что искали.
И вот я стою с охапкой дров, которые только что набрал с поленницы, поворачиваю голову и прямо перед собой в нашей бухте вдруг вижу Олсона! Сегодня шестое ноября, он отсутствовал девять дней!
- Война кончилась! - кричит Олсон, вылезая на берег. Ради всего святого на земле пусть будет так, чтобы в результате войны люди хоть чуть-чуть почувствовали аромат мира и свободы, на которые мы набрели, как на дикорастущие цветы у самого порога дикой природы...
До глубокой ночи я читаю письма, пересчитываю свитеры, шапки и шерстяные носки, которые доставила почта. Поздно. Рокуэлл спит, комната остыла, за окном идет снег... А сейчас, вместо того чтобы лечь, я раздую огонь и примусь за работу.
Седьмое ноября, четверг
Настоящий зимний день, снег толстым слоем покрыл землю. Вокруг глубокое, особое зимнее безмолвие, которое ощущаешь даже в этих тихих местах. С рассветом налетела сильная гроза с множеством молний и градом. Так продолжалось с перерывами все утро... Я стирал, взяв у Олсона стиральную доску, и довел белье почти до полной белизны.
Олсон привез целый короб занятных сплетен. Любопытным сьюардцам (В другой книге, "Саламина", Рокуэлл Кент рассказывает о Сьюарде и своих взаимоотношениях со сьюардцами. Кстати, там говорится и о результатах работы Кента на острове Лисьем:
"Так как он (городок Сьюард.- Н. Б.) находился на Аляске, то население его состояло из тех, кто приехал искать золото и не нашел его, из тех, кто нашел и истратил его, и таких, следующих за золотоискателями людей, как торговцы, содержатели отелей, содержатели борделей, содержимые в борделях и т. п. И все они дошли до последней крайности - были владельцами участков земли для застройки. Естественно, они объединились и образовали торговую палату, выпустили "литературу", выдвинули лозунг "Тихоокеанский Нью-Йорк". И так как им больше ничего не оставалось делать, то они надели на себя обрывки своих надежд и уселись на собственные хвосты в ожидании несмышленышей. Им было обидно, что я прошел мимо болота размером 25 футов на 100 на "Большом бульваре" и обосновался на острове. Думаю ли я, что там есть золото? Живопись? А это что такое? В худшем случае, решили они, я немецкий шпион, в лучшем - жалкий осел.
Кое-что из этих разговоров доходило до меня, но я не обращал внимания: я работал. Работу закончил почти через год. Запаковал весь намытый мною "песок", приехал в город и стал ждать пароход. В портовом складе внизу стоял ящик с моим "песком" - большой ящик со всеми моими работами. На крышке я написал крупным шрифтом сумму, на которую застраховал груз: "Ценность- 10 000 долларов".
Пяльте глаза, банкроты, владельцы недвижимости! На земле есть золото там, где вам и не снилось. Они пялили глаза" (Рокуэлл Кент. Саламина, М., 1962, стр. 224
см. нашу стр. - ldn-knigi, которые допрашивали его, почему я выбрал такое забытое богом место, он отвечал так:
- Дураки вы все, где вам понять художника? Вы, может быть, воображаете, что Шекспир писал свои пьесы, окруженный со всех сторон толпой глупых мужчин и женщин?
Нет, сэр, художника надо оставить в покое.
ОБЕД
- Ну ладно. А что он рисует?
- Это его дело. Иной раз смотрю: на картине у него будто гора, а погляжу в следующий раз - он переделал ее в озеро или во что-нибудь еще.
Воображаю эту картину: Олсон и собеседники. Самое главное его стремление, можно сказать, его амбиция - заставить людей интересоваться Лисьим островом, его поместьем. Собственно говоря, он и нас сюда привез с той же целью. По милости местного детектива-любителя Сьюард некоторое время наслаждался пересудами о немецком шпионе на Лисьем острове. Я сказал Олсону, что представители власти могут приехать и удалить меня отсюда, если им угодно.
Он так и взвился:
- Пусть только попробуют! Мы тогда засядем с ружьями в горах, и я ручаюсь, что ни один не рискнет повторить попытку.- И тут же он пустился рассказывать, как в Айдахо в течение долгих дней и недель выслеживал известную шайку разбойников и конокрадов и в конце концов загнал их в тупик. Это одна из самых увлекательных его историй, и я верю, что это совершенная правда.
Только что в заливе прогудел пароход, чтобы ориентироваться по эху, отраженному горами. Он совсем близко от нас, но не виден из-за метели.
Рокуэлл начал записывать свой бесконечный сон наяву. Счастливая мысль - и запись выглядит уморительно из-за его странной орфографии. А теперь, хотя уже поздно, я еще немного порисую, а затем, вымывшись в миске для теста, прочту в постели главу из биографии Блейка.
Восьмое ноября, пятница
Так поздно, что, кажется, сейчас начнет светать. Я работал над рисунком, изображающим Рокуэлла с отцом; получилось совсем не плохо.
Ого! Только что ветер со всей силой налетел на нашу избушку и до отказа вдавил внутрь крышу, а потом поднял ее горбом так, что доска, лежавшая наверху, в качестве ригеля (Ригель - горизонтальная, иногда наклонная балка или брусок в строительных конструкциях, каркасах.), свалилась со страшным грохотом, а Рокуэлл продолжает спать! Здорово работает ветер нынче вечером, даже стены избушки ему не преграда. Огонь лампы раздражающе мигает. И все же в комнате тепло и уютно.
