— Угу, — подтвердил Мурена.
— Не разваливаются?
— Нет пока.
— Тогда переобувайся, — велел я.
Пока стрелок менял обувь, я проверил остальных подчинённых. Фляжка Чета показалась мне слишком подозрительной.
— Отверни крышку, — приказал я.
— Сэр, — взмолился солдат.
— Я сказал, отверни крышку.
Чет сделал вид, что резьба на горлышке сорвалась, и он никак не может отвернуть крышку. Даже высунул язык и запыхтел как ёжик. Я отобрал у него фляжку и лёгким движением пальцев открыл. Жидкость, плескавшаяся внутри, могла быть чем угодно, но только не положенной по уставу питьевой водой. Понятно.
— Вылить, — приказал я.
— Да, но… — в глазах солдата стояли слёзы. Он не мог поверить, что я заставлю его совершить такое святотатство.
— Никаких но. У нас опасное задание, нужны трезвые и свежие головы. Вылить немедленно. И набрать на кухне воды. Обычной! Бегом.
Пока Чет выполнял приказание, я вернулся к Мурене:
— Хорошо, что большую часть пути мы проделаем на лошадях. Может, заживёт, — вздохнул я. — Теперь хромай до конюшни. Потом на первом привале дам тебе мазь. Воняет страшно, но боль снимает хорошо и лечит. Дня через два–три как рукой снимет.
Моего коня звали Буклетом. Его конюх был явно не равнодушен к типографскому делу. Я похлопал лошадь по холке.
— Умница, коняга. Не подведи меня.
Конь повернул в мою сторону большую умную голову, повёл ушами и фыркнул, смешно оттянув верхнюю губу. Надеюсь, что это означало: 'Не волнуйся, хозяин. Прорвёмся'.
— Надо прорваться, Буклет. Очень надо.
Лошадь согласно мотнула башкой и тихонько заржала.
Я запрыгнул в седло, привстал в стременах, оглядел всё вокруг, а потом резко опустился. Солдаты последовали моему примеру.
— Поехали!
Когда же мы сюда вернёмся? И вернёмся ли? До Бихара далеко. Нам предстоит преодолеть огромное расстояние, которое и раньше‑то нельзя было назвать безопасным, а теперь, после того, как кочевники смяли кордоны и устремились в глубь наших земель, пуститься в такой путь всё равно, что обречь себя на верную смерть. Но радость предстоящего похода пьянила как молодое вино, хотелось гнать вперёд и не останавливаться. Мчаться туда, где исчезает вдали тонкая ниточка горизонта, и не важно, что ждёт нас там впереди: простор полей, вольный ветер–гуляка или притаившаяся за поворотом засада. Остальными, похоже, владели те же ощущения. Они сидели в сёдлах как влитые и улыбались чему‑то своему, затаённому. Наверное, мечтали о наградах, о красотках, которые могут встретиться на пути, о тавернах, где подают разбавленное, но всё равно хмельное пиво. Думали о том, что постылая казарма остаётся позади, а впереди стремительный вихрь и водоворот новых приключений.
Мурена подкрутил усы и неожиданно для себя гикнул. Мы подхватили его крик и пришпорили коней.
— Сумасшедшие, — покачал головой седой конюх, но его тоже заразил охвативший нас прилив восторга, и вот и он, что‑то кричит и машет нам вслед руками.
— Гони, гони, родимые. Н–но!
Наверное, это сродни безрассудству, гнать как угорелому по территории полка, но кто рискнёт нас остановить в такой момент?
Застоявшиеся кони, почуяв азарт, мчатся как сумасшедшие. Встречные офицеры и солдаты разбегаются по сторонам. Кому не охота угодить под ноги разгорячённых лошадей, несущихся галопом?
Мы кавалькадой выехали из ворот. Я остановил коня и увидел Брутса, восседавшего на высокой белой кобыле, мирно пощипывавшей травку.
— Наконец‑то, — обрадовано воскликнул он и пришпорил лошадь. — За мной, Гэбрил. Привал будет только в Фардинге.
Я не сразу уловил смысл сказанных им слов, сообразил только на скаку. Почему именно Фардинг — маленький вымирающий городишко, жители которого бегут оттуда, как крысы с тонущего корабля? Причина вымирания объясняется просто. Всё дело в опасном соседстве: километрах в десяти от Фардинга начинается Волчий лес, лучшее место для тех, кому жизнь надоела. Много леденящих душу историй об этом лесе ходит, и если хотя бы десятая часть из них правда, соваться туда без заранее написанного завещания не подобает. Даже эльфы, чувствующие себя в любой пуще как дома, обходят эти места стороной.
Есть ещё одно обстоятельство, вызвавшее у меня целую кучу вопросов. Это направление почти противоположное ведущему в Бихар.
— Постойте, Брутс, — изумился я, нагнав офицера. — Я не ослышался? Вы действительно упомянули про Фардинг?
— Уши вас не обманывают, Гэбрил, — со снисходительной усмешкой ответил Брутс.
— Мы же уклонимся на восток от Бихара, потеряем бесценное время…
— Так надо. В Фардинге нас ждут еда, стол и… проводник. Меньше вопросов, сержант, больше дела, — Брутс хлестнул свою лошадь и резко ушёл вперёд.
— Фардинг, — проворчал я. — Чего мы там забыли? Я бы предпочёл отдать концы в другом месте.
