Глава первая
1
Гудел, шевелился, ворочался сборочный цех – мягко светили пыльные лампы; блестели свежевыкрашенные бока передач, плавно выползавшие из сушилок на подвесном конвейере; щелкали сердито выключатели электрических моторов кран-балок, поднимая со скользких от масла железных плит пола угловатые корпуса и опуская их в гнезда сборочного конвейера; жужжали бодро пневматические машинки, шипели сжатым воздухом; звякали ключи; привычно пахло теплым железом и смазочным маслом. Ровно, неторопливо плыл конвейер с длинным рядом корпусов передач, и у каждого корпуса был сборщик – вставлял, забивал, закручивал валы, шестеренки, подшипники, болты, шайбы, гайки. Чугунные корпуса заполнялись, обрастая деталями, передачи становились изящными, чуткими – подключи к мотору, и оживут, залопочут, готовые без устали вращать колеса машины.
Роман Палубин засунул обе руки внутрь корпуса передачи, вставлял вал с шестеренками в гнездо. В начале работы Роман мог не следить за своими руками. Они сами находили нужные детали, ставили их на место, наживляли болты, но к концу дня руки уставали. Рычаги, болты капризничали. Палубин нервничал, не хотелось, чтоб из-за него останавливался конвейер. А сегодня он особенно волновался, поглядывал на большие часы над проходом. Стрелка ни на мгновение не замирала, прыгала вперед, словно кто ее подталкивал, торопил. Смена заканчивалась, а Роман все не мог пригласить Раю на концерт. В столовой она и секунды одна не была. А как обрадовался Роман, когда узнал утром, что в комитете комсомола билеты появились на концерт с участием ансамбля «Земляне»! Как мчался к Гале Лазаревой, которая заведовала культсектором! Палубин слышал вчера в столовой, как Рая сказала подруге своей, что балдеет от солиста «Землян». Значит, не должна отказаться пойти сегодня с ним, Романом, в ДК. Боялся Палубин, что билетов мало и ему, новичку, не достанется. Но Галя Лазарева – подруга Ивана Егоркина, а с Иваном они вместе в армии трубили, вместе комиссовали их. Егоркин-то Романа в Москву сманил. Галя не откажет… И действительно, билеты ему достались. Но как к Рае подойти? Была бы она как Лазарева, или как Катерина, контролерша с бортовой передачи. Они веселые, с ними шуткой, шуткой, и глядишь, дело слажено. А Рая серьезная слишком, строгая, идет по цеху, словно кувшин на голове несет. Это Егоркин так сказал. А Палубину нравится, как она держит себя, как ходит, как разговаривает, как улыбается. Она не захохочет на весь участок, как Катерина. Обратил на нее внимание Роман месяц назад, в кинотеатре. Были они там с Егоркиным и Галей. А она с подругой. Столкнулись у кассы, в очереди. Постояли, поговорили. Галя познакомила девчат с Романом. Он смутился, молчал, старался за Егоркина спрятаться, чтобы девчата на его брюки не смотрели. Стыдно было. Брюки и прочую одежонку он купил в Балашове, где работал полгода после армии, пока не приехал в Москву, к Ивану. Не до шику было, лишь бы что-нибудь купить, чтоб сменить солдатскую одежду. Брюки сшиты были не на двадцатилетнего парня. На парней наши фабрики шить, похоже, пока не научились. В Балашове Роману было все равно, как сидят на нем брюки, но здесь Борис, контролер с их участка, высмеял его однажды. И с тех пор Роман стал чувствовать себя неуютно, стал копить деньги на джинсы. Купить их можно было у того же Бориса. У него барахла импортного полно… Галя заметила, что Роман смутился, когда она познакомила его с девчатами, и догадалась, что Рая тому причиной. Рая была особенно хороша в голубоватом, умело сшитом платье: смуглая от загара, высокая, тонкая. В кино сидели вместе. Галя хотела незаметно усадить Романа рядом с Раей, но он забрался в самый угол, подальше от девушки. Пожалел потом, конечно, но дело сделано!
По пять раз в смену бегал весь месяц Роман к автомату с газированной водой. Стоял он на участке узловой сборки. Пил Палубин неторопливо шипящую, колющую язык воду и украдкой наблюдал, как Рая, стоя у стола в белой косынке и синем халате с отороченным белыми кружевами воротничком, собирает фары для машины и складывает их в картонный ящик. Работала за столом она одна, работала, ни на что не отвлекалась.
Был Роман у автомата не раз и сегодня. Решился уж было подойти, но снова представил, как он будет чувствовать себя в ДК рядом с ней в своих брюках и клетчатой простой сорочке с короткими рукавами, и отступил.
Стрелка часов снова прыгнула вверх, качнулась и замерла. Еще сорок минут, и конец смене. Роман взглянул на Егоркина. Иван краном вытаскивал готовую передачу из гнезда конвейера, чтобы нести ее на обкатку. Контролер Борис записывал номер передачи в тетрадь. Записал, закрыл и посмотрел в сторону Романа. Они встретились взглядами. «Может, у него попросить джинсы на вечерок?» – подумал Палубин, увидев, что Борис двинулся к нему, повернулся к столу, взял три болта и снова склонился над передачей.
Борис остановился рядом, тронул за плечо, отвлекая от работы.
– Роман, ты билеты на «Землян» взял?
Палубин обернулся, кивнул. Руками он продолжал наживлять болты внутри передачи.
– Сколько?
– Два…
Палубин выпрямился, подхватил лежавшую сзади него на столе пневматическую машинку, сунул ее носом внутрь корпуса передачи и стал закручивать болты, слушая Бориса.
– Старичок, выручай! – кричал Борис сквозь жужжание машинки. – Горю! Без билета остался… Зачем тебе два? А я должен быть в ДК! Понимаешь, должен!
Палубин закрутил болты, положил машинку на стол, засмеялся, глядя на Бориса:
– Как же ты без билета остался? Ты, и без билета! Анекдот!
– Лазарева устроила… Тянула – погоди, погоди! А сейчас заявила: кончились!
– Она может… – снова наклонился Роман над передачей. Ему было приятно видеть Бориса в затруднительном положении.
Палубин знал, что Галя Лазарева почему-то не любит Бориса. Не знал, что, когда Егоркин был в армии, Борис, придя в цех, стал настойчиво ухаживать за Галей, несмотря на то, что она сразу сказала ему, что встречается с парнем, ждет его из армии. А узнав, что с Иваном Борис знаком, поразилась его настойчивой наглости и стала презирать. А Роману нравилась раскованность и уверенность Бориса. Он иногда чувствовал, что завидует Борису, завидует умению держаться в любой компании.
– Ну, как, уступишь, а? – просил Борис, с нетерпением поглядывая в сторону Егоркина, который вернулся с обкатки и набивал номер на корпусе следующей передачи. – Зачем тебе два?
– Ну, ты даешь – зачем! – не оборачиваясь, усмехнулся Палубин.
– А с кем тебе идти?.. – начал было Борис, но вдруг спросил об ином. – Ты, я слышал, джинсы хочешь иметь? У меня как раз есть… Фирма прекрасная!
– Я еще денег не набрал, – ответил Роман.
– Гони билет, я тебе в кредит уступлю! На «Землян» в новых джинсах двинешь!
Роман обрадовался, но тут же вспомнил о Рае: джинсы будут, а пригласить нельзя!
– Ну, как? – теребил Борис, поглядывая на Егоркина, который брался за ручку крана, готовясь нести передачу на обкатку.
– Через пять минут скажу!
– Годится!
Борис побежал к Егоркину.
