На войне, как я понял по собственному опыту, есть все же элемент удачи. Гитлеровцы были намного сильнее нас, вооружены до зубов, к тому же у них имелось несколько танков, и все же мы прорвались. Сыграли роль смелость, дерзость наших бойцов: такой стремительности, напора фашисты не ожидали. А неожиданность в бою — спутница успеха.
Однако было не до размышлений. Река оказалась глубокой, подручных средств для переправы у нас не было. Минула ночь, я не смыкал глаз, и спать не хотелось — нервы натянуты до предела. Ясности по-прежнему не было. Берега, которые мы обследовали, оказались топкими, проходов мы не знали, назад не повернешь, там, на суше, нас плотно обложили танки и автоматчики. Патронов оставалось немного. А сколько еще идти, где линия фронта — неизвестно. И до утра ждать нельзя, утром немцы нас тут накроют из танков и минометов.
Небо слегка заволокло, меркли звезды, и темно блестела казавшаяся неподвижной река. Я все еще не мог решиться на переправу вплавь — пришлось бы оставить пулеметы, то есть свести на нет свою боевую мощь.
Разведчики, подобранные из бойцов, умевших хорошо плавать, еще с вечера были посланы в деревню за проводником, хорошо знавшим берега. Удалось ли им добраться? А ведь еще надо было вернуться назад.
Лег на землю предрассветный туман. В нескольких шагах не разглядишь человека. Самолеты противника, кружившиеся с вечера, пока не появлялись. Но вот туман стал рассеиваться, прояснился лес, стога на заливном лугу. Самсоненко сидел рядом, прислонясь к мокрому от росы кустарнику, о чем-то думал, нахмурясь.
— Вспоминаешь семью? — спросил я его.
Он неопределенно кивнул.
— Как там жена с двумя сыновьями? Хорошо, успел посадить их в последний эшелон.
Я представил его жену Валю, с виду еще совсем девчонку. На фронте мысли о близких всегда как бы оттесняют тревогу, придают бодрость. Но сейчас от воспоминаний стало совсем тошно.
Иосиф Иосифович приподнялся:
— Вон разведчики возвращаются.
Подошли бойцы — грязные, перепачканные землей и тиной. Старший, сержант Воробьев, стал докладывать. Оказывается, в селе никого, все попрятались в лесу. Только на окраине дороги дымится немецкая кухня. Наткнулись на двух автоматчиков, уничтожили, но при этом сержанта ранило в руку. Только сейчас разглядел повязку, черную от болотного ила.
Стало совсем светло, оставаться на острове было нельзя. Еще немного, и немцы начнут выкуривать. Но повезло нам и на этот раз. Первым старика увидел сержант. Это был житель села, причаливший в лодке к острову, он искал пасущуюся где-то в кустарнике козу. Должно быть, прятал ее от немцев. Теперь он стоял перед нами — худой, обросший, с остатками испуга в глазах под нависшими бровями. Я объяснил ему нашу нужду.
— На тебя, отец, вся надежда, посоветуй, как быть.
Дед взглянул на меня исподлобья, пожевал губами.
— Что тут думать? Отседова один путь — на лодках. А как дальше идти — покажем.
— Где же взять столько лодок?
— Главное — тяжести погрузить, а люди за борта подержутся… А лодки у колхозников. Тут каждый рыбак, наскребем. Теперь, понятное дело, нельзя, а к вечеру выволокем. Лишь бы герман не помешал.
В том-то и дело, что предпримет враг — ограничится засадой на измор, поднимет стрельбу или пойдет в атаку? Со стариком мы подсчитали, сколько нужно лодок, чтобы перебраться на ту сторону всем сразу. Он ушел, а я приказал занять круговую оборону, затаиться.
Немцы начали обстрел и вели его с перерывами, засыпая нас осколками и болотной грязью от минных взрывов. Мы отвечали изредка — берегли патроны. Так продолжалось до сумерек. К вечеру появился наш ангел-хранитель с бородой и сообщил, что все готово. Быстро и тихо снялась с места наша группа и двинулась к намеченному месту переправы. Вскоре вышли к берегу, река здесь делала полупетлю.
Разведчик доложил, что берега удобны для переправы: кругом кустарник и камыш. Когда все было готово и мы с Самсоненко заняли места в одной из лодок, за весла сел старик. Я подал сигнал…
Через несколько минут лодка неслышно ткнулась о мягкий, илистый противоположный берег. Выслали разведку, расставили охранение. Вдруг мы услышали выстрелы.
— Что это?
— По-видимому, наши разведчики нарвались на немцев.
В самом деле невдалеке, в той стороне, куда пошли разведчики, раздавались одиночные глухие выстрелы.
Может быть, фашисты заметили наше передвижение?
Вскоре стрельба затихла, а минут через двадцать мы услышали:
— Где-то здесь они должны быть, в копнах.
Мы притихли. Кто эти люди — наши или чужие, и кого ищут? Крадутся осторожно.
Самсоненко не выдержал:
— Кто идет?
— Свои, — прозвучал сиплый голос командира разведвзвода Воробьева.
— Вы откуда? — спросил я.
Воробьев показал рукой в ту сторону, откуда была слышна стрельба.
— Что там произошло?
— Ничего особенного, в одном месте напоролись на засаду. Была засада — и нет.
