После посещения Северо-Западного фронта генерал-лейтенантом Василевским операции по ликвидации рамушевского коридора прекратились, и мы перешли к активной обороне. Днем стреляли из всех видов наземного оружия, а ночью вылетали бомбардировщики По-2. Проводили разведку боем на различных участках местного значения, улучшая свои позиции. Действовали внезапно для врага, наносили ему потери и уходили в свои глубокие траншеи.
Во второй половине дня дождь перестал сыпать, хотя ветер дул с реки холодный. Мы попили чаю, отдохнули, поднялись опять на вышку. Теперь уже хорошо просматривался передний край противника, особенно резко выделялась высотка 32,3 с сильно укрепленным ротным опорным пунктом. Она вдавлена в нашу линию обороны. Противник с него просматривает и обстреливает нашу первую позицию. Высотка невелика, не на каждой карте даже значится. Если бы вот не эта поляна и болотце перед ней, то невозможно было бы на местности отличить от других таких же высоток, но она важна в системе обороны для противника и для нас.
Я обратил на нее внимание, еще когда принимал оборону от генерала Корчица. И тогда подумал: ее надо отбить у фашистов.
К вечеру на НП пришли начальник штаба полковник С. П. Тарасов, командующий артиллерией дивизии полковник И. П. Добылев и начальник разведки майор В. И. Зорько. Они поднялись на вышку, рассматривали высотку 32,3. И все мы пришли к единому решению — брать высотку. Эта задача была поставлена командиру 140-го полка Кротову, придали ему две батареи противотанковых пушек и одну 120-мм минометов. Кроме того, вся артиллерия дивизии была в готовности поддержать батальон Казакова, который должен был атаковать высотку.
На подготовку было отпущено три дня. Разминирование проходов возложили на командира 201-го саперного батальона капитана В. И. Гончарова.
Роты вышли на исходное положение в первую траншею.
День был пасмурный и дождливый. В траншеях хлюпала вода. После сильного сосредоточенного артиллерийского и минометного огня по ротному опорному пункту врага выскочили из траншей стрелки и пулеметчики и побежали в атаку. Противник не ожидал такого натиска и отошел.
В этом бою фашистский связной перебежал на нашу сторону. Его остановили солдаты Рипка и Петров, привели на НП. Он рассказал, что 56-й егерский полк был поднят по тревоге. Командир полка подполковник Гахтельн прибежал на передовую, чего с ним никогда раньше не случалось…
Расчет на внезапность оказался верным. Немцы действительно не ожидали атаки в такую ненастную погоду. Все они отдыхали в блиндажах около натопленных печек.
На высотке захватили несколько пленных, четыре пулемета, две пушки, четыре миномета и полсотни автоматов. Но главное, что высотка осталась у нас, и фронт обороны выровнялся… Потери были и у нас, правда, небольшие. И как всегда, самоотверженно действовали медики.
Помню, 4 ноября вечером мне доложили: в санчасть 232-го полка поступил тяжело раненный И. С. Козлов с застрявшей между берцовой костью и мягкими тканями миной. Раненый и окружающие находились в исключительной опасности: одно движение — и взрыв. Военный врач 2-го ранга А. П. Козьмин решил сделать операцию на месте, которую можно было сравнить с атакой на стреляющий пулемет противника. Решил, несмотря на отсутствие хирургических инструментов для сложного рассечения. В помощь ему вызвался военврач 2-го ранга В. М. Гашкер. С большим самообладанием и мужеством они произвели удачную операцию, извлекли мину. Раненый, находившийся уже в безопасности, немедленно был отправлен в медсанбат.
Вскоре мы получили Указ Президиума Верховного Совета СССР от 9 октября 1942 года об установлении полного единоначалия и упразднении института военных комиссаров в Красной Армии. Яков Петрович Островский стал моим заместителем по политчасти, но роль и задачи почти не изменились, и авторитет его нисколько не пострадал. Человек он глубоко партийный, чуткий и понимал задачи дня. Как начали с ним работать согласованно и дружно, так и продолжали. Это сказывалось и в большом, и в малом.
Как-то раз ранним утром мне пришлось идти с ним по траншее мимо наблюдателя. Наблюдатель доложил:
— Товарищ полковник! Сектор наблюдения: справа — отдельное дерево, слева — высотка с обгорелым штырем. За мое дежурство передвижения противника не обнаружено.
Доклад был четок, но чувствовалось какое-то уныние в голосе. Островский тут же обратился к комбату Е. С. Назаренко:
— Дай-ка распоряжение заменить его.
Мы пошли в землянку. Я присел к печке. От нее так и веяло жаром, запахом смолы, а тут еще солдат подбросил сосновых шишек. Явился боец, разделся, на груди блеснул орден Красного Знамени. Я тут же подумал: «Заслуженный воин — храбрый».
— Садитесь! — сказал Островский и вынул пачку папирос «Казбек». — Закуривайте!
Солдат взял папиросу, но курить не стал.
— Как живете? Не переводится ли табачок?
— Все нормально, живем в тепле, — и притих.
— А чего так грустен?
— Да вот дома… — Солдат смутился.
— Что дома?
— Жену посадили.
