Наконец был окончен и завтрак. Иоганн спрятал посуду и остатки провизии; братья перекинули через плечи перевязи своих магазинок, профессор захватил огромную сумку с различными приборами и инструментами; Иоганн метался по всем уголкам пещеры, отыскивая сумку, в которой была уложенная на всякий случай провизия, но злополучная сумка, как нарочно, куда-то исчезла.
— Да будет вам искать ее, — кричал господин Курц, ожидавший уже у выхода, — вы, наверное, засунули ее вместе с другими сумками под камни.
— Помилуйте, господин профессор, никак этого не могло случиться, ведь я положил ее совершенно отдельно от других.
— Но неужели же вы не в состоянии обойтись без пищи даже в продолжении каких-нибудь четырех часов? Ведь вы же только что плотно позавтракали!
— Не понимаю, — почему же завтрак может помешать мне позаботиться и об обеде?
Наконец молодые люди положили конец начавшейся ссоре, уговорив Иоганна идти без провизии, которая, в конце концов, могла оказаться совершенно излишней в такой короткой экскурсии.
Покинув приютившую их пещеру, друзья наши двинулись в путь, предводительствуемые профессором Курцем, который шел впереди с картой в одной руке и с компасом в другой.
Все больше и больше углубляясь в чащу девственного леса, они не без труда прокладывали себе путь среди сплошных папоротниковых зарослей, представлявших, казалось, полную коллекцию видов этого растения.
Дядя Карл был видимо взволнован; он находился в том восторженном состоянии, которое испытывает, вероятно, всякий ученый, чувствующий, что каждый шаг приближает его к какому-то великому открытию.
Вдруг он остановился и, нагнувшись, принялся внимательно рассматривать какое-то растение. Спутники окружили его и с любопытством ожидали объяснений ученого мужа, хотя и не видели ничего особенного в том папоротнике, который остановил на себе его внимание.
Наконец дядя Карл выпрямился и, схватив за руку Иоганна, произнес с необыкновенным волнением:
— Да! Сомнения быть не может! Мы находимся в таинственном уголке мира, сохранившем еще следы давно исчезнувшей жизни. Взгляни-ка, Бруно, на этот папоротник…
— Во-первых, господин профессор, я, с вашего позволения, вовсе не Бруно, а Иоганн, — отвечал тот, — а во-вторых — в этом растении, по-моему, решительно нет ничего необыкновенного, — трава как трава, вот и все.
— Трава!.. — запальчиво воскликнул Курц, отталкивая руку Иоганна, — да ведь это… тот самый не… который украшал собой леса еще триасового периода, третичной системы, — периода, древность которого исчисляется многими сотнями тысяч лет! Вперед, вперед, друзья мои, я чувствую, что мы на рубеже великих открытий!
Профессор положительно ринулся вперед, а за ним, хотя, конечно, с меньшим жаром, но все же очень заинтересованные, последовали и его спутники.
— Замечаете ли вы, как постепенно подбирается он к миллионам? — вразумительно произнес Иоганн, кивая на высокую фигуру Курца, мелькавшую уже далеко впереди. — Я всегда побаиваюсь за него, когда ему становится мало тех чисел, которыми довольствуется обыкновенный смертный.
— Пустяки, — возразил Бруно, больше других разделявший увлечение дяди, — может быть, нам и в самом деле суждено набрести на необычайную находку, а ведь это, согласитесь, может взволновать каждого человека.
— Посмотрим, посмотрим, — задумчиво проговорил Ганс, — а пока не будем отставать от дядюшки, который сегодня превратился, кажется, в быстроногую серну.
Побуждаемые этим замечанием, все трое прибавили шагу, хотя не прошло и десяти минут, как толстенький Иоганн, путаясь среди папоротниковых зарослей и обливаясь потом, уже значительно поотстал от братьев, которые в свою очередь никак не могли догнать неудержимо мчавшегося вперед профессора, по временам совершенно исчезавшего в лесной чаще.
В таком беге прошло уже около часа, когда вдруг профессор окликнул своих спутников, торопя их поспешить к нему.
Конечно, все бросились на его зов, несмотря на утомление и жару, уже дававшую себя чувствовать. Скоро они догнали ученого, который стоял на берегу какой-то реки и растерянно глядел на свою карту.
— Ну, что там случилось? — спросил Ганс, первым подбегая к нему.
— Как что случилось, да разве ты не видишь, — река!
— Река… да что же тут необыкновенного?
— А то, что на карте в этом месте показана только долина, а не река.
— Подожди-ка, дядя; ведь мы находимся в горных местах, — может быть, это просто временный поток, появившийся вследствие дождей, — заметил Бруно.
— Очень может быть, но во всяком случае, этот поток мешает нам идти дальше, — воскликнул Курц.
— Чему, правду сказать, я очень рад, — заметил подошедший в это время Иоганн. — По крайней мере, мы хотя полчаса отдохнем от нашей удалой скачки… Вы, господин профессор, забываете, что на каждый ваш шаг моих приходится около двух с половиной.
— А ведь это, пожалуй, верно, — смеясь, заметил Бруно.
— Иоганн, конечно, прав, да и нам не мешает отдохнуть и даже выкупаться для восстановления сил; кстати, можно будет поискать брода, чтобы перебраться на тот берег.
