Кромѣ Флоренціи, о которой говорю отдѣльно, я не считалъ особенно стоющимъ помногу останавливаться здѣсь на томъ, что привелось видѣть въ моихъ поѣздкахъ по Италіи. Цѣнно то, что глубже пережито, что вошло, какъ прочный вкладъ, въ душевную жизнь. Впечатлѣнія заѣзжаго туриста въ разныхъ городахъ и мѣстностяхъ Италіи сдѣлались въ послѣдніе годы у насъ слишкомъ банальны, и было бы невеликодушно заставлять слушать или читать варіаціи на страницы изъ Бедекера.
IIРимъ и западная интеллигенція
Подготовка къ послѣднему пребыванію въ Римѣ.—Идея книги о „столицахъ міра“. — Лѣто 1896 г. — Романъ Э. Золя Rome. — Поднятіе интереса къ Риму, какъ центру борьбы Ватикана съ свѣтской властью. — Поѣздка осенью 1897 г. — Беллетристика на темы „вѣчнаго города“. — Романы братьевъ Гонкуръ и П. Бурже. — Научная литература о Римѣ. —Очерки знакомства съ Римомъ западной интеллигенціи съ эпохи Возрожденія. — Раблэ, Монтэнь, Вуатюръ, Бальзакъ. — XVIII вѣкъ: Монтескьё, Бюффонъ, президентъ де-Броссъ, кардиналъ Берни, Поль-Луи-Куррье; Адиссонъ, Винкельманъ, Гёте и его Italienische Reise. — XIX вѣкъ: Бонстеттенъ, Шатобріанъ и Римская Кампанья, Байронъ, г-жа Сталь, Лямартинъ, Стэндаль, Абу, Тэнъ, Гастонъ Буассье. — Новѣйшіе научные труды. — Заключеніе.
Римъ надолго пересталъ тянуть меня нъ себѣ. Такъ прошло болѣе двадцати лѣтъ со дней маляріи, схваченной тамъ, и не менѣе десяти съ той ночи, когда, въ началѣ 80-хъ годовъ, въ отелѣ, и опять на Piazza di Spagna, внезапно схватилъ меня припадокъ лихорадки.
Къ 1895 году пришла мнѣ мысль связать мои воспоминанія о заграничной жизни съ характеристикой нѣсколькихъ столицъ Европы, гдѣ я всего больше живалъ. Такіе итоги нужно было подвести, во-первыхъ, двумъ «столицамъ міра» — Парижу и Лондону. Одну тогда я зналъ уже ровно тридцать лѣтъ, другую — слишкомъ четверть вѣка.
Я задумалъ пожить еще въ двухъ столицахъ — въ Вѣнѣ (или Берлинѣ) и Римѣ. Въ Парижъ и Лондонъ ѣздилъ я весной и лѣтомъ 1895 года; но и тогда уже я сталъ готовиться къ римскому зимнему сезону; а раньше, въ Петербургѣ, доставалъ рекомендательныя письма къ иностранцамъ и русскимъ и дополнялъ потомъ эту коллекцію въ Ниццѣ, Парижѣ и Лондонѣ.
Изъ Петербурга выѣхалъ я въ началѣ зимы, съ цѣлью отправиться на Германію и Швейцарію сначала въ Римъ и попасть въ него не позднѣе февраля. Но опять Римъ точно нарочно не допускалъ до себя. Я заболѣлъ въ Висбаденѣ инфлюенціей. Зима стояла въ томъ году суровая вездѣ, вплоть до Ривьеры. Нездоровье отняло нѣсколько недѣль и, вмѣсто Рима, я очутился въ Ниццѣ, съ тѣмъ, чтобы оправиться и провести тамъ недѣль шесть до большой поѣздки въ «столицы міра». Случилось даже такъ, что я въ эти переѣзды потерялъ всю коллекцію рекомендательныхъ писемъ въ Римъ, которую такъ старательно собиралъ.
Рѣшительно не давался мнѣ вѣчный городъ! Охота заново знакомиться съ нямъ послѣ житья въ 1870 и 1874 гг. остывала. Парижъ и Лондонъ требовали усиленной работы для подведенія долголѣтнихъ итоговъ. Они могли послужить содержаніемъ цѣлой книги. Къ замыслу ея я пришелъ еще передъ отъѣздомъ изъ Петербурга и тогда уже сообщилъ о своемъ планѣ одному изъ петербургскихъ издателей. Поѣздка въ Парижъ и Лондонъ окончательно выяснила мнѣ программу этой книги. Подробный планъ ея я выработалъ къ концу лѣта; а въ ноябрѣ 1896 г., въ Петербургѣ, приступилъ къ моимъ «Столицамъ міра», гдѣ тридцать лѣтъ воспоминаній были вставлены въ рамки цѣлаго ряда характеристикъ различныхъ сторонъ жизни Парижа и Лондона, съ придачею портретовъ всѣхъ тѣхъ извѣстностей въ политикѣ, наукѣ, искусствѣ, съ какими я сталкивался во Франціи и Англіи съ конца 1865 года по 1895 годъ включительно.
