Стрельба шла и в первом взводе. Весь фронт гудел.
От командира роты, наконец, прибыл связной. Он сообщил, что по сигналу «зеленая ракета» рота поднимается в атаку. Задача взвода – атаковать часть немецкой траншеи перед своим фронтом.
Никакой артподготовки не проводилось. Артиллеристы так и не подтянулись за ночь.
И вот взлетела зеленая ракета.
Мы встали. Пошли. Смотрю, сержанты подняли всех до одного. Немного пройдя, побежали. На бегу продолжали вести огонь. Немцы не выдержали, стали отходить.
Я вышел на убитого мной обер-лейтенанта. Забрал у него полевую сумку и пистолет «парабеллум». Это был хороший трофей. Бегло осмотрел и бревна. На них лежало три трупа. Ребята постарались. Бросилась в глаза необычная одежда немцев. Теплые длинные куртки из непромокаемой серо-стальной толстой материи и такие же теплые брюки навыпуск поверх ботинок. Видимо, это была какая-то особая часть, совсем недавно переброшенная сюда.
В блиндаже, где лежал офицер, стоял телефонный аппарат. Связные собрали трофейное оружие и документы. Нам было интересно узнать, с кем же мы схватились. Документы свидетельствовали о том, что оборону здесь держала часть 16-й моторизованной дивизии 6-й армии, входящей в группу «Юг». С начала февраля она именовалась группа армий «А».
Когда мы сбили немцев с этого участка и закрепились в их траншее, подошла наша артиллерия. «Студебеккеры» тащили тяжелые дивизионные пушки.
И в это время ко мне подбежал солдат из моего взвода и умоляюще стал просить отпустить его в артиллерию. Он и раньше говорил мне, что воевал артиллеристом и дело свое хорошо знает. Был ранен. После ранения – в запасной полк. И вот попал в пехоту. Я его хорошо понимал. Потому что и сам не был пехотинцем. Закончил Ташкентское военное пулеметное училище. Но зачислили в пехоту, потому что, когда формировали полк, вакансии командира пулеметного взвода не оставалось.
Я отпустил его. Ну как я мог его удержать? Когда мимо нас тягачи потащили гаубицы, тот солдат был похож на сироту, который вдруг увидел свою родню. Но предупредил его, чтобы из артиллерийской части, куда он уходил, пришло подтверждение, что он зачислен в штат.
Прошло почти полгода. Мы готовились к Ясско-Кишиневской операции. Однажды на учениях возле нас появились артиллеристы. «Студебеккер», тащивший 76-миллиметровую дивизионную пушку ЗИС-3, остановился. Из машины выскочил солдат, подбежал ко мне. Я сразу узнал его. Высокий такой парняга, стройный, красивый. «Спасибо, товарищ лейтенант, что отпустили меня к своим! Теперь я наводчик орудия». И он указал на зачехленную пушку, прицепленную к «Студебеккеру». Я ему и говорю: «Командир роты меня крепко ругал за самоуправство. Хорошо, что в штаб полка пришла выписка о твоем зачислении в штат артдивизиона. Так что спасибо и тебе». И попрощались. Прощались мы как старые друзья.
Не раз он потом помогал нам в атаках, ведь сам хорошо знал, каково матушке пехоте идти вперед без надежной артиллерийской поддержки.
Фамилию того артиллериста я не запомнил. Может, еще жив бывший наводчик 76-миллиметрового орудия 4-й гвардейской. Если жив, то дай ему Бог здоровья.
– В тот день мы преследовали немцев еще три-четыре километра. Вскоре поступил приказ остановиться и занять оборону.
Наступила ночь, а солдаты второй день без горячей пищи. То артиллеристы где-то застряли, то теперь кухня. Что плохо в наступлении – никогда не поспевала за нашим наступлением кухня. Так и пришлось заночевать на голодный желудок. Утром пришла кухня. Поели вволю, сразу прибавилось сил и здоровья. Построились в походную колонну и пошли по направлению к населенному пункту Новая Ивановка.
Настроение у меня было хорошее. Убитыми взвод никого не потерял. Только жаль было пулеметчика. Не знаю, выжил ли он или умер от тяжелой раны. Страшно подумать – легкое видно было. Но если от скирды его вовремя довезли до полковой санчасти, то там его могли спасти. В полковой санчасти служили очень хорошие хирурги. Я шел и мысленно желал своему пулеметчику выжить. Может, он и выжил. Но сомневаюсь. Рана была тяжелая.
Каждый из нас хотел выжить на этой войне. Каждый хотел дожить до победы, посмотреть, какой она будет, пожить хорошей, мирной жизнью. Но каждый из нас знал, что в любую минуту может быть убит.
Мы шли на Новую Ивановку. Деревня эта находилась в семи километрах от Кривого Рога и в четырех – от железнодорожной станции Червонная. Это я знал по карте. И вот пришли в Малую Ивановку.
Моему взводу приказано было расположиться на правой стороне деревни. Мы заняли крестьянскую избу. Хозяева – старик со старухой – с радостью приняли нас. И мы были рады: наконец-то в тепле. Обсушились, почистили оружие, согрелись. Настелили на полу соломы, легли. Выставили часовых.
Я просыпался всегда рано. С самого первого дня на фронте выработал в себе такую привычку – вставать неурочно, потому как мало ли что… Вот и в этот раз встал в три часа. Хватит. Поспал. В четыре поднял взвод.