Палубин закончил свою операцию, увидел, что возле следующей передачи работает его напарник, скинул фартук, нырнул за щит, ограждающий конвейер главной передачи от прохода, и, волнуясь, направился к автомату с газированной водой, заправляя на ходу выбившуюся сорочку в брюки. Пить не хотелось, но Роман надеялся поговорить с Раей о сегодняшнем вечере. Он ополоснул стакан и окинул взглядом участок. Девчата работали каждая за своим столом. Рая была одна. Мастер Володя, приятель Егоркина, раньше они в одной комнате жили, стоял спиной к нему и, сцепив руки на пояснице, шевелил пальцами. Здесь было тише. Стук, шум доносились из-за щита. Роман суетливо сунул стакан под кран и ткнул в кнопку пальцем. Вода резко щелкнула в дно стакана, захрипела, зашипела воздухом. Роман отпил глоток, остальное вылил в автомат и двинулся к Рае.
– Привет, – сказал он, стараясь говорить небрежно.
– А мы в столовой виделись… – взглянула на него без улыбки девушка.
– Ты сегодня на «Землян» идешь? – пересилил себя Роман.
– Иду.
– У меня лишний билет есть, – заторопился Палубин, увидев, что Володя, услышав разговор, повернулся и направился с улыбкой к ним.
– Мне не надо… Я с Машей иду.
– Вот, хмырь, а? – заговорил, подходя Володя. – Из-под носа увести хочет! Не успеешь отвернуться, как он уже арканом размахивает. Шустер!
Рая улыбнулась.
– У него просто лишний билет… Продать хочет!
– Лишний билет?! – воскликнул Володя. – Гони! Гони! Я беру!
– Пошел ты… – буркнул Роман и, расстроенный, двинулся назад.
Было стыдно. Он вспотел, щеки горели… «Надо было, дураку, лезть! – с горечью думал Роман. – И она? Продать!.. Неужели она вправду решила, что он продать хочет. И он тоже ляпнул: лишний билет! Надо было по-иному!..»
Палубин подскочил к конвейеру, накинул фартук и схватил вал со стола.
– Ну, как? Не решил? – снова рядом появился Борис.
– Решил! Отдам… Только джинсы вместе с батничком в кредит!
Борис, довольный, отвалил, подошел Егоркин.
– Что это он перед тобой пляшет?
– Билет на концерт просит…
– Выпросил?
– Разве он не выпросит?
– Не давай, чудак! Он у Гали три билета вытянул!
– Да-а? А мне сказал, что ему не досталось… Да ладно, черт с ним… Мне все равно один нужен!
Егоркин поражен был, вернувшись из армии на завод, когда увидел аспиранта Бориса контролером на участке главной передачи. Борис объяснил, что бросил аспирантуру: толку-то от нее. Чтоб хорошо устроиться, мохнатая лапа требуется, а за сто сорок он пахать не собирается: ему кооперативная квартира нужна. Иван не поверил. Финтит. Не такой Борис дурак, чтоб из аспирантуры на завод простым контролером махнуть.
2
Вся стена, слева от пустых длинных рядов вешалок гардероба, была зеркальной. Возле нее толпились девчата, прихорашивались, приводили в порядок волосы, поправляли платья. Были и парни. Но они возле зеркала не задерживались, поднимались по мраморным ступеням лестницы в фойе, где были буфеты и вход в зал, или отходили в сторонку от зеркал, терпеливо ожидали подруг.
Роман вытащил расческу из кармана и направился к зеркалу в дальний угол к самой стойке гардероба, к тому месту, где никого не было. Шел неторопливо, с удовольствием наблюдая в зеркало, как в ярком свете ламп надвигается на него худощавый парень в новых голубых джинсах, крепко стянувших бедра, в батнике, словно приклеенном к коже. Каждый изгиб мышц на плечах и груди был заметен. Роман покосился на девчат: нет ли среди них Раи. Хотелось, чтобы она была там, увидела его. Но ее не было. Палубин остановился у зеркала, поправил расческой волосы, растрепанные на улице ветром. Волосы у него густые, пышные. Потрогал пальцем красное пятнышко с правой стороны носа. Побаливает. Надо одеколоном прижечь, как бы чирьенок не вскочил. Еще раз окинул себя взглядом и пошел наверх.
Двери в зал были открыты, но в фойе Дворца было многолюдно. Особенно возле буфета, вокруг высоких круглых столов. Роман огляделся. Увидел Андрея Царева, сборщика с конвейера бортовой передачи. Он наливал в стакан «Фанту» молодой полноватой женщине. Стояла она спиной к Роману. Андрей тоже заметил Романа, поднял со стола бутылку пива, показывая Палубину, и кивнул, к своему столу пригласил. Роман отрицательно качнул головой: они едва были знакомы, и вдруг похолодел. За соседним столом была Рая. Она держала надкушенный бутерброд в руке и смеялась, глядя на Володю, мастера. Подруга ее тоже была с ними и тоже смеялась. Володя что-то рассказывал, играл лицом: вскидывал брови, надувал щеки, замирал на мгновение, разведя руки над столом. Рая засмеялась сильнее. Плечи у нее затряслись. Она закашляла. Володя бесцеремонно похлопал ладонью по ее спине между лопаток, потом погладил. Рая не возмутилась, не скинула руку, а Володя, не снимая руки с плеча Раи, взглянул в сторону Романа, узнал его и подмигнул. Палубин круто повернулся и пошел к буфету, чувствуя, что Володя сейчас говорит о нем Рае, и, возможно, сейчас она глядит ему вослед. Спина стала горячей и влажной. В очереди Роман увидел Ивана Егоркина, Галю Лазареву. Обрадовался, направился к ним, но вспомнил, что все деньги отдал Борису, оставил столько, чтобы можно было кое-как дотянуть до получки, и остановился. Даже на мороженое тратиться не хотелось. А если он ничего не возьмет, Иван угощать станет, а при Гале это унизительно. Роман вместе со зрителями двинулся в зал. В двери не удержался, оглянулся, но не смог увидеть Раю в толкотне у столов.
Хмуро пробирался по узкому проходу ряда, задевал колени сидевших, извинялся. Отыскал свое место, сел, думая, что Володя, вероятно, в цехе не шутил; вернее шутил, но что-то есть между ним и Раей. А зачем Володя подмигнул? Издевался? Ну и черт с ними!.. Роман вспомнил о проданном Борису билете на соседнее место и обернулся. На том месте, справа, сидела девушка. Была она несколько полновата. Роман стал украдкой разглядывать ее модное сейчас широкое платье из материала серого цвета с блестками, с широкими рукавами, ее массивные кольца на обеих руках с длинными блестевшими лаком ногтями, браслет-недельку – несколько тускло отсвечивающих серебром при ярком свете колец на запястье левой руки. Вот, значит, для кого Борис старался! Торговка, видать! Палубин отвернулся в другую сторону. И слева сидела девушка, но она была проще: в ситцевом сарафане с розовыми бретельками, завязанными бантиками на плечах, ровный густой поток волос раздваивался возле банта на два рукава. Один падал на грудь, скрывал половину щеки, а другой шевелился, перекатывался по спине, когда девушка поворачивала голову, осматривая зал. Короткая и такая же густая челка дугой выгибалась на лбу. Руку девушка держала на спинке свободного пока кресла впереди себя, и Роман видел, что украшений у нее на пальцах нет, а ногти коротко подстрижены. Девушка эта моложе была, нежней. Рядом с ней сидел парень с «дипломатом» на коленях. Вместе пришли! – предположил с сожалением Роман.