Только сейчас я разглядел еще две фигуры, маячившие невдалеке. Один из встретившихся Воробьеву в лесу оказался командиром организующегося партизанского отряда, другой — местным жителем.
Командир, пожилой плечистый мужчина, рассказал все, что знал, об обстановке на фронте. Она была тяжелой: войска по всему Юго-Западному фронту отходят. Но Харьков держится, хотя в немецких листовках сообщают, что его уже заняли. Развернув карту, я нанес пункты, которые мы должны были пройти. Командир партизанского отряда предупредил:
— Большак переходите осторожно. По нему непрерывно идут машины с солдатами, танки и орудия. Все это движется в сторону фронта, а оттуда — подбитая техника и раненые. А это вам проводник, — показал он на молчавшего все это время колхозника. — Пожалуй, теперь и все…
— Спасибо тебе, батя, — поблагодарил я командира.
— Удачного вам выхода. После большака вас встретит наш человек.
Мы распростились с ним и направились в сторону Хорола. Шли только полевыми дорогами, оврагами и перелесками, в основном ночью. Днем — только в туман. Дневки проводили в укрытиях.
В ночь на 2 октября прошли окраинами Хорола. Было темно, небо затянуло сплошными тучами. Город словно вымер, хотя мы знали — в центре располагается фашистская часть. Самсоненко посмотрел на часы. В эту минуту за песчаным пригорком показался связной. Он доложил, что мост через Хорол свободен.
Вскоре наша колонна бесшумно прошла по мосту и растворилась в ночной темноте…
С приближением к фронту идти стало тяжелей — расположение противника стало плотнее, дороги перекрыты. Единственный выход — действовать осторожно, спокойно и решительно. В ночное время шли ускоренным маршем, с рассвета занимали оборону, высылая разведку. В начале октября, выбравшись из векового леса, оказались на западном берегу реки Псел. Изнуренные люди еле держались на ногах. Признаться, я тоже устал, но виду не подавал. Наконец-то мы добрались до реки.
Одиннадцать дней и ночей длился наш рейд по вражескому тылу. Сто шестьдесят километров прошагали бойцы, пробираясь к линии фронта, оставалась последняя водная преграда. В то утро над нашими головами в течение часа то в одну, то в другую сторону пролетали тяжелые снаряды. Похоже было на артиллерийскую дуэль. Значит, передовая недалеко. Мы расположились в кустах на берегу Псела, когда заметили невдалеке пасущихся лошадей. Подошли к пожилому конюху, сидевшему на взгорке, — скрываться было ни к чему.
— Наши близко? — спросил его полковник Самсоненко.
— Тамочки, — конюх ткнул пальцем в сторону противоположного берега.
Сразу же возникла мысль — форсировать речку хорошо бы, не теряя времени.
Конюх объяснил, что в селе чуть ниже по течению есть полуразрушенный мост. Это был выход из положения. И вот мы выходим к своим, все невзгоды позади. Как в калейдоскопе, промелькнуло все, что пришлось пережить за эти одиннадцать дней на земле Украины. Котел у Оржицы, куда без передышки била тяжелая артиллерия, обрушенные дома, горящая вперемешку с осколками земля, смерть товарищей и этот казавшийся нескончаемым марш, в котором голодные, выдохшиеся люди, несмотря на все тяжести и потери, сохранили стойкость и мужество.
ЗАРЕВЫЕ ВСПОЛОХИ ПОБЕДЫ
Осень — зима 41-го года была суровым испытанием для нашей страны. Враг продолжал наступление по всему Восточному фронту, сосредоточивая главный удар на Москве. Огромное количество войск и военной техники двигалось на восток. Превосходство оставалось на стороне противника. Советские войска вынуждены были отходить на широком фронте к Волге — юго-восточнее Калинина и с рубежа реки Ламы южнее Московского моря. Мы вынуждены были оставить Киев…
Офицеры группами направлялись под Москву со всех фронтов. Я с офицерами штаба ехал в Воронеж, где располагался штаб командующего фронтом Маршала Советского Союза Тимошенко. Все мы хотели как можно скорей попасть под Москву.
…Воронеж — мой родной город. Всего в нескольких километрах от села Васильевки, за рекой Хопер, неприметный, но близкий сердцу уголок, где я родился и вырос, где прошли мои детские годы. Там вокруг жили люди, которых я помнил и знал, сколько знал и помнил самого себя. Мохнатый лес тянулся вдоль реки Хопер, а на берегу стояли домики, покрытые соломой «под расческу». Лес прорезали поляны, овраги.
В зимнюю пору среди сугробов ленточкой вьется дорога от Кисельного кордона до Нижнего Карачана. По ней всегда тянулись обозы с лесом.
Левее поля заливные луга, покрытые глубоким снегом. В середине — замерзшее озеро Хомутец, рыжеватая кайма камышей с двух сторон озера, а дальше — седая стена леса.
По пробитой узенькой тропинке я ходил в сельскую школу в село Васильевка. До сих пор не забываю свой родной уголок. Несмотря на многолетнюю службу в армии, я верен ему и сейчас, душою всегда оставался воронежцем.
…Утром мы прибыли в отдел кадров фронта. Большой четырехэтажный дом, окна затемнены черной бумагой, маскировка. Нас поставили на учет и разместили в школе. На улицах не чувствовалось войны, город жил и трудился, но и готовился к встрече врага: формировались воинские части, строи