— И что в этом Пичфорд-Мейлин?
— Ты хочешь, чтоб я сказал тебе? — повернулся Тибольт.
— Да.
— Только не считай, что я тебе сказки рассказываю. Был я в этом Пичфорд-Мейлин. Не один пришел, с серьезными ребятами, все при "кольтах" да "адамсах". Хотел поставить на место этого ублюдка. Только оказалось, что Пичфорд-Мейлин находится под патронатом самого лорда-канцлера. Со мной позже поделились, что лорд-канцлер назвал район безупречным примером для всего Королевства.
— И вы отступили, — сказал Соверен.
— Нет, нас любезно выпустили за ограду. Ты знаешь, район огражден от всех стеной в семь футов. Кирпич и пики. Только перед тем, как отпустить, Коулмен, как добросердечный хозяин, провел меня по улице. Но я видел в его глазах, что если мы еще раз встретимся, в живых он меня не оставит.
— Сэр!
Улыбающийся до ушей Паркер возник на пороге кабинета. В руках он держал перевязанный бечевкой тюк.
— Давай сюда, — приказал Тибольт.
— Вот, босс, — Паркер, шмыгнув носом, опустил тюк на стол. — Портной этот, как услышал про Полпенса, так сразу в свои сундуки полез. Все себя спрашивал: неужели вернулся? Брюки, мундир, перчатки, ремень — все здесь.
— Нож есть? — спросил Тибольт, безуспешно попробовав развязать бечевку по затянутому узлу.
— Обижаете, сэр.
Простой деревянный нож с узким лезвием появился у Паркера в ладони. Бечевке хватило легкого движения, и она распалась на два хвостика.
— Одевай, — Тибольт кинул Соверену мундир. — Побудешь на время своего расследования моим подчиненным. А то в этом пальто…
Он скривился.
Соверен развернул мундир. Темно-синяя плотная ткань, пришитые снизу карманы, посеребренные пуговицы. Манжета на правом рукаве, как оказалось, вытерлась и распушилась.
— Что смотришь, Джеймс? — подмигнул Тибольт. — Твой это мундир, твой. Не инспекторский, конечно.
— Я и смотрю…
Соверен выложил на стол револьвер, расстегнул пальто.
— Так, Паркер, пошел вон, — сказал Тибольт. — Да, и скажи Расмусу, что я сегодня обедаю у него. Надеюсь, он найдет свежую баранину. У меня в кои-то веки хорошее настроение, чтобы сожрать его стряпню.
— Да, сэр.
Тибольт подождал, пока за подручным не сойдутся створки.
— Знаешь, — сказал он примеряющему мундир Соверену, — я рад, что ты снова здесь. Я рад, что ты нашел в себе силы жить. Конечно, такой удар. Я знаю, каково это, Джеймс, когда твои близкие уходят. Знаю это очень хорошо. Говорят, Анна сгорела за неделю.
— Чахотка, — сквозь зубы произнес Соверен. — Не стоит об этом.
— Извини.
Соверен зашел за ширму в углу у дверей и переодел брюки. В повешенном тут же зеркале отразился молодой полисмен в мундире со стоячим воротничком, хмурый, бледный, тонкогубый, с серыми пустыми глазами.
— Кто мне может рассказать, где теперь что? — спросил он.
— А возьми того же Паркера, — отозвался Тибольт. — Туповат, но исполнителен. По ночлежкам и доходным местам проведет.
Он тяжело опустился в кресло. Пальцы его вдруг отстучали мотивчик популярной песенки "О нет, Джон, нет!". Соверен с Анной когда-то даже пели ее на два голоса.
— А что там, в Пичфорд-Мейлин? Вы нашли своих? — спросил он, стягивая мундир ремнем.
Пальцы Тибольта замерли.
— Нашел.
— И что они сказали?
— Ничего. Сомневаюсь, что они вообще могли говорить.
Соверен нахмурился.
— Мертвы?
— Формально — нет. Коулмен провел меня по домам. В начале там чистенькие домики. Камины, кровати, два этажа, уютные мансарды. Он назвал их гостевыми. А дальше, чуть глубже — склады под эфирные батареи и бараки с земляным полом. Представь, Джеймс — длинные дощатые сараи. И в них — они.
— Кто?
Тибольт ответил тяжелым взглядом. Затем сказал:
— Они стоят там рядами, в мешковине, во тьме, без движения, как мертвецы. По сто, по двести человек. И запах тонкий, сладковатый.
— Запах разложения?
— Эфира, Джеймс. Они стоят, а пройдешь рядом со свечой — головы поворачиваются. Тихо, и лишь суставчики, позвонки, зубы — щелк-щелк.
Соверен прицепил револьвер на ременную цепочку.
— Мне сказали, есть такой театр мертвецов…
— Ты верно мыслишь. Дьявол! Именно мертвецы. Только какие мертвецы, если ходят? Коулмен сказал мне: спрашивай, хотят ли они обратно в Неттмор. А там спрашивать некого. Но лорд-канцлер, говорят, был в восторге. Он уже лет пять бредит войной с Пруссией. Пруссия поднялась! Пруссия строит паровые дредноуты! Паровые фабрики отливают новые пушки! Он думает, что Коулмен с помощью эфира сделает ему из людей идеальных солдат.
— А на самом деле? — спросил Соверен.
— Ты знаешь, чем пахнет сейчас Престмут? Тем же сладковатым запахом. Эфир повсюду. В лампах, и в куклах. И в машинах, которые используют эфирные колбы. Смог, и тот имеет зеленоватый оттенок. В семьях побогаче стало модным оживлять домашних любимцев.