Сцена была левее того места, где сидел Палубин, и во время концерта, глядя на певцов, он все время видел уголком глаза розовый бантик на плече и изредка наблюдал за девушкой. Она смотрела на сцену так, словно там выступали ее братья, и она переживает за них.
Солист был красив, строен, мужественен; не суетился, не дергался, не бегал по сцене, как это обычно делают теперь многие певцы. Вспомнились слова Раи, что она балдеет от этого солиста. Роман поставил себя рядом с ним. «Фраер задрипанный!» – подумал он с усмешкой о себе и взглянул на девушку слева, на ее розовые бантики. – Ей солист тоже, видно, нравится! – промелькнуло с неожиданной ревностью.
– А к парню с «дипломатом» она никакого отношения не имеет, – решил он.
Объявили антракт. Парень поднялся, взял свой «дипломат» и стал пробираться к выходу из зала. Если бы они были знакомы, то он оставил бы «дипломат» на стуле, отметил Роман. Девушка сидела на месте. Глядела она прямо перед собой, думала о чем-то, чувствовалось, что ей приятно сидеть, думать, ни на чем особенно не сосредоточиваясь. Она отдыхала. Роману вдруг захотелось заговорить с ней, познакомиться. Он заволновался, представив, как повернется к ней, спросит о чем-то, быстро встал со стула и выскочил в фойе по освободившемуся ряду. Прошелся по паркету, обходя гуляющих людей, увидел очередь за мороженым и встал в нее. Он, почему-то волнуясь, перебирал в кармане монеты, отыскивая на ощупь две двадцатикопеечные. За Романом очередь сразу же заняли две девушки.
– Ливень на улице! – проговорила одна из них. – Вымокнем!
– Перестанет семь раз! – взглянула на часы другая.
По широкому стеклу окна хлестали крупные капли дождя и текли потоки воды. Небо временами вспыхивало, озаряло размытые дождем очертания здания райсовета через площадь. Масляно блестели листья деревьев под окном. «Вымокну, если не перестанет!» – с сожалением взглянул Роман на свои новые джинсы.
Очередь двигалась быстро, но была она длинной, и, когда Роман брал два стаканчика, загремел третий звонок. Роман побежал в зал мимо буфета, увидел возле прилавка Царева и повернул к нему.
– «Фанты» мне возьми! Бутылочку!
Отсчитал деньги, схватил прохладную запотевшую бутылку и два картонных стакана и ринулся в зал.
Соседи Романа были на месте. Пробираясь мимо девушки с розовыми бретельками, Палубин молча протянул ей мороженое, чувствуя, что парень с «дипломатом» наблюдает за ними. Девушка взглянула на него снизу удивленно и растерянно, нерешительно взяла стаканчик и поблагодарила. Роман сел на свое место и, почувствовав уверенность, сказал девушке:
– Сначала мы «Фанты» выпьем… Держите! – подал он один картонный стакан.
Он сорвал бородкой ключа пробку с бутылки. Желтая жидкость зашипела, запенилась. Девушка испугалась, что «Фанта» выльется, быстро подставила свой стакан под горлышко бутылки.
– А мне пить хотелось, – улыбнулась она смущенно Роману. – Но я очереди побоялась. Отсюда пока выйдешь…
– Я это понял… Зовут вас как?
– Ирой…
– А меня Романом!
– Роман… А не врешь? – взглянула не него Ира.
– Зачем мне врать? – удивился Палубин.
– Ну, как же!.. Сейчас все Романы!
На сцену гуськом вышли музыканты, и Роман заговорил тише, наклоняясь к Ире. Она тоже склонила к нему голову.
– У меня деда Романом звали: Роман Андреевич! Я тоже Роман Андреевич, а отец и прадед Андреи Романовичи… – Он шутил. Он даже имени матери не знал.
– Вы сына тоже Андреем назовете?
– Непременно! – засмеялся Роман.
Он держал пустую бутылку в руках, не зная, куда ее деть. Потом поставил на пол возле ножки кресла. Ансамбль гремел вовсю. Роман стал смотреть на сцену, искоса, с нежностью поглядывая на Иру.
3
Зал провожал ансамбль бурно, благодарно. Роман хлопал и видел все время перед собой на плече Иры ярко-розовый бант при свете разом вспыхнувших ламп и дугу густой челки, чувствуя, как все беспокойнее колотится сердце. Как же дальше быть? Сейчас Ира пойдет к выходу. Что делать ему? Идти следом? Может, сказать ей сразу, предложить проводить? А если не согласится?.. Люди вставали, стучали сиденья. Поднялась и Ира. Роман суетливо вскочил. Они встретились взглядами. Он растерянно улыбнулся. Ира опустила глаза, повернулась к нему спиной и медленно пошла по ряду к выходу вслед за идущим впереди парнем с «дипломатом». Роман шагнул за ней и сбил ногой пустую бутылку из-под «Фанты». Она загремела по полу и упала в щель между спинкой и полом на нижний ряд. Роман похолодел, с ужасом глядя на Иру, но девушка не обернулась. Расстроенный своей неуклюжестью, Палубин пробирался в потоке людей следом за Ирой, стараясь, чтобы его не оттерли от девушки, и в то же время пытался удержать поток, чтобы Иру не толкали. Она шла, не оглядываясь, но Роман догадался, что Ира знает, что он идет следом. С улицы в распахнутую дверь тянуло свежестью, пахло травой, листьями. Дождь перестал.
– Хорошо как! – сказал Роман, вдыхая всей грудью.
Ира взглянула на него, улыбнулась.
На площади, на асфальте под фонарями блестели лужи. Люди обходили их, перешагивали. Спокойно светилась вода в чаще фонтана. По дороге между ДК и райсоветом проходили машины, шипя шинами по мокрому асфальту. Огни горбатых фонарей и окна длинного девятиэтажного дома, вытянувшегося слева от райсовета вдоль дороги, мягко освещали влажно блестевшие листья застывших деревьев.
– Ира! – услышал Роман неподалеку возглас Гали Лазаревой и оглянулся.
Лазарева с Егоркиным подходили к ним.
– Вы знакомы? – Галя с удивлением и интересом взглядывала то на Романа, то на Иру.
– Познакомились… рядом сидели! – буркнул смущенно и радостно Роман и посмотрел на Иру, как она отнесется к его словам.
Он обрадовался тому, что Ира знакома с Галей. Он понимал, что ниточка, связавшая его с Ирой, такая тонкая, что при любом неосторожном движении с его стороны лопнет.
– Это же здорово! – воскликнула Галя. – Слушайте, ребята! – загорелась она. – Мы в субботу загорать на Истру собираемся? Хотели вдвоем… А вчетвером в сто раз лучше. Как вы, а?
– Какая ты скорая! – засмеялся Егоркин, нежно касаясь руки Гали. – Они же только познакомились… Видишь, еще глядеть друг на друга стесняются!
– Ну и что! Познакомились… Ира меня всю жизнь знает, а ты его!.. Они вместе служили, – пояснила Галя Ире. – Ой, я вас и не познакомила!.. Ира, это Ваня Егоркин. Я тебе о нем говорила…
– Я уж догадалась, – проговорила Ира и сунула руку в широкую ладонь Ивана.
Они стояли на освещенной площадке. Мимо шли люди, растекались в разные стороны: кто к автобусной остановке, кто к трамвайной, а кто пешком по тротуару.
– Мы с Ирой одноклассницы, – повернулась Галя к Роману. – А чего мы стоим? Пошли!