С печи слезла старуха. Сказала: «Сейчас я вас, сыночки, оладьями накормлю». Стала разводить в печи огонь. Вот этот ранний огонек немцы, видать, и заметили. И вдруг – грохот на улице! Снаряд взорвался прямо возле хаты. Взрывом подняло соломенную крышу, и она сразу запылала. Я подал команду, чтобы хватали оружие, шинели – и на огороды. «Не выбегать на улицу!» Взвод в считаные секунды выполнил приказ. И тут я снова не потерял ни одного человека.
А немецкие танки уже атаковали. Они шли по улице Новой Ивановки и вели огонь из пушек и пулеметов. Тут заработали наши ПТО. Танки остановились, стали пятиться. Но автоматчики еще сидели в крайних домах.
Мы заняли круговую оборону и ждали приказа. Еще неясно было, что происходит в самой деревне. Немного погодя я пошел посмотреть, не обошел ли нас немец вдоль реки Ингулец, не ударит ли нам в тыл или во фланг? И вот когда я перебегал улицу, послышалась автоматная очередь. Почувствовал удар в плечо. Плечо как будто обожгло. Потрогал – порвана шинель. Дорогу я все же перебежал. Прошел дворами к реке – немцев там не было. Вдоль забора, выложенного из дикого камня, поднялся обратно. Встретил командира роты. Тот спросил: «Где взвод?» Я ответил, что взвод там, на правой стороне деревни, залег в огородах. Доложил, что ранен, и пошел к своему взводу. Позвал помкомвзвода, сказал, что он остается за взводного, потому что, говорю, кажется, я ранен.
Ранение оказалось пустячным: пуля вошла в лопатку, в мякоть. Хирург ее тут же нащупал пинцетом и вытащил. Но потом началось какое-то осложнение. Рана загноилась. Словом, пролежал я в госпитале две недели и полк свой пришлось догонять. Наши быстро продвигались вперед.
Комбат наш тоже только что вернулся из госпиталя. Начал формировать новый батальон. Полк усиливали. Подбирал офицеров. Роты сформировали по 40 человек, некомплектные. Я был назначен командиром автоматного взвода. Взводу выдали старые, хорошенько побывшие в употреблении ППШ.
Через два-три дня выступили. Перебрасывали нас к Днестру. Шли ночами. Впереди нас быстро продвигалась конно-механизированная группа генерала Плиева. Нашим первым стрелковым батальоном командовал капитан Лудильщиков.
Ранним утром мы подошли к левому берегу Днестра. На правом были слышны разрывы мин и снарядов – там шел бой. Наши на том берегу захватили небольшой плацдарм и пытались его расширить, укрепиться на выгодных позициях, чтобы потом воспользоваться ими для развития дальнейшего наступления. Вот для чего, в сущности, и захватывались плацдармы.
Было уже за полдень, когда первая стрелковая рота на надувных лодках и пароме переправилась через Днестр. Наша рота была малочисленной, всего 45 человек – два взвода. Но на самом деле – один усиленный взвод.
Пойма в устьях реки Турунчук, в том месте, где она впадает в Днестр, еще не была затоплена. Там, в междуречье, стояли наши артиллерийские батареи. Оттуда они вели огонь, поддерживая нашу пехоту на плацдарме. Орудия были хорошо замаскированы.
Правый берег Днестра некрутой, пологий, покрытый лесом. Мы шли километра полтора, и все время – вверх, вверх. Вышли на опушку леса. Дальше перед нами открывалось чистое поле. Немного правее виднелась деревня. Это были Чобручи. Две ветряные мельницы стояли среди разбросанных домов.
Наши пехотинцы, захватившие этот плацдарм и пытавшиеся наступать в глубину, но остановленные здесь, окопались по опушке леса. Изредка постреливали в сторону Чобручей. Мы должны были их сменить. Но они этого еще не знали.
Проводник, офицер, вывел нас на позиции. Командир взвода, которого я сменял, рассказал мне что и как, показал особо опасные места.
Мой автоматный взвод – 20 человек, два отделения. Два ручных пулемета Дегтярева и 18 автоматов. Двоих автоматчиков я сразу назначил связными к командиру роты старшему лейтенанту Макарову. Одного автоматчика взял связным себе. Занял с ним окоп на стыке отделений, в центре. Между моим взводом и вторым стрелковым взводом образовался разрыв в 40–50 метров. Ручной пулемет нашего взвода и ручной пулемет стрелков прикрывали этот разрыв.
Я оглядел свой фронт: мы закрывали примерно 120–130 метров. Расстояние между окопами было не больше 15 метров. Пулеметный окоп находился рядом с моим, по левую руку.
Как только заняли окопы, я приказал почистить и привести в порядок оружие. Сам занялся своим трофеем – офицерским «парабеллумом». В батальоне о нем уже слух разошелся. Нашлось много охотников выменять его у меня на что-нибудь. Но мне с ним расставаться не хотелось.
Надо заметить, что наш батальон, сформированный в городе Новая Одесса Николаевской области, был укомплектован по новому штату. Роты состояли из трех взводов. Первый – автоматный. Второй и третий – стрелковые. Батальон состоял из трех стрелковых рот. Каждую роту удалось укомплектовать только наполовину. Старшиной у нас в первой роте был Серебряков. Писарем назначили прибывшего из госпиталя после второго ранения Виктора Петровича Штаня, бывшего горного инженера. Пополнять роты было уже некем. И поэтому решено было сделать их двухвзводными. Тем более что и лейтенантов не хватало. Так вместо усиления у нас получилось уплотнение. Оружие получили старое, из оружейной мастерской, не пристрелянное. Формировались спешно – четыре дня, и уже на марше. Шли к станции Раздельная Одесской области.