КОНЕЦ ДНЯ
В это утро поначалу была на редкость хорошая погода, и мы с Рокуэллом настроились покататься на лодке. Но пока мы копались, налаживая мотор и спуская на воду тяжелую лодку, ветер успел разгуляться и испортил нам день. Мы все же выехали в залив и предоставили возможность волнам играть с лодкой: хотелось испытать, на что способен северный ветер. Зыбь была дьявольская, короткая и глубокая. Лодка то мостом стояла на двух гребнях, то, взлетев на водяную гору, устремлялась вниз с головокружительной высоты и с громким плеском садилась на дно ущелья между волнами, окатывая нас водой. На более спокойном месте я выключил мотор и сделал набросок нашего острова, после чего мы на веслах отправились домой. Остаток дня провозились с мотором: сначала выясняли, почему он останавливается, потом, найдя и устранив причину, приводили в еще больший порядок прочие части, но больше всего времени потратили и еще потратим завтра на починку того, что поломали в ходе ремонта.
Рокуэлл уже спит и видит во сне маленькую дикую птичку, соловья, который пел о свободе несчастному китайскому императору. А вдали отсюда, в городах, уличная толпа по-прежнему заслушивается жестяного соловья, воспевающего свободу закона. Ну а теперь пришло время и мне почитать, съесть кусок хлеба с джемом и дать спине отдых на мягкой подушке.
Дни бегут, настоящие зимние дни. Снег, холод, ветер, и какой ветер! Жуть берет, когда он с воем обрушивает на нас с ближних вершин свирепые удары. Ветер бросает в крышу обломки льда и сучья, под его тяжестью доски скрипят и стонут, дрожит огонек лампы, мох, выбитый из щелей, падает на мой рабочий стол, хлопают холсты, висящие над постелью,- а потом разом ветер уходит, и в мире снова все стихает, за исключением доносящихся издали звуков прибоя и шума деревьев. Олсон засыпает нас угощениями. Последний дар очень приятен, хотя и противозаконен. Из бутылки, до половины наполненной изюмом, он налил мне стакан светлой жидкости, смешал ее в равной пропорции с ячменным пивом и добавил щепотку сахару. Очень вкусно и здорово подбадривает.
- Что это такое? - спрашиваю.
- Чистый спирт,- причмокивая, отвечает Олсон.
Затем Олсон пустился в поучения конфиденциального характера и, "как охотник охотнику", рассказал о том, как следует расставлять сети людям, в моем случае богатым покровителям. Оказывается, он давно уже ломает голову над тем, как помочь мне в нужде.
Между прочим, яйца, которые привез Олсон, вполне съедобны. (Ему дали в Сьюарде двадцать четыре дюжины испорченных яиц на корм лисицам.) Дюжину мы съели. Сегодня я разбил семнадцать, чтобы отобрать на обед шесть штук. Из них мы готовим яичницу с луком. Рокуэлл объявил это блюдо роскошным, мне остается только присоединиться к его мнению.
Работа, работа и работа, немного развлечений, не слишком долгий сон. Ветер дует непрерывно. Рокуэлл все такой же хороший: деятельный, добрый и, главное, счастливый. Он уже совершенно свободно читает любую книгу. Рисование стало для него естественным и регулярным занятием, почти отдыхом, потому что он может рисовать и в серьезном и в юмористическом стиле. Сейчас он в постели и ждет обещанной порции музыки и новой андерсеновской сказки.
Еще один день ушел, приближается новое утро. Я выхожу из дому. Усталые, воспаленные глаза широко раскрываются от лунного света и опять видят ясно. Мороз заставляет пританцовывать, распрямляя скрюченные колени. Согнутая спина невольно разгибается оттого, что вытянутые руки описывают круг в прекрасном обнимающем жесте, которым обычно сопровождается сладкий зевок в предвкушении сна.
Тринадцатое ноября! Как летит время! Я гляжу на черную воду, которую скоро опять предстоит пересечь, отправляясь в Сьюард! Из-за угла избушки неожиданно вырывается ветер. Я дрожу... и отправляюсь спать.
ГЛАВА V
ОЖИДАНИЕ
Четырнадцатое ноября, четверг
Мы готовы отправиться в Сьюард, как только немного поутихнет, но это может произойти и через две недели, и через два месяца. Одеяла и запас еды на несколько дней я уложил в большой рюкзак, чтобы не погибнуть с голоду, если нам придется высадиться в каком-нибудь неизвестном месте. Эта поездка, требующая очень немного времени, может, однако, продержать нас в Сьюарде множество дней и обойтись нам в три или четыре раза дороже.
Ветер по-прежнему северный, дни поразительно красивы, не уступают им и ночи. Сегодня поздним вечером мы с Рокуэллом в третий раз катались на коньках. До чего замечательно было на озере! Высоко над нами в безоблачном небе луна. Вокруг сверкающие от льда и снега горные склоны и черные ели. Мы катались, держась за руки, как влюбленная парочка. Мчались в самый дальний конец озера прямо в зубы свирепому ветру и возвращались назад, подгоняемые ветром, как корабли на всех парусах. Рокуэлл сегодня второй раз на коньках, и делает успехи с каждой минутой.