Они двинулись по тротуару меж двух рядов мокрых деревьев. Большие капли изредка срывались с веток, щелкали по листьям, скатывались, шлепали в насыщенную водой землю. Листья вздрагивали, шуршали, шелестели, покачиваясь, и замирали. Роман смотрел на асфальт, выбирая, куда поставить ногу, чтобы не попасть в лужицу и не обрызгать Иру. Галя рассказывала, как она чуть не потеряла билет на сегодняшний концерт.
Будь Роман поспокойней и повнимательней, он непременно заметил бы, что Галя необычно возбуждена. Говорила она быстро, словно боялась, что ее перебьют, не дадут высказаться. Егоркин, напротив, был сдержан, молчалив, сосредоточен на чем-то. Он ни разу не обратился ни к Роману, ни к Ире, бережно держал своими крепкими пальцами руку девушки выше локтя и смотрел на Галю так, будто опасался, как бы на нее кто не напал, не причинил обиды. Лазарева вдруг прервала рассказ о поисках билета и обратилась к Ире:
– Ты не торопишься?
Ира неопределенно пожала плечами. Роман решил, что Галя хочет их куда-то пригласить, но Лазарева спросила подругу, вероятно, о ее сестре:
– А Соня как?
– Нормально… – быстро ответила Ира и почему-то смутилась.
Роман заметил, что до встречи с Галей и Иваном Ира держалась проще, спокойнее, но, увидев Лазареву, сразу преобразилась, стала горделивей, напряженней, словно приготовилась защищаться, и такой оставалась все время, хотя, вероятно, тоже чувствовала, что Галя искренне обрадовалась встрече с ними, искренне приглашала на Истру.
– Ой, Ваня! – воскликнула вдруг Лазарева. – Нас теперь дома ждут!.. Простите, ребята! – И Галя потащила Егоркина к парку, чтобы идти домой напрямик.
– Раньше она спокойней была, – сказала Ира с некоторым облегчением, но все же в голосе ее чувствовалась грусть.
– Да, да! – подхватил Роман, обратив теперь внимание на возбужденные слова Гали. – Я тоже заметил… Это она сегодня что-то… А ты ее часто видишь?
– Нет… Встретимся если случайно на заводе… Мы с ней разные. Она шум любит, а я тишину…
– А ты в каком цехе работаешь?
Ира, прежде чем ответить, взглянула на Романа, словно решая, стоит ли ему говорить, и потом сказала:
– В прессовом… – и, в свою очередь, спросила, почему-то запинаясь. – А ты с Ваней… в одном общежитии?
– В одной комнате…
Ира снова опустила голову. Роману показалось, что ответ его почему-то разочаровал девушку, ей хотелось услышать иное, и он начал рассказывать, как они познакомились c Егоркиным в армии, подружились, как после первого же боя вместе попали в госпиталь, как решил он ехать к Ивану в Москву. Егоркин много хорошего рассказывал о заводе, о своей работе.
Они свернули на проспект и пошли мимо освещенной витрины универмага. Голубой неоновый свет ярко отражался в лужах на тротуаре. Ира молча слушала Романа и смотрела на витрины. И вдруг перебила:
– Грустно смотреть на ночной магазин, правда? Манекены такие одинокие, печальные…
Роман умолк, взглянул на улыбающуюся девушку за стеклом витрины. Его задело, что Ира не слушала его, и он сказал:
– Почему?.. Видишь, улыбается…
– Грустно улыбается…
Они пересекли проспект и двинулись по переулку. Шли минут пять. Роман подумал: хорошо бы сейчас хулиганы появились, чем больше, тем лучше, и стали бы к Ире приставать! Ох, и защитил бы он ее, показал бы все, чему его в армии научили. Но переулок был тихий, никто не выходил из кустов и темных подъездов. Свернули во двор и остановились около кирпичного пятиэтажного дома.
– Здесь я живу!
Дом был потемневший от времени. Роман окинул взглядом большой двор и подумал, глядя на детскую площадку, что в этой песочнице под густым кустом сирени маленькой девочкой играла Ира, качалась в этой качалке с мокрыми от дождя сиденьями, каталась на этих крепких и, вероятно, скрипучих качелях. Но он ошибался. Ира в этом доме жила недавно.
– Я пойду… – сказала Ира.
– Погоди… – Роман толкнул качели. Они мягко качнулись, зашуршали по воздуху. Несколько капель сорвалось с деревянного сиденья и шмякнулось в песок. – А я думал – скрипучие!
– Их пенсионер один смазывает… чтоб спать не мешали!
– Ира, поедем с Галей и Иваном в субботу на Истру? – предложил Роман, понимая, что Ира не согласится. – Мы не с ночевкой… так! – добавил он быстро.
– Нет-нет! – так же быстро ответила Ира. – Я не смогу в субботу… Дел много!
Палубин хотел предложить встретиться завтра вечером, но не решился, испугался услышать отказ, после которого вряд ли можно было когда рассчитывать на встречу с девушкой, и он спросил:
– Ты обедаешь в своем цехе, в столовой?
– Да…
– Я прибегу завтра… Ладно?
– Приходи… До свиданья!
Он схватил ее руку и задержал немного, говоря срывающимся голосом:
– Я рад, что тебя встретил!
Она вырвала руку, повернулась и, ни слова не говоря, побежала к открытой двери освещенного подъезда. Роман смотрел ей вслед, а когда она скрылась, направился к выходу со двора, чувствуя во всех мышцах странное волнение. Хотелось действовать, тратить энергию. Он побежал, едва сдерживаясь, чтобы не заорать на всю улицу: «Я рад, что тебя встретил!» Стало трудно дышать от быстрого бега, прострелянное легкое немного заныло. Он приостановился, радостно оглядываясь, чтобы определить, где он находится. Из открытых окон, освещенных голубым светом телевизоров, доносился голос футбольного комментатора. Роман понял, что еще мало времени, и направился в общежитие пешком. Его обгоняли автобусы, а он быстро шагал и с восторгом кричал про себя запомнившиеся со школы слова: «В глубь двора вбежать и до ночи грачьей, блестя топором, рубить дрова, силой своей играючи».
В красном уголке общежития работал телевизор. Ребята смотрели футбол. Роман прошел мимо, замедлил шаг возле зеркала, удовлетворенно окинул себя взглядом: ладный, подтянутый, и стал взлетать по лестнице пролет за пролетом на свой этаж. Проскочил мимо спускавшегося вниз Бориса.
– Ты куда? – крикнул тот.
– Туда! – радостно указал вверх Роман.
Он толкнул дверь своей комнаты. Заперта. И с досадой вспомнил, что Егоркина нет дома. Он теперь с Галей. Открыл дверь, бухнулся на стул и, оглядывая самодельную полку с книгами, цветные фотографии из журналов на стене чуть выше коврика над своей кроватью, стал улыбаясь вспоминать, как угощал Иру «Фантой», как шел рядом с ней по улице, как сказал на прощание: «Я рад, что тебя встретил!» Это он здорово сказал! Хорошо получилось!
Палубин с радостным возбуждением вскочил со стула и, поглаживая жесткую джинсовую ткань брюк, которые туго обтягивали ноги, подошел к зеркалу. «Хорош!» – радостно подумал он о себе, поправляя тонкий батник, провел рукой по груди и животу, с удовольствием ощущая твердые бугры мышц, и вспомнил где-то прочитанные слова: «Хорош никогда не был, а молод был!» А я молод и хорош! Роман пригладил пальцем взъерошенную бровь и подмигнул киноактрисе Белохвостиковой на большой фотографии возле зеркала, подмигнул и ахнул. С журнальной страницы на него смотрела Ира. «Фу, ты! Как похожа! Копия!» – выдохнул Роман и засмеялся, снова чувствуя прилив энергии. «Разве можно радоваться, если не с кем поделиться!» Он вспомнил о ребятах в красном уголке, о Борисе, который зачем-то пришел в общежитие, – он теперь тоже у телевизора – запер комнату и побежал вниз. В красном уголке потихоньку, чтобы не привлекать внимания ребят, прошел к Борису и сел рядом.