— Ну что ж, — со вздохом сожаления согласился Курц, — если все хотят отдыхать, так уж делать нечего, — отдохнем с полчаса, но не больше…
Он отошел в сторону, улегся на мягкий папоротник и снова углубился в изучение своей карты.
Между тем остальные, отдохнув немного, решили воспользоваться идеей Бруно и освежиться купанием, и скоро до слуха ученого долетали уже веселые шутки и плеск воды. Но вот возня и крики на реке значительно усилились, а затем послышался голос Бруно.
— Дядя, а дядя! — кричал он, — иди-ка, погляди на находку Иоганна.
— А что же там такое? — рассеянно спросил тот.
— Черепаха, громадная черепаха.
— Громадная? — переспросил дядя Карл и, не дожидаясь ответа, кинулся к реке. — А каких она размеров?
— Да просто невероятная, — фута четыре или пять в поперечнике. Да иди же поскорее, иначе она уйдет от нас на средину реки.
Но дядя Карл не нуждался в понукании. Добежав до берега, он поспешно разделся и кинулся в воду.
Почти уже на середине реки, которая оказалась очень неглубокой, он присоединился к своим спутникам, старавшимся помешать черепахе уйти в глубину. Когда голова этой амфибии на минуту показалась над поверхностью воды, Курц всплеснул руками, воскликнув в порыве необыкновенного умиления:
— Господа, да ведь это «колоссохилес», — гигантская черепаха, водившаяся в Индии в доисторические времена! Держите, держите ее, не бойтесь — она безопасна, может быть, нам удастся вытащить ее на тот берег.
Действительно, до противоположного берега оставалось не более десяти-пятнадцати шагов. Все четверо, дружно подхватив на руки черепаху, побрели к нему, как вдруг их пленник с необыкновенной быстротой рванулся вперед, сбив с ног всех своих преследователей, которые от неожиданного толчка дружно исчезли под водой. Однако почти в тот же миг все четверо выскочили на поверхность, но увы, в каком виде, в каком состоянии! Воздух огласился их жалобными воплями. Все тело несчастных оказалось буквально усеянным небольшими черными пиявками, которые, очевидно, причиняли им нестерпимую боль. Барахтаясь в воде и вопя не своим голосом, они бросились к песчаному берегу и, выбравшись из воды, с остервенением принялись обрывать на себе присосавшихся пиявок.
Долго еще вопли и крики их оглашали окрестность, но, наконец, мало-помалу им удалось освободиться от своих маленьких мучителей и, усевшись в тени, отдохнуть и перевести дух.
— О, Боже мой, Боже мой, — бормотал Иоганн, почесывая свое покрасневшее тело, — господин профессор, скажите мне на милость, как называются по-латыни эти маленькие допотопные дьяволы! Поверите ли, ведь я едва- едва не был заживо съеден этими доисторическими кровопийцами. О! что может быть мучительнее этого!
— Почему же вы думаете, что эти проклятые мягкотелые должны также относиться к предыдущим геологическим периодам? — спросил профессор, потирая свои худые и длинные ноги. — А впрочем, — продолжал он, — пожалуй, вы и правы, так как в наше время я не припомню ни одного моллюска, который был бы способен пожирать не только тело, но и кости человека.
— Во всяком случае, — заметил Бруно, — я принужден отказаться от своей догадки; это, конечно, река, а не временный поток, как думал я раньше.
— Конечно, это река, — согласился Ганс, который после столь неудачной переправы сделался вдруг, вопреки своему веселому нраву, чрезвычайно мрачным и задумчивым. — Я только от души могу пожелать, для нашей общей пользы, — продолжал он, — чтобы население этой реки не везде было бы одинаково густо, иначе наше обратное путешествие представляется мне в виде очень жалкой картины.
Услышав эти, по-видимому, простые слова, остальные путешественники молча переглянулись между собой; только теперь в сердцах их шевельнулось чувство смутной тревоги.
— Что за вздор? — воскликнул Бруно, видимо, желавший подбодрить и себя и других. — Конечно, мы отыщем место, совершенно свободное от этих тварей, но если бы даже это и не удалось, то, в конце концов, ведь не Бог весть какая беда еще раз испытать неприятность такой переправы.
— Ну нет-с, Бруно, уж это как вам угодно, а я больше не полезу на закуску к этим обжорам. Уж если они не побрезговали обгладывать кости вашего дядюшки, не в обиду будь ему сказано, то вам нетрудно, конечно, вообразить, с каким бешеным аппетитом накинулись они на меня… нет, нет, если только вы хотите, чтобы я вошел еще раз в эту реку, то советую вам тянуть меня в воду канатами.
— Да, но ведь должны же мы как-нибудь перебраться на ту сторону; не сидеть же нам тут голышами целую вечность.
Это соображение, видимо, смутило Иоганна: он в недоумении оглянулся вокруг себя и вдруг взор его случайно упал на гигантскую черепаху, которая, выбравшись на берег, спряталась в свой панцирь и теперь покойно лежала на песке. Глаза Иоганна вспыхнули вдохновением.
— Господа, — заговорил он, подбегая к колоссохилесу, — вот наше спасение. Вы видели, что животное это чрезвычайно смирно, — в подтверждение своих слов Иоганн вскочил на щит черепахи, и, сделав два-три шага по этому живому холмику, продолжал, — оно также достаточно велико, чтобы поместить на себе всех нас: я думаю также, что нам удастся заставить его двигаться в желаемом направлении…