Затем, медленно, четко, выговаривая каждое слово, произнес:
— Конго. В кастрюле вода должна нагреваться. До кипения. Поэтому кастрюли делают из металла. Стали. Чугуна. Алюминия.
Ещё раз вздохнул, досчитал до десяти.
— Но никак не из материала, каким только шаттлы оббивать, чтобы они при входе в атмосферу не сгорали!
Туманница чуть скривилась, в воздухе появилась трехмерная голограмма, быстро заполнилась туманом наноматериала, который мгновенно затвердел в заданной форме, и я стал обладателем ещё одного набора посуды.
В новой кастрюле вода вскипела в считанные минуты.
Эх, сюда бы лаврушки, картошечки, лучка… или хотя бы соли.
Попробовав своё варево, задумался. Сильно задумался.
Есть безвкусную рыбу малоприятно и малополезно. Но соли просить страшно. Эта блондинка синтезирует, с неё станется.
Хотя, соль же, простейший хлорид натрия, что там можно сделать не так?
Задумчиво посмотрел на первый образец кастрюли.
Черт её знает, она талантливая. Проще самому выпарить, благо соленой воды — целое море. Или не проще? Ведь химически чистая соль безвредна, а в этой морской неизвестно какие примеси останутся. Блин, и так риск, и так риск.
Ещё минуту помучившись сомнениями и сжевав безвкусный кусок рыбы, я вздохнул:
— Конго, людям необходима соль, около десяти граммов в день.
— Соль? — снова экранчик и недовольный взгляд.
— Ну да, соль. Хлорид натрия. Можешь сделать?
Выражение лица у неё стало как у всемирно известного художника, которого дергает за рукав ребенок, вопрошая: «Дяденька, а ты можешь квадратик нарисовать?», и на небольшом участке палубы немедленно возникла горка белого порошка. Которую столь же немедленно сдуло ветром.
Тяжело вздохнув, я проводил взглядом быстро рассеивающуюся белую полоску и повернулся к экрану, успев заметить на лице Конго безмерное удивление, затем, секундное смущение, которое тут же сменила холодная отстраненность. Мол, ничего такого, просто эксперимент был.
Вместо порошка на палубе сформировался стаканчик. С крышечкой.
— Спасибо, — кивнул я в сторону исчезнувшего экрана.
Ну, блондинка, что с неё возьмешь.
Эпизод 3. Живые
Настроение у Конго было на редкость отвратительным. Раздражало буквально всё: зеркальная гладь моря, рыскающее на курсе ремонтное судно, сопящий в метре человек, а самое главное — неизвестность.
Её соединение шло в квадрат, где сейчас бестолково кружили эсминцы Первой эскадры. Бестолково, потому что их лидер — тяжелый крейсер «Майя» — перестал отвечать на запросы. Точнее, согласно информации сопровождавших его эсминцев он вообще отключил все системы и сейчас просто дрейфовал посреди моря, без каких-либо признаков жизни. Ещё точнее, почти без признаков, поскольку один всё же присутствовал: на переданном с эсминцев изображении был отчетливо виден силуэт ментальной модели находящейся на полубаке безмолвного корабля.
Как такое могло получиться, Конго не понимала и оттого пребывала в странном состоянии. Она прекрасно помнила внедренную в ядро «Майи» матрицу псевдоличности и отдавала себе отчет, что после деактивации 400-й и 402-й эта матрица должна была просто рассыпаться, перестав получать управляющие команды, но… из-за полученного изображения где-то в глубине сознания теплилась абсолютно глупая надежда, что произошла какая-то ошибка, что с самой Майей всё в порядке, и стоит им встретиться, как на неё обрушится целый водопад жалоб и упреков, что Майя, по своему обыкновению без спроса запрыгнет к ней на палубу, и начнет бегать, размахивая руками и возмущаясь: «Конго, ты представляешь, я… а он… а они! Конго, ты снова меня не слушаешь!».
— То есть, что там произошло, ты не знаешь? — задумчиво спросил стоявший рядом человек.
Конго с трудом подавила раздраженный вздох. Мало того что происходит что-то непонятное, а она едва плетется на пятидесяти узлах, чтобы присоединившееся к ордеру ремонтное судно не отставало, так тут ещё человек со своим неуместным любопытством.
— Нет. Когда 400-я и 402-я попытались воспользоваться каналом Майи для обхода моей защиты, я просто исключила её из сети флота.
— Получается, эти лолиты пытались влезть к тебе в системы через «Майю»?
— Да. Как лидер Первой эскадры она имела прямой канал связи.
Человек понимающе кивнул и криво усмехнулся.
— Канал, который ты особо и не защищала, поскольку доверяла ей. Хитрые с-су… лолиты.
Конго промолчала, не считая нужным комментировать очевидное, вместо этого переключив внимание на эсминцы. Корабли её передового дозора уже вступили в контакт с внешним охранением Первой эскадры.
Осталось совсем немного.
***
Картина Репина «Приплыли», мля!
Я подрагивающей рукой утёр лоб, едва удержавшись, чтобы не зажмуриться и не заткнуть уши.
Это пипец. Реальный, полный, абсолютный.
Покачивающийся на волнах мертвый корабль, на полубаке которого, словно заводная игрушка кружится в танце смеющаяся девочка в ярко-красном платье.