– Как концерт? – шепотом спросил Борис.
– Блеск!.. А ты разве не был?.. Я там с девахой познакомился, чудо! – Роман смутился несколько, называя Иру девахой, но Борис по-иному не поймет. – Завтра встречаемся! Она в прессовом работает…
Палубин выплеснул все, что распирало, и ему стало вдруг стыдно, будто бы он рассказал об Ире что-то тайное.
«Нашел кому рассказывать! – подумал горько Роман. – Какое я, оказывается, трепло!»
Борис посмотрел на Романа оценивающе, как скульптор на свою почти готовую работу, для полного завершения которой осталось несколько штрихов, и сказал:
– Так… тебе еще нужны туфли человеческие и прическа нормальная!.. Туфли я тебе достану… Вот такие, – выставил он ногу… – «Саламандра». Семьдесят колов!
– Ого!
– Лучшая в мире фирма… Такие в магазине шестьдесят стоят…
– Мне бы что-нибудь попроще… Это же почти получка моя, а жить на что?
– Смотри сам, тебе жить…
4
Молча и торопливо шли к дому Лазаревой. Галя сильно сжимала пальцами руку Ивана выше локтя и смотрела вперед. Возле двери она неожиданно остановилась, растерянно взглянула на Егоркина, прижалась к его плечу и шепнула, глядя снизу вверх:
– Я боюсь!
Лицо девушки показалось Ивану бледным, осунувшимся, заострившимся. Свет лампочки над входом отражался в ее зрачках и почему-то колебался, как язычок свечи. Большие глаза казались еще больше, заполняли все такое милое до боли в груди лицо. Родинка на бледном подбородке стала темней, ярче. Егоркин прижал к себе девушку, услышал шаги в подъезде и проговорил хрипло:
– Пошли!
И подтолкнул Галю к двери.
Навстречу им вышла женщина с большой овчаркой на поводке. Галя поздоровалась с ней. Егоркин видел ее впервые, но тоже поприветствовал. Возле двери своей квартиры Галя снова остановилась, снова растерянно взглянула на него:
– А что скажем?
– Так и скажем…
Открылась дверь бесшумно, и они услышали голоса актеров, работал телевизор. На кухне было открыто окно, сквозняк вырвал дверь из рук Гали. Захлопнулась она резко, громко. Иван вздрогнул и застыл на мгновение. Галя тоже замерла. Потом она нагнулась, переставила тапки ближе к Ивану. Они в последнее время стали как бы его. Он часто бывал здесь, и все в квартире было для него привычным.
– А как мы начнем? – шепнула Галя, снимая босоножки.
– Прямо так и говори, – так же шепотом ответил Егоркин.
– Почему я? Может, лучше ты?
– Мне неудобно!
– А мне удобно?..
Из комнаты выглянула Наташа и молча стала смотреть на них.
– Исчезни! – сердито шепнула Галя.
Наташа ухмыльнулась и спряталась в комнату, но вместо нее появилась мать и спросила:
– Вы чего?
Вслед за Зинаидой Дмитриевной снова выглянула Наташа и ехидно сказала:
– Не знаешь, что ль, чего? Жениться хотят!
После этих слов показался Василий Гаврилович с очками в руках и тоже уставился на Галю с Иваном, которые все стояли у порога.
– Наташка угадала, – заговорила Галя. – Мы пришли сказать…
Василий Гаврилович быстро надел очки, а Зинаида Дмитриевна перебила:
– Проходите в комнату…
Галя и Иван осторожно двинулись к родителям. Василий Гаврилович освободил вход в комнату. Лысоватый, с седыми висками, выглядел он сейчас как-то растерянно. Зинаида Дмитриевна тоже, чувствовалось, заволновалась, не знала, как вести себя дальше. Только Наташа смотрела насмешливо, мол, допрыгались, доигрались. Егоркин, подойдя к отцу Гали, неловко сунул ему свою руку и сконфузился. Василий Гаврилович, видимо, не ожидал этого жеста и суетливо схватил руку Егоркина, встряхнул и тут же бросил. Галя села на диван. Иван примостился рядом. Василий Гаврилович выключил телевизор, постоял возле него мгновение и устроился в кресле. Зинаида Дмитриевна с Наташей присели к столу. Помолчали.
– Ну, рассказывайте! – хрипло проговорила Зинаида Дмитриевна и прокашлялась.
– А что рассказывать, – неестественно бодро сказала Галя. Иван чувствовал, как у него подрагивает нога. Сидели они близко друг к другу, словно старались подчеркнуть, что теперь они одно целое и разъединить их нельзя. – Наташа все сказала… Пожениться решили…
– Все равно поженимся… Так чего тянуть? – подал голос Егоркин.
Василий Гаврилович придвинул к себе блюдце с чайной ложкой и взял ложку в руки. «Обязательно ему нужно что-то в руках вертеть!» – недовольно взглянула на мужа Зинаида Дмитриевна.
– Тянуть нечего… Правильно! – заговорил Василий Гаврилович, разглядывая ложку. – Вы только жениться решили? Или все обдумали? Где жить, например, будете?
– Комнату снимем… Мы ведь оба работаем! На очередь на квартиру встанем. Проживем! – постарался успокоить Василия Гавриловича Иван.
– А насчет учебы что надумали?
– Учиться пока не собираемся, – ответила Галя.
– Ты за себя отвечаешь? – спросил Василий Гаврилович. – Или за мужа тоже?
Когда отец назвал Егоркина ее мужем, у Гали дрогнуло сердце. Она как-то по-новому, с нежностью особенной взглянула на Ивана. А он смутился и опустил глаза. Взгляд Гали с ревностью отметила про себя мать.
– И за мужа, – несколько вызывающе ответила Галя.
Наташа фыркнула и шепнула себе под нос:
– Жена выискалась!
– Выучились, значит… Теперь детей рожать и нянчить! – недовольно проговорила Зинаида Дмитриевна.
– А это разве не дело? – все так же вызывающе сказала Галя.
– Ну, ладно, ладно! Дело! – сказал Василий Гаврилович. – Обед хоть сможешь мужу сготовить?
– Пап, не волнуйся, еще неизвестно, зарабатывает ли жених на обед, – вмешалась с усмешкой Наташа, и все засмеялись.
Василий Гаврилович поднялся, усмехнулся:
– Давай, мать, дочь пропивать! Сваты приехали, – кивнул он в сторону Гали и Ивана. – Как там говорится в таких случаях: у нас телочка поспела, подросла, у них… кто у них-то?
– Бычок! – подсказала Наташа.
Мать хотела заворчать на Василия Гавриловича, что ему лишь бы повод выпить, но засмеялась, услышав подсказку Наташи. Улыбнулись и Галя с Иваном.
5
– Меня качает немного, – сказал с улыбкой Егоркин Гале, когда они спускались утром по лестнице, направляясь на работу.
– Я тоже… так и не уснула…
Иван толкнул дверь подъезда. Она приоткрылась, но сквозняк снова захлопнул ее, оттолкнув Егоркина внутрь.
– Если так пойдет, ветер будет носить нас, как листья! – засмеялся он, с силой распахнул дверь и подержал, пока не прошла Галя.
