— Я только что пришла домой, — сказала жена Вилли. — Петера пока нет.
В дверях мне пришлось наклониться, хотя я и ниже Вилли. Мы сразу вошли в тесную гостиную, вдоль двух стен которой стояли кровати, на полу лежал ковер. В комнате я увидел батарейный радиоприемник и патефон, светлые стулья, словно сделанные из карельской березы.
Когда мы шли по дороге, в окружении тысячи одинаковых домов, мной овладело мрачное чувство, но теперь, оглядев комнату, я понял, что жить здесь можно. Но этот уют не результат зажиточности, а прежде всего заслуга хозяйки.
Нам показалось, что Вилли представил нас недостаточно хорошо, и мы сообщили его жене, для чего сюда приехали. Ее это не удивило. Она лишь кивнула головой. Звали ее Лиза. Уши ее украшали кольцеобразные серьги, волосы были уложены на затылке в пучок.
— Я рада, что оказалась дома, — сказала она. — Меня задержали в нескольких семьях.
— Лиза работает в департаменте по делам неевропейцев, — вмешался Вилли. — Она редко бывает в городе, а все ходит по окраинам, навещает семьи безработных и узнает, как они живут.
— Это должно производить впечатление, что власти заботятся о них, — сказала она грустно. — Но я не получаю никаких средств, чтобы оказать им денежную помощь, и не могу пообещать им работы. Единственное, что я могу сделать, это предупредить о том, что их могут выселить или могут отказать им в новом разрешении.
— Стучится к кому-нибудь и предупреждает, чтобы те опасались полиции, — пояснил Вилли. — Предупредительное запугивание. Таково социальное обеспечение в Южной Африке.
— Подождем Петера? — спросила Лиза.
— Он может задержаться до полуночи. А где остальные?
В этот момент открылась дверь, и на пороге показалась старая женщина. Она удивилась, увидев нас. Двое детей вырвались из ее рук и вбежали в комнату.
— Вот и вы, — сказал Вилли. — Это наши Роберт и Ребекка. У них есть и африканские имена. Может, они больше понравятся детям, когда те станут взрослыми. Хорошо, когда есть что менять.
Он многозначительно улыбнулся. Ребята, смеясь, убежали на кухню. Мальчику было десять лет, а девочке — шесть.
Прошло порядочно времени, прежде чем бабушка повернулась к нам и протянула руку, сначала отряхнув ладони. Она следила за детьми в отсутствие родителей. Одна из тех матерей, которые есть в каждой локации и которые всегда готовы наскрести остатки еды, позвать детей и, увещевая их, вытереть им носы. Видно было, что на ее долю выпало много трудностей.
Воспитание детей в голодном африканском обществе, где почти все родители вынуждены работать на огромном расстоянии от своего дома, полностью ложится на плечи стариков, и отдыхать им некогда.
На плите стояли картофельный суп и рис. Прежде всего были накормлены на кухне дети. Вилли провел нас в сад: несколько квадратных метров земли, огороженные проволочной сеткой и пятью высокими стеблями кукурузы. Над дверьми на балке висела половина автомобильной шины. Она была выкрашена в серебряный цвет и наполнена землей. И в ней, словно в гондоле, росли бегонии.
Африканцы в брюках цвета хаки и расстегнутых белых рубашках приехали на поезде из города. Проходя мимо нас, они здоровались. У некоторых в руках были портфели, у других чемоданы, у третьих ничего.
— Что нового в космосе? — крикнул один из них, обращаясь к Вилли.
— Сегодня ничего.
Вилли пояснил, что один из его соседей ожидает многого от ракет, которые запускают в космос. Он мечтает, чтобы Марс стал новой Америкой для тех, кто не может жить спокойно в своей стране. Эмиграция из мира тесноты и надзора. Пусть белые остаются здесь с пустыми руками и со своими шахтами. Пусть они смотрят вверх на эту далекую звезду.
Лиза поджарила кусочки мяса, которое Вилли привез с собой. На столе появилось серебряное кольцо для салфетки.
— Мне его подарили, когда я работала в одной семье, — сказала Лиза.
— Перед тем, как мы поженились, — добавил Вилли. — Они относились к Лизе очень хорошо. Это кольцо для нашего сына Петера.
— Собственно говоря, нам бы следовало продать его.
Они заговорили о семьях, которые посетили в течение дня. Работа обоих состояла в том, что они ходили из дома в дом по территории локаций. Они знали, как живут люди в Южной Африке. Каждый из них владел четырьмя языками: английским, африкаанс, зулу и сото. Дома они разговаривали по-английски.
— Из-за детей, — пояснила Лиза. — На работе я разговариваю с белыми на африкаанс.
— А на каком языке преподают в школах? — поинтересовалась Анна-Лена.
— Роберт учится в третьем классе. В его школе преподают на сото. Как-то к нам зашел школьный инспектор и спросил, на каком языке мы говорим дома. На английском, ответили мы. Он был ужасно возмущен этим.
— Мы эмансипированные туземцы, — сказал Вилли. — Он был готов забрать у нас детей. А когда узнал, что я сото, а Лиза зулу, его почти хватил удар. Как могли мы пожениться, пренебрегая границами племени.
