В гостях у Берроуза. Американская повесть — страница 6 из 22

Я подумал, что мой английский опять сыграл со мной дурную шутку.

Поэтому я ей просто улыбнулся.

А она, свирепо:

– Ты что? Не понимаешь? Ты – мой ребёнок, придурок!

– Я? Твой ребёнок?

– Ты, дурак, ты. Теперь понимаешь?

– Как так?

– Да уж так. И ничего с этим не поделать.

– Я буду твой ребёнок?

Она вдруг рассердилась:

– Сколько можно повторять? Ты что – недоносок? Я же сказала: ты – мой бутуз, мой несчастный убогий сынок, моя бедная плоть и кровь, мой подгнивший плод, мой тупой карапуз, мой дрянной спиногрыз, мой байстрюк, мой гадючий найдёныш!

Пена выступила на её губах – белая, болезненная пена.

Я испугался.

Опять испугался!

Я ведь трус, как сказал один московский литературный критик.

Трус, мелкий пакостник и воришка чужих рассказов.

Как сказал однажды Берроуз: «Get off the stage, lying cocksucker!»

А ещё он писал: «So who can prove that I didn’t on my vacations go to Tangier and rape children?»

Поэтому я и испугался.

Даже очень.

И поспешил прочь от этой бедной девочки на сносях.

3

Чтобы чуть-чуть оклематься от этой встречи, я зашёл в кондитерскую и купил коробку donuts.

Они были жирные, обильно посыпанные сахарной пудрой.

Donuts – отвратительное лакомство, а вовсе не хлеб насущный.

Я съел целых семь donuts – вероятно, из-за стресса.

И меня затошнило.

Кроме того, мне захотелось пить, как дромадеру после перехода Сахары.

Или это никуда не годное, кокетливое сравненье?

Я захотел пить, одним словом.

Я был измождён и подавлен.

Я думал: «Сколько мне ещё таскаться по этому Лоуренсу? И на кой чёрт мне сдался этот Берроуз?»

Я был в отвращении от своей авантюры.



Я хотел в Калифорнию: покупаться и полежать на берегу океана.

И чтобы рядом ходили светловолосые девушки в бикини – с голубыми-голубыми глазами.

В Калифорнии у всех девушек глаза голубые и пустые.

Как небо.

Лев Толстой был не прав, когда писал о глубоком и осмысленном небе.

Впрочем, над Аустерлицем небо могло быть осмысленным и глубоким, но вот небо в Калифорнии абсолютно пустое и не имеет ни малейшего смысла. Я открыл это, путешествуя с группой IRWIN.

И люди в Калифорнии тоже не имеют смысла.

Там всем заправляют деньги.

Как сказал однажды Джон Джост: «Деньги – это первая и последняя подлость. Деньги – ложь, позволяющая тем, у кого они есть, считать себя лучше тех, у кого их нету. Это горы лжи, запакованные в национальные флаги, которые заставляют бедных мальчишек идти на верную гибель, чтобы те, у кого есть деньги, могли сидеть дома, потягивая мерзкие коктейли. Деньги – первый шаг на дороге, ведущей в пропасть».

Или, как писал Берроуз: «The universal Betrayal has swamped this terrible planet».

4

И тут я увидел бар, где меня наконец ждала удача.

5

Начну с того, что стены этого бара были увешаны фотоснимками Берроуза и его знаменитых фанатов.

Я узнал Джимми Пейджа, Лори Андерсон, Дэвида Боуи, Лу Рида, Мика Джаггера и Игги Попа.

Все они стояли или сидели с Берроузом в обнимку или просто рядом.

Были ещё Берроуз и RAMONES: Johnny Ramone, Tommy Ramone, Joey Ramone and Dee Dee Ramone.

И, кажется, Берроуз и Ким Гордон.

И Берроуз и Энди Уорхол.

И Берроуз и Кит Харинг.

И Берроуз и Кэти Акер.

И Берроуз и Майлз Дэвис.

И Берроуз и Курт Кобейн.

И Берроуз с автоматической винтовкой.

И Берроуз и Деннис Хоппер.

И Берроуз и Элис Купер.

И Берроуз и чёрная кошка.

И Берроуз и Дженезис Пи-Орридж.

И Берроуз с палкой.

И, конечно, Берроуз и Аллен Гинзберг.

И Берроуз с сигаретой.

И Берроуз с каким-то неизвестным.

И Берроуз с пишущей машинкой.

И Берроуз с режиссёром Кроненбергом.

А Берроуза и Малкольма Икс я среди этих снимков не помню.

Некоторые фото украшали размашистые автографы (и все они были в аккуратных чёрных рамках).

Тут-то я и сообразил, что наконец попал в нужное место.

6

В длинном полутёмном пенале сидели за стойкой два типа и пили пиво.

Кроме них была ещё барменша.

Но её я совсем не помню.

Значит, были только эти двое.

Если ты что-то забываешь, этого как бы и не бывало.

Не так ли?

Мой отец, заболевший старческим маразмом, забыл свою жизнь – и её как бы и не бывало.

А мировая история забыла своих настоящих героев – безымянных строителей и безмолвных поэтов.

Как сказал Берроуз: «All past is fiction».

Это значит: «Всё прошлое – небылица».

А ещё он добавил: «The past is largely a fabrication by the living. And history is simply a bundle of fabrications».

