В «семейных сценах» «Гнездо глухаря», где в целом не происходит никаких экстремальных событий и внимание драматурга сосредоточено на повседневности, очевиден сатирический пафос, с каким воссоздается духовно мертвая обстановка в респектабельной семье Судаковых. На примере отца и двух его детей Розов демонстрирует и этапы нравственного падения человека, и безответственность старших с их порочными взглядами на смысл человеческого существования перед молодым, только вступающим в самостоятельную жизнь поколением.
«Глухарь» – это Судаков-старший, в прошлом участник Великой Отечественной войны, а ныне расчетливый карьерист, успешно претворяющий в жизнь свои честолюбивые планы. Раб служебных интриг, служебного престижа, он глух к душевным болям своих детей. Фигура главы семейства отражает приоритеты советского образа жизни, элиты общества, расценивающей человека исключительно по его служебному положению. Заклейменные классиками XIX века лжеидеалы оказались востребованными в СССР конца 70-х годов, где человек как данность, с его чувствами, талантами, интеллектом, уже не является самоценностью. По-видимому, Судаков, проявляя себя, как о нем сказано, «где-то в сфере работы с иностранцами», достиг тех степеней, о которых в свое время мечтал Вадим – персонаж пьесы «В добрый час!».
Розов, как всегда, чуток к бытовым реалиям времени, отобранным для воплощения творческого замысла, – о семейных ценностях сообщается уже в первой авторской ремарке. Конечно, сервант, который исступленно рубил отцовской саблей Олег Савин двадцать с лишним лет тому назад, несравним с теперешним «стильным» убранством судаковского кабинета, долженствующим материализовать представление о культуре, широте интеллекта его хозяина. Но дело не в диапазоне интеллектуального кругозора Судакова, а в его стремлении быть «на уровне», иметь то, что, так сказать, «положено по чину» иметь людям его круга. Розов иронично передает пристрастия советской элиты 70-х годов: для хозяина кабинета нет никакой разницы между языческими культами диких племен и христианскими символами, модерн сосуществует у него со стариной, ритуальные африканские маски – с иконами. О нравственной невзыскательности Судакова свидетельствуют такие экзотические украшения кабинета, как «засушенная человеческая голова малых размеров», яйцо страуса, чучело небольшого крокодила. Все это, как и «ряд древнерусских икон», собрано вместе человеком, явно одержимым честолюбием.
В доме Судаковых первостепенное значение имеет престиж, и ему подчинены и продвижение по служебной лестнице, и обучение младшего сына в специальной школе с перспективой поступления не в технический вуз, котировавшийся в 50-е годы (недаром именно туда хотела устроить свое чадо мать Андрея Аверина), а в МИМО.
Даже русская литература в семье Судаковых оказывается показателем престижа. Как говорит сын Судакова Пров, «в каждом порядочном доме есть Цветаева, Пастернак и Юрий Трифонов». Книги названных писателей – впрочем, как и других, – в 70-х годах были столь же недоступны большинству, что и засушенная голова малых размеров. И ценность домашней библиотеки Судаковых определяется не количеством и даже не качеством книг, а именно их дефицитностью. Нечего и говорить о таких престижных мелочах, как альбом Босха или бутерброды с осетриной, которую в то время можно было получить разве что в спецпайках. Эти и им подобные детали быта, как и случайные обмолвки персонажей, разговоры ни о чем, играют в пьесе роль не меньшую, чем ключевые монологи.
«Заплывает душа телом» – так объясняет Пров нравственную глухоту отца. Судаков-старший живет в замкнутом номенклатурном мире, его речь сплошь состоит из прямых газетных цитат, изобилует всякого рода идеологическими постулатами. Человек своего чиновного клана, он панически боится вникать в проблемы мира внешнего. Дружбу сына с девочкой Зоей, у которой мать торгует в ларьке овощами, а отец-водопроводчик сидит в тюрьме, он воспринимает как нечто недопустимое. Самодовольный «глухарь» не замечает, что комфортабельный быт, окружающий его семью, разрушает нравственные устои, калечит судьбы близких, духовно их опустошает. Ни отчужденность жены, ни семейная драма дочери, ни душевное смятение сына не вызывают в нем тревоги.
Рядом с Судаковым живет его дочь Искра, по настоянию неверного мужа сделавшая аборт, одинокий и добрый человек, но трудности дочери для отца семейства – лишь внешние раздражители, чрезвычайно обременительные обстоятельства. Очарованный преуспевающим зятем, он не видит отчаяния дочери. Так, он признается Егору: «Ведь я на тебя как на творение своих рук любуюсь, горжусь тобой!» – и он же с поразительной черствостью и агрессивностью реагирует на то, что несчастная Искра молится Господу перед иконами в его кабинете.