Трудъ этотъ взялъ всю зиму, до марта, и нѣсколько утомилъ меня. Я разсудилъ ограничиться двумя «Столицами міра», а Римъ оставить въ видѣ pium desiderium, когда судьбѣ угодно будетъ довести меня и до него, уже безъ намѣренія писать о немъ.
Но… вышло по другому. Въ Берлинѣ, въ началѣ мая 1896 г., когда я отправился на воды въ Баденъ, Unter den Linden, во всѣхъ книжныхъ магазинахъ цѣлыми рядами желтыхъ томиковъ появился Римъ Эмиля Золя. Тамъ я купилъ его и поѣхалъ съ нимъ въ Баденъ, гдѣ читалъ его болѣе недѣли, ходя по горамъ и лѣсамъ.
Книга эта, какъ цѣльное художественное произведеніе, не захватила меня. Слушатели и читатели моихъ публичныхъ чтеній на эту тему знаютъ, какъ я смотрю на Воте, какъ на романъ, и здѣсь я не желаю повторяться. Но эта книга заохотила къ Риму, потянула туда, на то седмихолміе, откуда пошла вся исторія Европы, и потянула съ особенною силой. Ничего безусловно новаго не говорила она тому, кто зналъ Римъ не по одной наслышкѣ, а видѣлъ его и читалъ о немъ много цѣннаго и въ ученомъ, и въ литературномъ смыслѣ. Но Золя писалъ ее подъ первымъ натискомъ личныхъ настроеній, картинъ, образовъ, думъ — всего, что Римъ влилъ ему въ душу. Онъ любовно готовился къ этой поѣздкѣ, и она не обманула его. Весь свой сильный творческій темпераментъ и ясный обобщающій умъ онъ вложилъ въ тѣ мѣста книги, гдѣ Римъ— urbs, Римъ — центръ всемірнаго, сначала свѣтскаго, потомъ духовнаго властительства, выступаетъ, какъ огромное живое существо.
Эти страницы, — а ихъ чуть не цѣлая треть книги, — даже и съ длиннотами, вредящими ходу собственно романа, съ неизбѣжнымъ повтореніемъ вещей, извѣстныхъ каждому образованному читателю, — вызывали во мнѣ, все сильнѣе и сильнѣе, неудовлетворенность личнаго чувства къ Риму. Стало жаль долгихъ годовъ, проведенныхъ внѣ этого города, когда была, въ сущности, возможность пожить въ немъ. Явилась боязнь, что, быть можетъ, такъ и не удастся заплатить свою недоимку.
Одно изъ лучшихъ мѣстъ романа, и въ чисто-художественномъ смыслѣ, это — пріѣздъ аббата Пьера, первыя ощущенія вдоль римскихъ улицъ, панорама города съ террасы церкви S. Pietro in Mon-torio на Яникулѣ. Эти страницы сразу охватили меня вновь воскресшимъ интересомъ къ Риму. Я почувствовалъ, что теперь только, когда мнѣ уже минуло шестьдесятъ лѣтъ, я въ состояніи буду оцѣнить Римъ такъ, какъ онъ того заслуживаетъ, найти въ немъ все то, что онъ даетъ человѣку, долго работавшему головой, самаго цѣннаго, показывая перспективы и просвѣты, какихъ не получишь нигдѣ.
Золя, для своей задачи, вылившейся у него въ видѣ трехъ городовъ, взялъ въ романѣ Римъ и Ватиканъ такъ, какъ его неизбѣжно было взять въ концѣ XIX вѣка. Прежде руины и памятники античнаго искусства, церкви и палаццо Возрожденія, карнавалъ, Святая недѣля, ея процессіи и службы въ Петрѣ — составляли почти исключительные предметы, какими занимались тѣ, кто писалъ о Римѣ. Теперь значеніе столицы католичества, новая борьба Ватикана съ духомъ времени, его уступки и соглашенія, роль, какую онъ сталъ играть въ послѣдніе десять-пятнадцать лѣтъ — все это освѣщалось романистомъ гораздо ярче, чѣмъ когда-либо, въ книгѣ, написанной для сотни тысячъ читателей. По старому о Римѣ уже нельзя было говорить. Для насъ, русскихъ, эта сторона книги Золя получала еще болѣе новый интересъ. У насъ и вообще-то о Римѣ писано мало, а въ новѣйшее время, кажется, еще менѣе касались этого новаго Рима, двоевѣрія и двоевластія, царствующихъ въ Италіи, и всего разительнѣе — въ ея столицѣ.