7

Короче, я заказал у забытой барменши Budweiser, подсел к двум типам и стал подслушивать их беседу.

Я действовал как плут и пройдоха.

Или как какой-нибудь сыщик?

Но литература и есть шпионаж, как сказал американский писатель Норман Мейлер.

Многие английские писатели были кадровыми шпионами: Грэм Грин, Сомерсет Моэм, Ян Флеминг, Джон Ле Карре…

А Труман Капоте написал в своё время такую фразу: ALL LITERATURE IS GOSSIP.

Это значит: ВСЯ ЛИТЕРАТУРА – СПЛЕТНЯ.

Неплохо сказано, правда?

8

Но я-то не пишу литературу. То, что вы читаете сейчас – не литература.

Могу заверить вас даже по-английски: THIS IS NOT LITERATURE, леди и джентльмены.

А что же это такое?

Философский трактат, вроде Витгенштейна или Спинозы.

Я хочу быть философом, а не шпионом!

Я хочу мыслить!

9

Шучу, конечно.

На самом деле я всю жизнь пишу юношеские приключенческие мемуары.

Я изобрёл этот жанр и горжусь этим.

10

Но вернёмся в тот бар в Лоуренсе.

Вернёмся к двум этим типам.

Они говорили о Дэвиде Войнаровиче – художнике и писателе, которого я обожал с тех пор, как открыл его творчество в 1991 году в Тель-Авиве.

Помню, я листал его альбом в книжном магазине Steimatzky и думал: «Как круто!»

И украл эту книгу.

Я с первого взгляда был покорён его искусством.

Особенно мне нравились фото, на которых Войнарович ходил по Нью-Йорку в маске Артюра Рембо и задирался к прохожим.

Он был бунтарём и выставлял свои картины в сквотах.

Войнарович однажды сказал: «Проклятая история человечества не даёт мне спать по ночам уже тридцать три года».

А умер он, когда ему было тридцать семь лет – от СПИДа.

Я очень обрадовался, услышав его имя в баре в Лоуренсе.

Я подумал: «Где Войнарович, там и Берроуз!»

11

Один тип – толстоватый, с круглой башкой и конопатыми щеками – промолвил:

– Войнарович вовремя помер. Его не успели приручить и прикарманить.

А другой, похожий на доходягу:

– Вовремя даже бабочки не помирают.

Первый тип:

– Войнарович в своём искусстве говорил на языке плебеев. И умел молчать, как камень.

И доходяга:

– Такого просто не бывает.

Но конопатый его не слушал:

– А теперь Войнарович – всего лишь музейный призрак, фантом, химера.

Но доходяга тянул своё:

– Призраков не бывает. Как сказал Эдгар Алан По: «Призраки не существуют. Есть лишь смертные, которые маскируются под призраков, и смертные, которые этих призраков боятся».

– По сказал такое?

– Да, причём от всего сердца.

– Ты издеваешься надо мной, buddy?

– Нисколько. Я тоже считаю, что это неплохо, когда люди помирают. Если бы они были бессмертны, то давно бы всё сожрали и обосрали.

– Но Войнарович слишком рано помер! Он не сделал того, что мог бы сделать! – вскипел конопатый.

Доходяга, однако, смотрел на это скептично.

Он сказал:

– Oh, baby.

12

И тут я встрял в их разговор и выразил своё восхищение Войнаровичем, написавшим однажды, что было бы очень хорошо, если бы друзья каждого умершего от СПИДа американца отвозили его труп в Вашингтон и кидали на ступени Белого Дома.



Кстати, прах самого Войнаровича его собственные друзья высыпали на лужайку Белого Дома.

Поэтому я воскликнул:

– Войнарович – гений!

Доходяга посмотрел на меня как на идиота, а конопатый сказал, что знал Войнаровича лично.

И добавил:

– Мы с ним встречались в Нью-Йорке. И тоже пили пиво в баре.

Мы пожали друг другу руки.

Конопатого звали Томас, и он был писатель.

А как звали доходягу, я уже не помню.

Он так и останется в моём рассказе безымянным доходягой.

Такое ведь тоже бывает.

13

– Ты ведь не американец! – сказал мне Томас. – Откуда тебя занесло в нашу долину плача?

Я уверил его, что приехал из России специально, чтобы увидеть Уильяма Берроуза и поговорить с ним. – Ах так, – заявил Томас. – Отлично. Тебе повезло: я знаю старого Билла. Могу отвезти тебя к нему, если угостишь меня бурбоном.

Я тут же согласился.

Мы опрокинули по две стопки Four Roses, а потом ещё по две.

А доходяга, кажется, пил пиво.

Потом мы ещё посидели и поболтали о Войнаровиче, который, как оказалось, очень уважал Берроуза, и о Берроузе, который, как сказал мне Томас, платил Войнаровичу тем же.

В конце концов человек, похожий на доходягу, ушёл, сказав на прощанье:

– Защити вас Бог от всех знаменитостей на свете.

14

Мы с Томасом сели в его старый пикап и помчались по улицам Лоуренса.

Наступал вечер, и в небе кружились громадные стаи каких-то чёрных пташек.

Они клубились, образовывали всякие эфемерные формы, которые тут же распадались.

– Они всегда здесь в это время года, – сказал Томас. – В них иногда стреляет Берроуз, чтобы развлечься. Но он никогда не попадает.