— За что?
— Просо взяла с колхозного тока. Дети остались одни…
— Ну, что делать будем? — спросил меня Островский.
— Попробуем разобраться, — пообещал я.
Придя на КП, вызвал прокурора дивизии майора юстиции Макарова, посоветовались и написали ходатайство прокурору и секретарю райкома. Вскоре пришел ответ: женщину освободили. Какая была радость для солдата…
Октябрьские дни стояли солнечные, прекратились дожди и туманы, появились вражеские самолеты, того и гляди начнут бомбить железнодорожный мост через Ловать — единственную переправу дивизии в тыл.
Мы с Островским вышли из блиндажа на берег Ловати. Вдруг из-за леса показался самолет, не успевший сбросить авиабомбы на мост, его отогнал наш «ястребок». А тут как тут зенитная батарея дивизии из шести стволов залпом дала по вражескому бомбардировщику. Он оказался среди дымных облачков — разрывов, повернулся набок и вскоре врезался в землю недалеко от нас — последовал взрыв. Все зенитчики выскочили из своих блиндажей, с радостью обнимали наводчиков.
Эти дни были тяжелые для страны, вражеские войска наступали на Сталинград, на Кавказ. По всему Северо-Западному фронту активизировалась оборона на земле и воздухе, истребляли тысячи гитлеровцев, наносили огромный урон им в живой силе и технике — это была наша помощь сталинградцам. Сковывали крупные силы врага и не только не дали перебросить ни одного соединения отсюда на юг, но гитлеровцам пришлось пополнить группу войск «Север» и особенно противостоящую нам — 16-ю армию.
Политотдел, партийные организации проводили беседы среди солдат под лозунгом «Окажи помощь сталинградцам, уничтожай днем и ночью фашистов, не допускай, чтобы отсюда перебрасывали войска на юг». Солдаты и офицеры проявили исключительную стойкость, мужество и героизм, не щадили своих сил, крови и самой жизни.
…Зима 1943 года началась с мягких морозов, которые, день ото дня усиливаясь, сковывали льдом болота, ручейки, а затем и глубокую Ловать. По льду шли на лыжах солдаты, по снегу тащили сани к передовой. Как-то утром я вышел из блиндажа на берег и заметил спускающегося к реке на лед своего заместителя Иллариона Северьяновича Неминущего. Он подошел к проруби, разделся, опустился в ледяную воду. У меня пробежали мурашки по телу. Он окунулся, вылез из воды, не спеша накинул тулуп на плечи и медленно побрел в блиндаж.
За морозами начались метели со снегопадом, которые продолжались ежедневно. Солдаты на передовой в эти дни вставали рано, принимались очищать от снега траншеи и ходы сообщений. К нам тем временем поступало теплое обмундирование.
Труженики тыла позаботились о нас, фронтовиках, чтобы мы могли воевать при любом морозе.
Задолго до наступления холодов население городов и сел Советского Союза развернуло широкую кампанию по сбору теплых вещей для Красной Армии. Трудно было найти семью, которая не послала бы свои подарки бойцам. Тут были теплые вещи и продовольствие, фрукты и вино, папиросы и различные лакомства. С большим волнением читали бойцы коротенькие, но выразительные письма, вложенные в пакеты с подарками. Незнакомые люди призывали бойцов к подвигам во славу Родины, к решительному и беспощадному истреблению немецко-фашистских оккупантов.
Подарок с письмом получил и я из Пермской области. В нем были шерстяные варежки, кисет с табаком, бутылка вина и письмо: «Товарищ комдив, гоните немцев, скорее освобождайте Родину и возвращайтесь домой». Почерк был детский, лист бумаги вырван из ученической тетради.
До начала морозов и метелей были построены землянки на каждое отделение с двумя-тремя накатами. В землянках были нары для отдыха, на них лапник и сухая трава. На середине землянки стояла печка из цинкового ящика от патронов. Вверх протянута железная труба, снаружи замаскированная ветками. Печка, раскаляясь, нагревала землянку. На стене две полки — одна для котелков и ложек, другая для туалетных приборов. Жили солдаты по-фронтовому. От землянки тянулся так называемый «ус» — ход сообщения к первой траншее. В случае тревоги солдаты бежали на свои места и располагались в боевом порядке.
Днем в первой траншее оставались наблюдатели. Каждый из них имел свой сектор и следил за противником. Обо всех перемещениях противника немедленно докладывалось.
Нас стали посещать фронтовые и армейские бригады артистов, театров и эстрады Москвы, Ленинграда, Перми и других городов. Своими выступлениями они поднимали настроение воинов дивизии. Одна из таких групп, возглавляемая известным эстрадным артистом Аркадием Михайловичем Громовым, в составе двенадцати человек приехала к нам в дивизию. Выступили в дивизионном клубе. Тогда впервые увидели танцевальный дуэт Бориса Сабинова и Елизаветы Васильевой. После выступления бойцы тепло проводили Аркадия Громова, Елизавету Васильеву, Ольгу Кофман, Галину Тину, Бориса Сабинова, Николая Голубенцева, Владимира Мимича. А главное, мы убедились в необходимости создать художественную самодеятельность в дивизии.