На улице был ветер, облака.
– Как бы дождь не собрался? – взглянул Егоркин на небо. – На речку не попадем!
– До субботы еще два дня, – взяла его под руку Галя, взяла, как радостно отметил Иван, не как прежде, а по-хозяйски. «Так и надо! – подумал он. – Я теперь ее! Она – моя!»
В автобусе они притиснулись к стене. Егоркин заслонил ее от людей, уперся руками в поручни и всю дорогу до завода сдерживал натиск пассажиров, чтобы не толкали Галю, милую его девочку, и всю дорогу с нежностью ощущал на своем плече ее теплую руку. Она стояла спиной к окну и держалась за Ивана.
В цехе Егоркин расстался с Лазаревой. Она пошла в свою раздевалку, он в свою. Прыгая через две ступеньки, сбежал в подвал и прошел к своему шкафчику.
– Привет! – кинул он радостно Роману Палубину, который надевал рабочую сорочку, стоя босиком на толстой фанерной дощечке.
В раздевалке было многолюдно. Рабочие входили и выходили, разговаривали, смеялись.
– Ты чего это? Дорогу домой забыл? – спросил Роман.
Егоркин знал, что Палубин будет спрашивать его об этом, и засмеялся радостно:
– Заблудился!.. А ты как? Нашел дорогу?
– Егоркин уже домой не приходит? – спросил Антон Маркин из-за шкафчика. Роман знал, что он у Ивана до армии был наставником, знал, что они конвейер бортовой передачи переделали, Маркин на том конвейере и сейчас работал. Палубин слышал, как недавно Антон предлагал Егоркину вместе над приспособлением для сборки покумекать. Иван тогда спросил:
– Разве у тех, кто собирает, головы нет? Пусть сами кумекают!
– Головы у них есть… – с сожалением ответил Маркин. – Но с разных сторон затесаны!
– Моя голова сейчас другим забита…
– Я вижу… от Лазаревой на шаг не отходишь!.. Смотри, сам сделаю!
Шкафчик Маркина был напротив с другой стороны, и Роман с Иваном его не видели, не знали, что он слышит их разговор.
– Пропал человек, – снова засмеялся Егоркин. – Окрутили парня…
– Помнишь, как мы в столовой сидели и ты в первый раз Лазареву увидел? Я посмотрел, как ты рот разинул: ну, думаю, все – пропал! – отозвался Антон.
– Что, уже сговорились? – улыбнулся Палубин Ивану. Он переоделся и ждал его.
– Пора, пора!
Палубин вспомнил, что Галя вчера вечером после концерта была необычно возбуждена, и решил, что, вероятно, во время концерта, а может, и до него, Егоркин сделал предложение Лазаревой. Роману стало немножко грустно: расходятся с Иваном дорожки. Грустно было, что женится не он, а Егоркин. И снова вспомнилась Ира, снова почувствовал он радость, что она знакома с Галей. «Ира милей Лазаревой, – подумал он. – Галя слишком уж угловатая, быстрая, как стриж. А Ира – синичка… Спокойная, кругленькая, безобидная синичка!»
– А ты вчера с хорошей девчонкой познакомился, – одобрительно сказал Иван, почувствовав о чем думает Роман. – Галя ее хвалила! – приврал он. Вчера они с Галей были озабочены другим. – Ты как, договорился с ней? Поедете с нами загорать?
– Нет. Она не хочет…
– Понятно, боится… Приручать надо! Встретиться ты хоть с ней договорился?
– Она здесь… в прессовом работает.
– В прессовом? Это же рядом с нами… Вот тут, наискосок – чугунка, а рядом – прессовый!
6
До обеда Палубин не отходил от конвейера, перескакивал от передачи к передаче. Хотелось побольше поставить деталей, чтобы удрать пораньше в прессовый и не задержать конвейер. Детали, словно чувствовали, что сегодня не надо капризничать, легко вставали на места, болты затягивались беспрепятственно, и инструменты сами прыгали в руки. Работалось радостно, легко. Палубин улыбался, похваливал про себя послушные детали и поглядывал на круглые часы на стене, представляя встречу с Ирой. Как она отнесется к нему? Что теперь думает о нем? Взглянув в очередной раз на часы, Роман решил: пора! Окинул взглядом конвейер: нет, не должен встать из-за него, вон сколько передач впереди, схватил свежую паклю со стола и, вытирая на бегу масляные от болтов и гаек руки, побежал к выходу из цеха.
Прессовый цех гремел, пыхтел; звякал, шипел, стучал, охал. Огромные прессы в беспорядке, как показалось Палубину, заполняли цех. Людей почти не было видно. Звенел, предупреждая, кран, легко переносивший по воздуху железный ящик. По узкому проходу меж прессами мимо Романа медленно полз электрокар с ящиком, доверху набитым металлическими стаканами. За рулем сидела женщина. Роман не знал, что это мать Гали, Зинаида Дмитриевна. Он вспомнил, что Ира говорила, что она штампует стаканы, и побежал за электрокаром. Догнал и крикнул Зинаиде Дмитриевне:
– Вы не подскажете, где Ира работает?
Зинаида Дмитриевна взглянула на него и развела руками: то ли не расслышала, то ли не знала где.
– Какая Ира? Грачева? – услышал Палубин за спиной и обернулся.
Спрашивал парень в красной клетчатой рубахе. Роман не знал фамилии Иры и понял, что найти ее будет непросто. Цех огромный. Попробуй разыщи!
– Она стаканы штампует, – ответил он.
Парень оказался всезнающим. Он, вероятно, работал здесь давно.
– А-а! Это Нестерова, должно быть! Тихая такая, молодая! Вот туда топай! – указал парень. – Вон под тем лозунгом их участок!
Роман увидел вверху на балке щит со словами: «Сегодня работать лучше, чем вчера. Завтра – лучше, чем сегодня!» – и направился в ту сторону. Он шел напрямик, настороженно оглядывался, лавировал между станками, окруженными железными ящиками с готовыми деталями и заготовками, пока не уперся в зеленый щит, за которым, вероятно, и был участок, где работала Ира.
Палубин с бьющимся сердцем пошел вдоль щита. Вдруг у него икра на левой ноге до боли напряглась, окаменела, дыхание перехватило. Он жадно хватал воздух ртом, поднял голову, словно пытаясь остановить кровь из носа. Показалось, что наверху воздух чище, свежее. Нестерпимо захотелось вернуться. Роман почувствовал, что, поверни он сейчас назад, ему сразу станет легче, но он пересилил себя, мотнул головой, вошел и оглядел ровные ряды невысоких станков. Людей и здесь было мало. Большинство прессов молчало, и лишь некоторые шипели натужно, охали. Работали здесь одни женщины, но Иры среди них не было. А если Нестерова Ира не она, другая? – испугался Роман. Он пробрался вдоль щита ко второму ряду и сразу же узнал Иру, хотя она стояла у станка спиной к нему. Руками в рукавицах она поддерживала железную пластину, лежавшую под прессом. Пресс со злобным шипением ухнул сверху на пластину, стукнул, отрубил и довольный поднялся на свое место. Ира сбросила отштампованный стакан в ящик, передвинула пластину дальше под пресс и нажала ногой на педаль. Пресс снова яростно бросился на пластину. Палубин, волнуясь, двинулся к Ире и заметил, что женщина, работавшая за соседним прессом, взглянула с любопытством на него и на Иру. Роман обнаружил, что все держит в руке грязную паклю, которой вытирал руки, и глянул по сторонам, куда выбросить, но не нашел и оставил в руке. Ира обернулась, увидела его, смутилась:
– Ты!