Мы ответили, что оба родились в Иоганнесбурге, и это нас меньше всего беспокоит.
— Задали вы ему задачу, — сказал я.
— Наоборот, — сказал Вилли. — Мы стали примером того, что бы произошло, если бы вовремя не стали проводить политику апартеида. Он долго размышлял, прежде чем решил поместить Роберта в школу сото. Но мы разговариваем с мальчиком по-английски, и я сказал ему, что масса вещей, которым его учат в школе, это хлам, не имеющий никакой ценности за пределами классной комнаты. Плохо, что мальчик теряет уважение к учебе вообще.
— Государство считает, что Роберт должен встречаться только с детьми сото, — сказала Лиза. — Он не должен понимать других.
— Вот увидите, скоро появится закон, запрещающий браки людей из разных племен, так же как браки между расами, — сказала Лиза. — На днях один чиновник в нашем департаменте спросил меня, не слишком ли много видела я несчастливых смешанных браков. Под этим он подразумевал, конечно, браки между африканцами различных племен.
— Где он сейчас? — спросила Анна-Лена, кладя вилку и нож.
— Кто?
— Мальчик, Роберт.
— В кухне, — ответила Лиза, — учит уроки.
— На языке сото?
— Нет, на английском. Каждый вечер я отмечаю ему в учебнике, что он должен выучить.
— Никто нам не запретит иметь учебники дома, — сказал Вилли. — Но мы не имеем права обучать его. Он знает, что важнее всего выучить как следует английский язык. А чтобы не нарушать дисциплину, мы посылаем его в школу.
Мы сидели и обедали за столом в Орландо. Это был наш второй день в Иоганнесбурге. Вокруг Орландо господствовало тупоумие, бесформенное и мрачное. Оно угрожало десятилетнему мальчику, сидевшему в кухне за уроками, оно хотело разделить нас; единственное, к чему оно стремилось, — разделять и разделять людей.
Удивительно, что Вилли и Лиза Косанге говорили об этом с легкой насмешкой и боролись с этим невыносимым злом очень простым и ясным способом. Лиза после обеда приходила домой и следила, чтобы мальчик выучивал несколько страниц учебника, предназначенного только для белых.
Это вошло в привычку. Через несколько лет ей, видимо, придется повторить то же самое с шестилетней Ребеккой. Сначала она убедила Роберта в том, что если он будет прилежно учиться, ему, когда он вырастет, не придется работать на рудниках или на фабрике. Затем она заметила, что он уже в том возрасте, когда такая работа привлекает. Лучшим средством оказалось обратиться к его любознательности, а она у мальчика была развита сильно.
Когда начало смеркаться, мы вышли и постояли немного перед домом. Зелено-голубое зимнее небо куполом нависло над плоскими крышами Орландо, отягощенными камнями, тыквами и вяленым мясом. Здесь жили сотни тысяч людей, а может быть, и больше.
Местные железные дороги, извиваясь между локациями, отделяли их друг от друга. В низине под Орландо расположился плавательный бассейн пастора Хаддлстона[5], а в другой стороне протянулись горы, усеянные точками домов.
Из полутьмы появился парень в белой рубашке в красную полоску. Он вошел через калитку, задев несколько кукурузных стеблей.
— Наконец-то, — сказал лукаво Вилли. — Эй, Петер! А у нас гости. Не делай вида, что ты голоден; они съели все, что у нас было.
ЗА СТОЛОМ
Петеру Косанге четырнадцать лет. Вернувшись в этот вечер из Иоганнесбурга домой, он привез четыре кроны, которые заработал, продавая на улице газеты. Два года назад Петер окончил школу. Работы для него, как и следовало ожидать, не нашлось. Сейчас он копит деньги на фотоаппарат, хочет стать профессиональным фотографом и спортивным обозревателем в газете «Голден сити пост».
Вилли рассказал нам, что Петер ловко продает газеты. Он охотно улыбается, а это на многих белых производит впечатление. Наши туземцы всего лишь взрослые дети, думают они. Четыре кроны в день — неплохой заработок. Лиза больше всего боится, что Петер выглядит слишком взрослым для своих четырнадцати лет. Она раздобыла для него удостоверение личности, в котором указано, когда Петер родился. Если полиции взбредет в голову, что ему шестнадцать, и она потребует паспорт, то, прежде чем он успеет сказать хоть слово в свое оправдание, его сошлют на работы на фермы.
В Орландо и других локациях многие родители считают годы, месяцы и дни, оставшиеся до шестнадцатилетия их детей. До этого они должны научить ребят правильному поведению в жизни, в которую дети вступают совершенно бесправными и беззащитными, в которой никто не в силах предсказать их дальнейшую судьбу.
Одни родители учат своих детей быть жестокими и угрюмыми, не гнушаться ничем, так как хорошие качества совершенно не ценятся. Другие — полагаться на свой разум, быть всегда настороже и трудиться во имя лучшего будущего. Некоторые говорят детям, что все мудрое и справедливое принадлежит небу, другие советуют полагаться на себя.
Но больше всего дети познают сами, пока безнадзорно растут в трущобах, и многие из них считают, что родители не имеют ни малейшего представления о том мире, в котором живут.