Изредка она замирает, вскинув руки, и механически восклицает:
— Карррнавал! Пусть будет карнавал!
А потом снова кружится. И смеётся. И снова. И снова. Без конца.
Как заезженная пластинка, где игла перескакивает с дорожки на дорожку. «Карррнавал… вж-жик… карррнавал… вж-жик…»
— Конго, ты можешь… остановить её?
Девочка внезапно спотыкается и сломанной куклой катится по палубе.
Твою ж мать. Интересно, у меня на лбу сейчас брызги или холодный пот?
***
Конго на секунду прикрыла глаза, ощущая, как глубоко внутри неё что-то ломается, как вскинувшаяся ремонтно-восстановительная система мечется в попытках найти неисправность, но растерянно замирает. Ведь нельзя починить то, чего нет. Даже если оно болит.
Сбой, всего лишь системный сбой. Ядро «Майи» не смогло завершить программу и зациклилось.
Надежда — действительно глупое чувство.
Осторожно, словно боясь потревожить, Конго коснулась своим бортом теперь уже окончательно отключившейся «Майи» и, даже не отдавая себе отчета в том, что делает, перешла к ней на палубу, опустившись на колени рядом с безжизненным телом аватары.
Как-то незаметно подошедший человек опустился рядом и, раньше, чем она успела помешать, провел рукой по лицу проекции, опуская ей веки.
— Умершим глаза закрывают, последняя дань уважения, — непонятно объяснил он.
— Она не была живой, — бесстрастно бросила Конго.
— Разве? А что вообще значит, быть живым?
Конго промолчала. Наверное, потому что сама не знала ответа. Эта Майя не была ментальной моделью, просто программа, кукла, строчка кода. Но тогда почему у неё такое чувство, словно она потеряла часть себя?
— Конго, а что с ним… с ней… с «Майей» будет дальше? — внезапно спросил человек.
— Почему тебя волнует её судьба?
— Не знаю. Просто… «Майя» — красивый корабль, нельзя ему без души. Неправильно это.
— Души?
— Ну… да. Понимаешь, в моем мире моряки считали, что у каждого корабля есть душа. Что он не просто набор механизмов, заключенный в коробку брони, а живой. Что у каждого свой характер, судьба… Ведь даже построенные по одному проекту они не бывают одинаковыми, как и люди. А ваши аватары, проекции… словно воплощение корабля. Вы улыбаетесь, злитесь, грустите… живёте, в общем. Прости, я коряво объясняю, но лучше не получается.
Живые… Конго поднялась на ноги.
— Ты спрашиваешь о будущем «Майи», но не интересуешься своим. Почему?
Человек равнодушно пожал плечами.
— А смысл? Повлиять-то я на него никак не могу. Ну вот рухну сейчас перед тобой на палубу с воплем «Отпусти, пожалуйста!» и что изменится? Ты меня отпустишь, что ли?
— Пятьдесят миль на юго-восток остров Хоккайдо.
— Э-ээ… и что? — человек непонимающе захлопал глазами.
Вместо ответа Конго указала на подошедший к другому борту «Майи» эсминец из дозорной группы.
— Там люди, твой народ.
Растерянно повертев головой, человек открыл рот, словно собираясь что-то спросить, потоптался, и, так ничего не сказав, направился к появившимся над обрезом борта сходням.
— Виктор… — неожиданно для самой себя, окликнула она его, — как люди хоронят умерших?
Человек остановился. Оглянулся.
— В море, Конго. По обычаю, тех, кто в море живет, в нем и хоронят.
Эпизод 4. Земля
Ну вот, снова робинзоню. Теперь на острове и вроде бы среди людей. Только в том-то и дело, что вроде бы. Еды нет, денег нет, перспектив нет. Единственно, с крышей над головой никаких проблем, уж чего-чего, а брошенных домов в бывшем припортовом районе хватает. Бежит народ отсюда при первой же возможности, поскольку «демонов, приходящих из тумана», боятся до умопомрачения. Вон, даже полиция предпочитает у берега не показываться — так, промелькнет изредка патрульный автомобиль, да беспилотник в небе прострекочет.
Послонявшись пару дней по твердой земле, я понял, что просто загнусь. Ибо работы тут нет даже для местных, а соваться в город без документов и со своим знанием японского… Впрочем, там тоже с работой не очень.
В итоге присоединился к окончательно отчаявшимся, что рыбу в бухте ловят. Ну, как присоединился — тупо взял первую попавшуюся лодку и погрёб. Когда хозяин прибежал, я уже метров за сто от берега веслами махал.
Ох и намаялся же тогда с сетью. Совсем отвык от этого дела, оказывается, пока в городе жил. Но наловил в итоге, благо рыбы тут немеряно, промышленно-то давно не ловят.
Вернулся на берег, а там уже человек десять собралось. Думал, бить будут, а они на меня как на привидение таращатся. Оказывается, даже те, кто совсем того, из бухты выходить не решаются, а я чуть ли не в море выгреб.
Ну дык, жить захочешь, не так раскорячишься. Тем более я процентов на девяносто был уверен, что обычный эсминец Тумана по деревянной лодке с веслами стрелять не будет, да и не подходят они близко к берегу. Вон, даже тот, что меня на остров отвозил, километра за два до земли высадил. Хорошо хоть на плот, а не прямо в воду.