Глава 3,в которой мы все‑таки прибываем в Фардинг
Не люблю жару. Копыта коней поднимают тучи пыли, она забивает в нос, глаза, проникает в желудок. Из‑за нёе у меня в животе лежит пыльный кирпич, но это не значит, что я откажусь от обеденной порции. Солдатский желудок способен переварилошадиную подкову.
В полдень, когда жара достигла максимума, мы прибыли в небольшую деревню. В виду незначительности она даже не значилась на картах. Во всяком случае, на той, что я крутил и вертел в руках, будто на ней нарисованы не кружочки со стрелочками, а обнажённые красотки, её точно не было.
Три полуразвалившихся дома и странного вида сарай — вот и все, что можно углядеть вокруг. Если б сюда приехали туристы, им ничего бы не оставалось, кроме того, как плюнуть и развернуться. Смотреть здесь абсолютно нечего, и я готов подчеркнуть каждое слово.
Похоже, местным доводилось лицезреть проходящие мимо части, они явно знали, что от солдат можно ждать всего, что угодно, кроме хорошего, поэтому на улице, нет, громко сказано, — на клочке пространства между домами — было пусто и тихо. Непривычно тихо…
— Привал! — скомандовал я, слезая с коня, когда мы оказались на живописной лужайке, где‑то на окраине. — Пока никому не разбредаться! Схожу, разведаю обстановку.
В этот момент подъехал приотставший Брутс:
— Сержант, извольте объясниться: по какой причине остановка?
— Печёт как на сковородке, господин следователь. Отделению нужен небольшой привал, кони хотят пить, — заметил я, — и не только кони. У нас в глотке пересохло. Надеюсь, мы сможем найти здесь пару глотков чистой воды…
— Послушайте Гэбрил, я, конечно, понимаю, вы опытный солдат, и знаете немало, но старшим в этом походе являюсь я! Впредь будьте любезны, согласовывать все изменения нашего маршрута и расписания лично со мной. Пока что — это просьба! — он скривил недовольную рожу.
Страшно подумать, как перекосит его лицо, когда речь дойдёт до приказов.
— Слушаюсь, сэр! — не без сарказма ответил я, козырнув. — Но, к сожалению, до обещанного стола в Фардинге еще далеко, а люди и животные — как ни странно, почему‑то, хотят есть и пить!
— Опять вы за старое! Давайте, без промедления делайте свои дела и в путь. А я пока, выдвинусь дальше, разведаю обстановку, — он пришпорил коня и сквозь топот копыт крикнул напоследок. — Смотрите не задерживайтесь!
Экий неугомонный. Другой на его месте слез бы с коня, повалялся в травке, а этого почему‑то в разведку потянуло. Штатская дурь, не иначе. Тот, кто служил в армии, знает цену отдыху и не станет терять ни минуты на глупости. Тем более, мы в глубоком тылу и можем позволить себе некоторую беспечность.
Пока я искал колодец или хоть что‑то на него похожее, команда, несмотря на мой приказ, разбредалась в разных направлениях. Полковник был прав — ребята если и слышали о дисциплине, то наверняка думали, что это нечто вроде весёлой игры, в которую можно играть, когда заблагорассудится. И не успел я и глазам моргнуть, как вскоре обнаружил, что остался совсем один, посреди этой странной деревни. Парни растворились как ложка сахара в чае.
Честно говоря, в тот момент я был взбешен и не особенно придавал значения тому, что творится вокруг. С надеждой поймать первого встречного оболтуса, направился вперед, мысленно представляя, насколько страшен будет мой гнев. Ноги сами привели к сараю, вид которого с первого взгляда показался подозрительным. Глухая стена, представшая перед взором, не добавила радости в душе, но человеческий организм вещь тонкая и какая из его частей первой почувствовала подвох, сказать трудно. Глухое урчание в пустом животе подтвердило, что обоняние точно не ошиблось — в воздухе витал запах жареного мяса и свежеиспеченного хлеба. Это сразу же навело на мысль, что сарай — вовсе не сарай!
'Странно, — подумал я, медленно продвигаясь вдоль стены, — зачем в деревне, которой фактически не существует, вдобавок находящейся в стороне от основных дорог, трактир?'
А то, что это он и есть, сомнений не оставалось — выглянув из‑за угла, я увидел приоткрытую дверь. За ней явно шло веселье и гульба — слышалась музыка и топот нескольких пар крепких башмаков, отбивавших чечётку. Факт этот взбесил еще больше — башмаки могли принадлежать только солдатам, (деревенские носят обувку помягче и проще) а кроме меня и моего отделения — таковых здесь больше не наблюдалось.
Я стоял и размышлял — как поступить в данной ситуации: с одной стороны — такое поведение не совсем вязалось с образом бравых вояк–ветеранов, а с другой — люди давно не имели развлечений. Вот только время они выбрали неудачное. Если сюда заявится Брутс, даже не представляю, что он с ними сделает. Пойдём на опережение, я сам устрою парням хорошую взбучку и наставлю их на путь истинный.
И тут что‑то щёлкнуло в голове, провернулись какие‑то шарики–ролики. На миг меня словно перенесло во времена моего детства.
… Это случилось давно, так давно, что кажется будто бы не со мной. Я сбежал из сиротского приюта и долго скитался по холодным и неприветливым улицам города. Ужасно хотелось есть, но никто не спеш