И взглянула на любопытную соседку.
– Обедать пора! – улыбнулся виновато Роман, думая, что надо бы ее в столовой подождать, и вновь начал тереть паклей ладонь.
– Погоди у выхода… я сейчас…
– Мне не надо было приходить… сюда?
– Раз пришел… погоди… я закончу…
Роман стал с облегчением пробираться назад меж ящиков. К выходу нужно идти мимо любопытных женщин. Остановился он на том месте, где чувствовал удушье, и вдохнул полной грудью. Выдохнул. Потом понюхал воздух. Но запахов особых не было. Пахло, как и в каждом цехе, металлом, маслом машинным. Что со мной было? – подумал Роман, трогая грудь, где был шрам от душманской пули. В Афганистане, когда пошли в атаку, с ним тоже было такое, но тогда было от усталости, как он считал, от быстрого бега на гору. И вдруг вспомнил Роман: было однажды с ним нечто подобное в детстве… Тогда он переплывал речку, узкую, неглубокую, он только что научился плавать! На другом берегу, на лугу, играли ребята, и ему страстно хотелось к ним, и он решился, поплыл. На середине реки у него неожиданно свело левую ногу. Он испугался, стал захлебываться. От страха не знал, что делать: то ли возвращаться назад, то ли плыть дальше. Кое-как выбрался на берег, упал на песок и долго лежал, плакал и никак не мог унять дрожь в руках и ногах.
Роман швырнул паклю в урну, нашел место, где он никому не мешал, и стал ждать Иру, наблюдая за выходом.
7
Вечером, в десятом часу, Роман ждал Иру на узком пешеходном мосту неподалеку от озера. Мост был перекинут через глубокий овраг, по дну которого текла быстрая речушка. Она журчала, переливалась через камни, шевелились длинные зеленые водоросли. По обоим берегам росли деревья, а возле самой воды кусты ветел и осока. Палубин стоял, облокотившись на узкие железные перила, и следил за двумя мальчиками. Они привязали веревку к толстому суку старой березы, нависавшему над речкой, просунули в узел веревки короткую палку и, ухватившись за оба конца, отталкивались ногами от края оврага и по воздуху описывали дугу над рекой. Когда веревка возвращалась назад, соскакивали на землю. Вероятно, ребята забавлялись здесь часто. Земля вокруг ствола березы была сильно притоптана. Мальчики по очереди катались на веревке, а Роман глядел на них и представлял, как у мальчишек захватывает дух от восторга, когда они летят над водой.
Мост, на котором ожидал Иру Палубин, был железный, гулкий. Он вздрагивал под ногами прохожих. Когда кто-нибудь шел по нему, Роман искоса наблюдал за идущим со странным ощущением, опасался, как бы кто не ухватил его за ноги и не сбросил вниз, в речку. Роман понимал, что опасение глупое, но все-таки следил искоса за каждым идущим. Особенно напрягался, когда проходили мимо него.
Начинало темнеть. Роман поглядывал на часы и недоумевал, почему Ира назначила свидание так поздно и именно здесь. Если у нее мало времени, можно было бы встретиться где-то поблизости от ее дома. Озеро было неподалеку от общежития, в котором жил Роман. Он часто приходил сюда купаться, загорать. Иногда прибегал и после работы. Ему было удобно идти сюда, а Ире нужно добираться на автобусе.
Мальчики прекратили кататься на веревке и пошли к озеру. Роман сошел с моста и двинулся к березе. Веревка на суку висела над речкой. Рукой ее не достать. Палубин огляделся, должно же быть что-то, чем мальчишки достают ее, и увидел внизу возле кустов длинную палку со сломанным сучком на конце. Он сбежал вниз, взял ее и, поднимаясь назад, услышал:
– Ты что там делаешь?
На мосту стояла Ира.
– Прокатиться хочу!
Он думал, что Ира возразит, веревка, мол, не выдержит, и хотел бросить палку вниз, но девушка засмеялась:
– Давай, давай!
Роман зацепил веревку сучком, притянул к себе, поймал палку и подергал, пробуя, не оборвется ли? Сучок березы вздрагивал, листья на дереве шелестели. Палубин примерился, представляя, как сейчас лопнет веревка или сучок обломится, и он полетит в овраг. Хорошо, если в кусты угодит, а если в ручей, на камни? Он взглянул на Иру. Она стояла на мосту, там, где он только что был сам, и улыбалась. Он сильно оттолкнулся от земли, намертво вцепившись обеими руками в палку. Его понесло над кустами, над водой. Он слышал, как тонко загудела туго натянутая веревка. Его понесло назад, и, когда мелькнула под ногами вытоптанная земля, он выпустил палку из рук, спрыгнул, но на ногах не устоял, шмякнулся оземь и охнул, сдерживаясь, чтобы не крикнуть.
– Ушибся? – услышал он вскрик Иры.
Гулко задрожал мост. Ира рванулась к нему. Он стал подниматься, сжимая зубы и чувствуя, как лоб сразу покрылся потом. Ира подскочила к нему, спрашивая испуганно:
– Сильно ушибся?
– Ничего… – пробормотал он, не решаясь шагнуть, чтобы не показать слабость Ире.
– Зачем ты полез, а если б веревка оборвалась?
– Ты же хотела… – пробормотал Роман с некоторой обидой, почему она не остановила его, а поддержала: «Давай, давай!»
– Я же шутила! Ты что, маленький? – Ира держала его за руку и отряхивала ладонью пыль с брюк.
Палубин чувствовал, как боль уходит, а щеки начинают гореть. «Хорошо – сумерки! А то был бы бледный, как поганка, перед ней!»
– Больно? – озабоченно спрашивала Ира.
– Приятно…
Ира отпустила его руку.
– Нет, больно, больно! – засмеялся он.
– Обманщик!.. Пошли!
– А куда мы пойдем?.. Пошли на озеро. Там еще купаются… Там до самой полуночи купаются. Я тоже купался… Ночью даже интересней… Вода парная…
– Какая?
– Парная… Как молоко после дойки!
– А-а! – засмеялась Ира. – Помню! – прочитала: – Пили вкусное, парное и с тонкой пенкой молоко!
– С легкой пеной молоко, – поправил Роман. – Пенка у кипяченого молока… Пошли на озеро! Может, искупаемся…
– Нет, мы купаться не будем… И пойдем мы туда, по той тропинке, – указала Ира в глубь парка. – Дом наш там был!
– Ты там жила? А я думаю, почему ты здесь встречу назначила! – воскликнул Роман. Он знал, что за речкой раньше были частные дома. Недавно собирали там с Егоркиным малину в заброшенном полузасохшем саду.
– Погрустить захотелось… Детство вспомнить! Я на берегу этого озера выросла…
Ира повернулась и пошла по тропинке среди кустов и высоких тополей с толстыми ровными стволами.
– А почему вас переселили?
– Здесь скоро новый микрорайон будет.
– А ты с родителями живешь?
– Нет… Мама уехала в Омск, а мне комнату дали… Старушка одна живет со мной…
– Здесь, наверно, дорога была? – спросил Роман. – А потом кустами заросла…
Тополя стояли слишком ровным рядом.
– Да, а за тополями заборы шли… Наш дом во-он там был! Видишь, береза стоит, у соседей перед крыльцом росла. Их две было. Одну спилили… А чуть левее мы жили…
– Это там, где большой куст сирени?
– А ты откуда знаешь, что там сирень?
Сумерки сгустились, издали видны были лишь силуэты кустов, поэтому Ира и удивилась.
– Мы там с Егоркиным малину рвали… У вас малина была?
