которая, возможно, вынашивала планы захвата города, но понятно было, что гораздо скорее город сам проглотит ее.
На этот раз уже не спрашивая, что ему делать, Шмилкин притормозил чуть в стороне, потянулся к бардачку перед пустующим пассажирским сиденьем справа от себя и, достав блокнот и карандаш, записал адрес дома.
– Четвертый подъезд, – одобрил его действия подсказкой Зубров.
– Последний, – с оттенком ухмылки вставил свое слово Столовой.
Зашвырнув блокнот обратно, Витя повернулся и спросил:
– Инспектируем подъезд?
– Нет, поехали. Мерзнуть не будем. Пробьем по базе, выясним, кто в этом подъезде числится в жильцах. А топая по этажам, обнюхивая все двери подряд, мы вряд ли найдем, в какую квартиру они зашли. Погнали, мужики, домой!
– Согласен, – кивнул, трогаясь, Шмилкин.
– Только жрать охота, Влад, – прогудел из темноты автобусного чрева Столовой. – Может, заскочим к нашему хлебосольному другу?
– Правильная мысль! – охотно согласился Зубров. – Погреемся, расслабимся и заодно перетрем в свете последних событий кое-какие насущные дела.
– К Марату, что ли, рулить? – уточнил Виктор, включая радио.
– Так точно, солдат, туда.
Повезло! В сестринской никого не было. Впрочем, нечему удивляться – дневная смена закончилась уже час назад, все разбежались, а единственная на это время хозяйка помещения – ночная дежурная, как обычно, в начале своей смены ходит по этажам и отделениям, здоровается с подружками и делится с ними последними новостями своей незамысловатой жизни.
Люся с удовольствием плюхнулась на мягкий диван и крепко обняла, прижав к животу, сразу две диванные плюшевые подушки. Под закрытыми веками мелькали окровавленные скальпели, разматывались белые бинты, тут же покрываясь алыми пятнами. Длинные пальцы в резиновых перчатках нащупывали что-то во влажном месиве вскрытой человеческой плоти. Последняя операция этого дня продлилась дольше, чем обычно. Леня нервничал, Томка, его глуповатая ассистентка, все время роняла инструменты. Это была особая операция, не стандартная, как она поняла из поведения Лени. Но обошлось без осложнений. Хотя нервов сегодня потрачено было очень много, причем впустую, как казалось Люсе. Девушка закинула подушки за голову и вытянулась на диване.
Еще не выветрился Ленькин запах. Для него операция всегда была особенно сильным возбуждающим событием. Сам он объяснял это тем, что, оперируя человека, чувствует себя стоящим на границе жизни и смерти, как будто спорит со смертью, а совокупляясь с женщиной, как бы вбрасывается в обычное течение бытия. Интересно, подумала девушка, если моя смена не совпадает с его сменой, кого он трахает, жестко и самозабвенно, как будто мстит смерти за ее попытки ворваться в человеческую плоть в виде болезни? Неужели Томку? Нет, не может быть. Если бы было так, не тащил бы он ее, Люську, к себе на глазах у ассистентки. Интересно, а что она думает? Догадывается или нет, в чем смысл уединений сладкой парочки сразу после операции?
Люся встала и подошла к умывальнику, спрятанному за белой больничной ширмой. Кусок стены в этом закутке был отделан плиткой. Мыло, белое вафельное полотенце на гвоздике – все как полагается. В продолговатом зеркале она увидела осунувшееся лицо, тусклые глаза, растрепанные волосы.
– Папик! Вот кто спасет твою униженную душу, – сказала Люся грустному отражению.
Тщательно вымыв и досуха вытерев руки, она взялась за сумку и, выгрузив оттуда кучу разных мелочей, извлекла наконец мобильный телефон.
Девушка набрала номер два раза подряд, но так и не дождалась ответа. Раздосадованно бросив аппарат на диван, Люся достала из сумки расческу и снова направилась к зеркалу. Более-менее усмирив свои кудри, она вышла на середину комнаты и обвела ее скучающим взглядом.
– Какая тоска, – покачала она головой. – Надо срочно что-то менять.
Девушка вернулась на диван и, складывая разбросанные вещи в сумку, продолжила рассуждение.
– Если тебе не нравится окружающий мир, начни перемены с себя, – посоветовала она косметичке и, спрятав ее поглубже, назидательно заметила блокноту, затем кошельку, губной помаде, флакончику с дезодорантом: – Если кажется, что тебе плохо или грустно, не изводи окружающих капризами, а встряхнись, займись каким-то делом. А то так и до депрессии дойти можно.
Отложив заполненную сумку в сторону, она вновь набрала интересующий ее номер и, как и раньше, не услышала ответа. Хмыкнув, Люся полистала странички телефонной книжки и набрала другой номер.
– Кать, привет! Ты где? Ну да, как всегда. А у тебя есть что-нибудь? Нет, я сегодня пустая, потому что один – прям бешеный, такой нервный, даже поговорить с ним нормально не получается, а другой вообще не отвечает. Как всегда, потом будет рисовать мне массу «уважительных» причин своего молчания. Не сомневайся. Да. Будем надеяться. Ну, так я приду? Через полчаса, думаю, буду. Жди.
Жогов ждал уже пятнадцать минут.
Вывеска над заведением, куда Пал Палыч попросил его прийти, сообщала, что это кафе «Сиэтл». Почему именно Сиэтл удостоился чести быть упомянутым на задворках российской столицы, теперь уже никто не знал, потому что заведение досталось нынешнему хозяину «за долги» прежнего хозяина. Дружбы эти двое не водили, рассуждать о том, что да почему имеет тот вид, который имеет, им было ни к чему, да и некогда, потому что дело о передаче решалось в срочном порядке. Под некоторым нажимом прежний хозяин переписал документы на нового владельца и, таким образом, долговые обязательства, со скрипом, правда, но все же были аннулированы. Новый хозяин не стал менять название. Ему было все равно. «Звучит неплохо, – говорил он, – пусть остается. Я не художник, чтобы самому красоты выдумывать!»