Книга Золя, какъ химическое бродило, вызвала во мнѣ душевную работу на тему вѣчнаго города, и уже не для одного меня, русскаго писателя, пожелавшаго подвести итоги своимъ заграничнымъ странствіямъ. Меня стало забирать желаніе — въ связи съ освѣженнымъ изученіемъ Рима, и стараго, и новаго — посмотрѣть поближе и на то, какъ этотъ городъ прошелъ по русской интеллигенціи и душевному складу тѣхъ изъ нашихъ соотечественниковъ, которые не только живали въ немъ, но и писали о немъ, начиная съ эпохи, когда такой писатель, какъ Гоголь, сдѣлался страстнымъ поклонникомъ Рима, — шестьдесятъ лѣтъ тому назадъ.
Но чтобы говорить объ этомъ, надо было самому, еще разъ, пройти не спѣша, по крайней мѣрѣ въ теченіе цѣлаго римскаго сезона, черезъ настроенія, думы, образы, черезъ какіе могли проходить и тѣ русскіе, во всемъ, что въ Римѣ до сихъ поръ осталось стародавняго, исконнаго — и въ людяхъ, и въ природѣ, и въ памятникахъ.
Задача расширялась и стала сильно подмывать меня. Я вернулся съ нею въ Петербургъ еще на цѣлую зиму и тамъ началъ дѣлать развѣдки о тѣхъ, кто живалъ въ Римѣ и писалъ о немъ. Нѣкоторыхъ стариковъ мнѣ удалось еще захватить въ живыхъ. Одинъ изъ нихъ, À. Н. Майковъ, вдохновлявшійся Римомъ, какъ поэтъ, еще съ начала сороковыхъ годовъ, умеръ вскорѣ послѣ бесѣды со мною. Другіе два его сверстника, Д. В. Григоровичъ и Я. П. Полонскій — теперь и онъ покойникъ! — также прошли черезъ римскія впечатлѣнія, но гораздо меньше. Нашелъ я и П. М. Ковалевскаго, свѣжо помнившаго цѣлый четырехлѣтній періодъ своего житья въ Римѣ, съ зимы 1853 — 54 годовъ, и всѣхъ тѣхъ, кого онъ тамъ знавалъ изъ русскихъ, отъ художника А. Иванова до такихъ писателей, какъ Тургеневъ, Некрасовъ, Фетъ.
Обозрѣвать все, что о Римѣ или итальянскомъ искусствѣ писали у насъ художники, и какъ они жили въ Римѣ — хотя бы со времени Гоголя, т.-е. за шестьдесятъ лѣтъ, — не входитъ въ мой замыселъ. Я ограничивалъ задачу, главнымъ образомъ, русской пишущей интеллигенціей и тѣми изъ художниковъ, кто печаталъ что-нибудь о Римѣ, оставилъ мемуары, статьи и замѣтки.
Но это составитъ особую, вторую половину моего труда. Въ первую должно войти проведенное черезъ мое писательское «я» то, что русскіе, уже бывшіе въ Римѣ и попадающіе въ него теперь, могли и могутъ еще переживать. Я не хочу ограничиваться чисто-личными впечатлѣніями и замѣтками, а желалъ бы предста вить читателю нѣчто вродѣ собирательныхъ итоговъ, въ какихъ всякій русскій средняго образованія въ состояніи былъ бы участвовать. Мнѣ захотѣлось, когда я рѣшилъ новую поѣздку въ Римъ, во всѣхъ прогулкахъ, знакомствахъ, изученіяхъ, даже мимолетныхъ замѣткахъ всегда имѣть въ виду и «собирательную психію» моихъ соотечественниковъ. И то, что я на первыхъ порахъ успѣлъ собрать, перечесть и опросить въ Петербургѣ, служило подготовкой и къ первой половинѣ моей задачи. Я разузнавалъ тогда еще о тѣхъ русскихъ, какихъ я найду въ Римѣ, доставалъ письма къ нимъ, а позднѣе — къ иностранцамъ, и римлянамъ изъ Парижа, Флоренціи, Неаполя, отовсюду, откуда могъ, къ такимъ жителямъ Рима, которые могли мнѣ быть полезными.