– Была!.. Это наш сад! Прямо возле сирени калитка была… Там сейчас все бурьяном и крапивой заросло. Не проберешься!
Они остановились напротив куста сирени и долго стояли молча. Роман не мешал девушке вспоминать, слушал вечернюю тишину, грустный скрип кузнечиков в темной траве, тоскливый зуд комара, отдаленный гул машин и смех, долетавший с озера. На западе, за чернеющими вдали кустами, сухо и грустно светила долгая летняя заря. Душно пахло крапивой и еще чем-то, чем всегда пахнет возле заброшенного и разрушенного временем жилья. Сзади, в кустах, что-то осторожно шуршало, и казалось, что там кто-то притаился, стоит и слушает.
Шли назад они мимо озера, смотрели, как лениво разрушают масленые волны отражения шестнадцатиэтажных домов со светящимися окнами, огни на высокой трубе ТЭЦ, бледные звезды на светлом небе, медленно гаснувшую зарю; как качают они плоские листья кувшинок неподалеку от берега, чуть слышно шуршащие стебли камыша. С противоположного берега доносился разговор, смех, плеск воды. Пахло сыростью и водорослями. Сказочно блестели в сумерках темные глаза Иры, белели обнаженные до плеч руки.
Ира позволила проводить ее только до автобусной остановки.
– Завтра там же встретимся, – шепнула она, когда автобус заскрипел, остановился возле павильона. – Я купальник возьму!
И нырнула в открывшуюся дверь.
В автобусе обернулась, взглянула на него в широкое заднее окно, помахала рукой, пошла в глубь салона. Автобус тронулся, а Роман повернулся и побежал назад к озеру, расстегивая на бегу пуговицы батника. Перед глазами у него стояла улыбающаяся Ира с поднятой для прощания рукой. Скинув одежду, он с разбегу влетел в воду, радостно ощущая ступнями твердый песок на дне, поднял брызги, с шумом упал и поплыл, резко выбрасывая руки вперед.
На другой день, когда он, немея от нестерпимого счастья видеть ее, прибежал в столовую, она сказала, что не сможет встретиться вечером, да и обедать им вместе не стоит, неудобно. На них и так уже обращают внимание.
– Ну и что?! – воскликнул он ошеломленно. – Пусть обращают!
– Тише! – оглянулась она на соседний стол. – Не надо!.. Так лучше!
– А когда же мы встретимся? – померк он. – Или…
– Ты страшно глупый! – быстро перебила она. – Завтра там же и встретимся!
– Завтра суббота… Может, днем…
– Нет-нет! – снова перебила она. – Только вечером, в девять! А сюда больше не приходи… ладно?
В субботу, когда он, увидев ее на тропинке среди деревьев, помчался навстречу, она оглянулась, сказала сдержанно:
– Не бегай так!.. Зачем?..
– А я хочу! Хочу! – воскликнул он.
Она засмеялась и сказала уже по-иному, ласково:
– Тебе остыть надо! Пошли купаться!..
Он, окаменевший от жгучего счастья, смотрел, как она тянула с себя через голову платье, белела в сумерках тонким телом и, подняв руки, обвязывала голову белой косынкой. Закончив, взглянула на него, блеснула глазами:
– Я первая… Ты погоди!
И пошла в воду. Он, чувствуя радостную дрожь в ногах, сел в теплый песок. Неподалеку от него на одеяле лежали рядом и о чем-то переговаривались парень с девушкой, но Роман не видел и не слышал их. Ира осторожно вошла в воду по пояс, присела, погрузилась так, что одна белая косынка осталась над водой и медленно поплыла. Потом обернулась:
– Ты чего сидишь? Купайся!
Он поднялся и тоже, как она, медленно вошел в воду и поплыл к ней.
– Давай, я тебя покатаю!
– А как?
– Давай руки!
Он нащупал ногами дно, взял ее руки в свои и побежал, упираясь в уползавший из-под пальцев песок, потянул за собой Иру. Она крепко сжала рот, надув щеки, чтобы не хлебнуть воды, и смешно улыбалась сжатым ртом, блестя глазами. В воде бежать тяжело. Он устал, задохнулся и остановился:
– Хорошо?
Она, не разжимая губ, кивнула.
– А вот так лучше! – сказал он. – Ложись мне на руки!
Роман подставил в воде руки под ее живот так, словно учил плавать, и, поддерживая ее, побежал назад, рассекая воду.
– А это что? – прикоснулась Ира поочередно к двум круглым потемневшим в воде шрамам на груди возле правого плеча. – Смотри, у тебя и сзади! – заглянула она ему за спину.
– Бандитская пуля! – улыбнулся Роман, вспомнив известный фильм с Никулиным «Старики-разбойники», и подумал, что в его случае не шутка: действительно следы бандитских пуль.
– Ты же в Афганистане служил! – вспомнила Ира. – В тебя стреляли?
– И я стрелял…
– Ты убил кого-нибудь?
– Нет, меня убивали, а я не успел… За меня Егоркин постарался!
Потом они сидели на песке, слушали, как шуршат листья, как поют комары, как разговаривают парень с девушкой. Говорили они о спорте, к которому имели какое-то отношение. Роман вспомнил о билетах на соревнования на Кубок СССР по велогонке на шоссе в Крылатском, их он сегодня взял у Гали. Она распространяла билеты в цехе. Взял потому, что Иван говорил, в гонке примет участие брат Гали. Вспомнил и пригласил Иру, уточнив, что гонка через две недели.
Она поблагодарила и сказала, поглядев вслед удаляющейся паре:
– Вообще-то я к спорту равнодушна, не понимаю ажиотажа… Спорт, спорт, спорт! Бегают, прыгают в свое удовольствие, ну и пусть бегают-прыгают! Зачем шум такой вокруг этого…
– Я тоже думал: в каждой газете пишут о спорте, как какой-нибудь Вася пробежал быстрее Вани километр. Шум вокруг этого Васи: квартиру Васе, какую пожелает и где пожелает, машину Васе, все блага для Васи, а через неделю Петя на секунду быстрее Васи пробежал, и забыли о Васе… Был такой футболист Колотов лет восемь назад, я в газете читал – он сразу в трех городах квартиры имел, кажется, в Казани, в Киеве и в Москве, а в это время писатель Шукшин прописаться в Москве десять лет не мог, конуры задрипанной получить не мог. А кто сейчас помнит Колотова, кроме его друзей-футболистов, а Шукшина вся страна знает и будет знать всегда… А ты хоть раз читала в газете, что, мол, такой-то режиссер снял новый фильм или такой-то писатель сдал в издательство новый роман? Нет такого! А для жизни страны разве соизмеримы секунды Васи или голы Колотова с книгами Шукшина…
Ира хлопнула себя ладонью по плечу, убила комара. Роман обернулся; взглянул на ее белую спину, увидел темное пятнышко, прицелился, осторожно придавил пальцем и попытался смахнуть.
– Родинка, а я думал, комар!..
На противоположном берегу озера появился огонек, заколебался, разрастаясь, осветил двух людей. Кто-то развел костер. Роман подумал о Егоркине с Лазаревой и произнес:
– Иван теперь с Галей у костерка возле палатки сидят… Поедем с ними в следующий раз, а?
– Поедем…
Он не удержался от нахлынувшей радости. Клюнул губами в ее холодную руку чуть выше локтя и смутился, погладил рукой то место, куда поцеловал. Она засмеялась и поднялась:
– Пошли, а то холодно становится… Да и пора уже…
– Куда ты так торопишься? Родители за тобой не следят, ты же одна…