Если в Егоре «глухарь» находит утверждение своих идеалов, то дети представляют для его образа жизни скорее угрозу. Поступок Искры для него опасен потому, что дочь может скомпрометировать отца: советский чиновник и его семья обязаны быть атеистами. Страх инициирует в Судакове грубые чувства, вульгарные намерения: он требует от дочери-«богомолки» плевать на иконы. Он глух и к просьбе сына купить в ведомственной аптеке дефицитное сердечное лекарство («Не загружайте меня всякой ерундой!»), и тот, кому оно предназначалось, умирает.
Номенклатурный мир жесток и циничен. Показателен разговор Судакова и его зятя Егора об Андрее Никаноровиче Хабалкине, высокопоставленном чиновнике, у которого «сын удавился». Сочувствие Хабалкину-отцу заглушается сочувствием Хабалкину-чиновнику, ибо, хорошо зная неписаные законы номенклатурной «механики», собеседники убеждены, что после случившегося его карьере придет конец. Как объясняет Егор, «не сумел собственным сыном управлять, какой же ты начальник». В итоге благоразумие одерживает победу над состраданием: зять советует тестю по тактическим соображениям не появляться на похоронах. И в Судакове, и в Егоре проявляются наклонности, достойные мародеров: оба стремятся получить место Хабалкина.
Розов не только показывает морально деградировавших людей, современные «мертвые души», но и создает совокупный образ порочной социальной системы. Чиновники взаимообязаны друг другу, каждая просьба влечет за собой цепочку последующих. Чтобы вмешаться в распределение ордеров на жилплощадь в ведомственном доме, необходимо кому-то устроить путевку в Карловы Вары, а чтобы получить эту путевку, нужно чьего-то племянника «протолкнуть» в аспирантуру… Судаков называет эту взаимозависимость «второй сигнальной системой». Под первой, очевидно, имеется в виду обязательная в те времена в каждом ведомстве телефонная сигнальная система гражданской обороны. Порой в Судакове просыпается чувство жалости к попавшему в беду человеку, но доброе начало, заложенное в его натуре, подавляется всем образом жизни советского чиновника: он привык к этой жизни и иной не желает.
Равнодушие Судакова к людям и его прямо-таки самозабвенное участие в служебной обрядовости, карьерных условностях гипертрофированно развиты в его зяте Егоре Ясюнине. Для Егора, как, впрочем, и вообще для нового поколения чиновничества, Судаков – уже архаизм, его поведение «обременено условностями». «Вчерашнее жаркое», «старье – оно и есть старье» – так отзывается о «глухаре» молодой сослуживец Егора Золотарев. И Егор, и Золотарев – чиновники грядущих предперестроечных 80-х годов, у которых сильно развит инстинкт самосохранения: они выживут при любых социальных потрясениях.
Виртуозный карьерист, расчетливый и хладнокровный, Ясюнин в системе персонажей с полным основанием претендует на амплуа абсолютного злодея, не знающего рефлексий, сомнений и страстей. Отмеченное в критике принципиальное сходство драматургии Островского и Розова заключается еще и в том, что моральные качества многих их персонажей определены изначально, до их появления на сцене.
Зять Судакова руководствуется принципами, помогающими ему строить свой благополучный мир и прорываться к вершинам карьеры. Один из таких принципов – «надо учиться отказывать», другой – «чувство благодарности принижает человека, делает его рабом этой благодарности». В годы, когда социальное происхождение имело весьма существенное значение и в статистических отчетах по тому или иному поводу непременно указывались проценты принадлежащих к рабочим, колхозникам или интеллигентам, Егор – «великий рязанец», по ироничной характеристике Прова, – использовал свою биографию как средство достижения цели, став своего рода экспонатом советской демократии. Судаков демонстрирует его иностранному гостю как работающего на международной ниве сына рязанского мужика-колхозника.
Биография Егора – не важно, реальная или им придуманная, – способствует его успешному продвижению по службе. Неустроенная жизнь «в общежитии, в бараке» с отцом, приехавшим в Москву на заработки, развила в нем природное честолюбие, стремление к успеху, а в конечном счете к власти. Он являет собой типичное порождение социальных парадоксов общества, идеологии тех лет, лицемерия как факта государственной морали: «В школе все о высоких материях – идеи, комсомольский энтузиазм, долг перед Родиной и прочее, а в барак вернусь, и в глаза мне такая другая академия лезет… Учился бешено. Золотая медаль мне как воздух нужна была, как жизнь, как пропуск в будущее». Роскошная по тем временам обстановка в квартире Судаковых лишь утвердила его в намерении добиться успеха любым путем: «Я тогда такое только в кино видел».
Двадцатидевятилетний Егор по своей натуре – победитель. Закончив школу с золотой медалью, получив по окончании вуза диплом с отличием, защитив кандидатскую диссертацию без единого «черного шара», он удачно продвигается по службе, читает лекции в Историко-архивном институте. Егор – красавец, у него роман с дочерью большого начальника, от которого зависит его дальнейшее восхождение по служебной лестнице. Когда-то он появился в семье Судаковых робким провинциальным юношей и с подобострастием Молчалина был готов каждому услужить; в конце же пьесы мы узнаем, как, используя расположение отца своей любовницы, он занимает тот самый пост, о котором мечтал его тесть.