Соверен вздрогнул.
— Что?
— Да-да, — кивнул Тибольт, — попавших под колеса пудельков и сдохших к дьяволу от старости канареек. — Он сжал пальцы, словно сдавил резиновую грушу. — Их оживляют, и они у владельцев как новенькие. Только время от времени знай подкармливай их эфиром. Но в моем районе, пока я жив, никакой эфирной дряни не будет!
— Они действительно оживают? — спросил Соверен.
— Не знаю. Мне такого в Пичфорд-Мейлин не показалось. Мне электричество понятней, чем эта зеленая гадость! Вращаются колеса, получается ток. Все честно. А ты знаешь, Джеймс, что эфироизвлекательные машины у этого ублюдка почему-то стоят аккурат у кладбищ?
— Я знаю про кладбище за Эмптон-роуд.
— Вот! Разве это не повод задуматься, что это за поганый эфир?
— Сэр, вы ищете во мне союзника?
— Да нет, — вздохнул Тибольт. — Какой ты к дьяволу союзник? Мне бы кого из правительства в союзники или из парламента. Из Палаты Лордов. Или самого короля. Потому что, сдается мне, не видят они, что делается у них под носом.
— Я пойду, — сказал Соверен.
— Да, конечно, — махнул рукой Тибольт и рявкнул: — Паркер!
В двери просунулось испуганное лицо.
— Пойдешь с мистером Стекполом, — объяснил ему Тибольт, — покажешь ночлежки и прочие места, что есть. Понял?
— Да, сэр.
— А у меня дела.
Порывшись в недрах стола, Тибольт извлек на свет короткорылый "бульдог" и короткую дубинку. Соверен потянул за створки застрявшего Паркера. Они спустились вниз.
— Первая ночлежка вон, через дорогу, — сказал Паркер, — миссис Мэнни сдает комнаты…
— Погоди, — остановил его Соверен, — пройдемся пока так, мне надо подумать.
Тучи над Престмутом сгустились, пошел нудный дождь, омывая булыжники мостовых, прибивая мусор, полный рыбьих костей и луковой шелухи.
Соверен щурил глаза, шагая по краю тротуара. Паркер семенил за ним, держа дистанцию — вроде как и рядом, но все же отдельно от блюстителя порядка. Район, знаете ли, такой. Не любят. Полисмены полисменами, а мы от них в стороне. Даже при том, что полиция на содержании у Тибольта. Разный народ. Новый.
Толпы на Кэфулл-стрит из-за дождя поредели, где-то раскрылись зонты, омнибус проплывал из мороси в морось, будто вестник из ниоткуда в никуда, люди прятались под козырьками и в кабаках или сидели на узких лестницах, жевали табак.
Значит, Коулмен меня обманул, думал Соверен. Или, возможно, не сказал всей правды. Не известно, в ссоре ли он с Корлисоном и Зиммерсом, но в Неттмор он боится заявиться совсем по другим причинам. Зачем же соврал? Знал, что я служил у Тибольта, и решил заранее не настраивать меня против себя?
К тому же, если лорд-канцлер так расположен к Коулмену, что ему стоит провести в Неттморе военную операцию от своего имени? Или у лорда-канцлера другие резоны? Своя игра? А, возможно, лорд-канцлер и вовсе не знает о сбежавшем инженере. Правда, и военная операция не даст никакой гарантии поимки Жефра — рядом стоки и канализационные выходы, куча народу копается там изо дня в день и знает все ответвления и рукава.
Что получается? Получается, Коулмен хочет все провернуть по возможности тихо, не ставя в известность своего патрона. Собственно, и решение Жефра скрыться именно в Неттморе таким образом не лишено логики. В районах побогаче он вряд ли смог продержаться больше двух-трех недель. Там и деньги нужны не малые, и о незнакомцах соседи сразу стараются известить полицию. Наверняка Коулмен и награду объявил.
А в Неттморе власть еще за Тибольтом, и всякие подозрительные движения, слушки, опросы жильцов не пройдут мимо него. Не давать же Жефра, как оружие, своему врагу. Куча нового народу тоже, кстати, не способствует, а вовсе наоборот.
Соверен хмыкнул, сообразив, что расчет на него, Соверена, в общем-то, верен. Если Коулмену был нужен заинтересованный одиночка.
Действительно, ему их дела побоку. Кладбища, театры, солдаты — Бог с ними. Ему они не интересны. Как не интересен и дележ между "паровиками", "электриками" и "эфирщиками". У него — Анна. И если Анну можно оживить, то наплевать ему на все остальное.
Несколько женщин в черных платьях вдруг выскочили к нему из темной арки. Грязные чепцы, грязные волосы, морщинистые лица. Одна попыталась схватить Соверена за рукав.
На мгновение ему показалось, что это смерть теперь забирает к себе таким образом.
— Мистер полисмен!
— Куда? Куда? — расставляя руки, бросился на его защиту Паркер. — Вы куда, слепые гусыни? За решетку захотелось?
— Сэр, мы с жалобой, — решительно сказала женщина с обветренным, вытянутым, едва ли не лошадиным лицом. — Раз вы полиция, то должны прислушаться.
— К чему? — спросил Соверен.
— К несправедливости.
— Какой?
Женщины загалдели разом. В галдеже присутствовали какой-то Бредфорд и арендная плата, больше ничего Соверену разобрать не удалось.
— Тихо! — гаркнул он. — Разорались!
В установившейся тишине за спиной Соверена в громе разболтанных колес прокатился кэб, взвился и угас в кашле хриплый бас: "Ножи! Точу но… кхе-кхе… кха!".