Я заметил, что не было рабочих, кто бы дружески не ответил на приветствие начальника КБ. Грабин шел медленно, шагал тяжело и основательно, заложив руки за спину. С первого взгляда он оценивал мастерство станочника, но замечаний тактично не делал. Если рабочий спрашивал о чем-нибудь, Василий Гаврилович доброжелательно отвечал. Он умел слушать человека и, как никто, мог поднимать у собеседника настроение. При случае, к делу Грабин и анекдот мог рассказать.
Вышли из цеха. Тихо. Падает крупный белый снег.
— Если не спешите, зайдем на минутку в наш ведущий цех. И, кстати, по пути расскажу, как меня встретила Москва. Теперь Радкевич хочет или не хочет, а заниматься Ф-22 ему придется. И вплотную. Моя мечта — создать дивизионную пушку — становится конкретным делом. Сто тысяч рублей, которые Орджоникидзе выделил для КБ, не пропадут даром. Вчерне уже подготовлена схема пушки и ее главных узлов. Радкевич говорит, что он не видит пушку, а я вижу.
Когда я ехал в Москву, всю дорогу ломал голову — к кому прежде всего направиться? Конечно, надо бы обратиться к военным, но те, кого я знал, все заражены американским универсализмом. Поэтому решил идти в Главное военно-мобилизационное управление, которое возглавляет Иван Петрович Павлуновский.
Девятого ноября приехал в Москву. Утром она показалась такой суматошной. В трамвай не влез и от Курского вокзала до Старой площади шел пешком. Спешил как мог. С Павлуновским я никогда не встречался. Знал о нем только понаслышке: любит все новое, смело принимает решения, не боится ответственности, старый большевик. Думаю, как доложить о нашей нужде, с чего начать? Тревожно стало от мысли — не показаться бы жалобщиком.
Прихожу в его приемную. Сидит, как всюду, секретарша. Попросил доложить обо мне Павлуновскому. Не подымая головы и продолжая быстро-быстро что-то писать, она ответила: «Посидите — у него посетитель». Сижу. Ладони от волнения начинают потеть. Незаметно вытираю их о перчатки. Наконец-то из кабинета не вышел, а пулей вылетел раскрасневшийся неизвестный мне человек. Секретарша сказала: «Проходите».
Вхожу в кабинет. Из-за стола встал и пошел навстречу настоящий русский богатырь в косоворотке… Пожимая руку, он добрым баском сказал: «Давно наслышан о вас…» Это как-то ободрило меня.
Иван Петрович пригласил сесть, предложил стакан чаю. На вопрос, что меня привело к нему, я ответил: «Плохая жизнь нашего конструкторского бюро».
«Слушаю вас, Василий Гаврилович. Прошу говорить все и начистоту».
Я доложил Ивану Петровичу о степени готовности опытного образца пушки Ф-20 по заказу наркомата обороны. Сообщил ему также о положительных и отрицательных сторонах этого полууниверсального орудия. Они для меня стали еще более очевидными.
«Это, — говорю ему, — и побудило нас в порядке инициативы подготовить проект новой дивизионной пушки специального назначения».
«Так в чем же дело?»
«На это не идет наш директор. Нужны деньги на проектирование, поэтому он вообще против того, чтобы на заводе проектировались новые пушки!..»
«Так, так», — промолвил Иван Петрович и задумался.
Для меня эта минута была длинной и тяжелой, мой оптимизм начал испаряться.
«Хорошо, — оживился Павлуновский. — Давайте пригласим сюда моего заместителя Константина Михайловича Артамонова. Он бывший царский офицер-артиллерист. Послушаем, что он нам скажет».
Разговор состоялся оживленный и недолгий. В нем приняли участие и другие специалисты, вызванные в кабинет. Все высказались за нашу будущую 76-мм пушку. Артамонов предложил посоветоваться с военными. Иван Петрович вежливо отклонил предложение, заметив: «Будет готовый образец, тогда предложим военным товарищам провести его испытание наравне с универсальной и полууниверсальной пушками».
Павлуновский просил всех задержаться в кабинете а сам ушел к Григорию Константиновичу Орджоникидзе просить разрешение работать над проектом. Нарком не только одобрил наше предложение, но и выделил деньги на премирование работников, которые отличатся при создании пушки.
— Вот мы и дошли. Осторожно, тут яма.
Грабин взялся за скобу двери и рывком открыл ее. Нас встретила безжизненная пустота просторного помещения. Светила одна-единственная лампочка. В противоположной стене досками крест-накрест заколочена дверь. За ней фасонно-литейная мастерская. У нее пока есть начальник и два-три рабочих. Не густо.
Василий Гаврилович рассуждал вслух:
— Вот здесь завтра же начнем создавать рабочие места для мастеров опытного цеха. На стенах подвесим трубы парового отопления. Для станков места тут с избытком. Въездные ворота и дверь придется утеплять.
На другой день сотрудник нашей газеты сообщил мне:
— В опытном цехе пилят и строгают строители. И начальник КБ с ними. Строят чего-то. Электросварщики притащили трубы…
Очень приятно слышать об этом. Я вспомнил и записал в свои дневник сказанные Грабиным вчера на прощание слова: «Я убежден, расчетливый и целенаправленный риск в любом деле, как правило, приносит успех».
Вечер. Иду домой из заводской поликлиники с собрания врачей.
Калининский рабочий поселок из сплошных бараков охватывает скобой площадь завода. Есть первая барачная площадка, есть вторая и третья. Даже есть дальний барачный городок. Бараки крыты толем. На них снег, вокруг сугробы, изрезанные глубокими проходами. Слышу песни… Рабочий народ отдыхает. Звезды над поселком предвещают ясное и тихое утро… Тесовые засыпушки — с опилками и со шлаками из котельной — подымают в небо белые дымовые столбы. И в этом, многим не заметном соревновании дымов есть какая-то трудноуловимая человеческая теплота. Многие из недавних молодых крестьян округи и даже дальних мест России здесь приобрели новую профессию: кузнеца или подручного сталевара… У них уже есть семьи и дети.
В эти дни особенно хорошо и светло на поселке. Завтра или послезавтра, но не позже, наступит конец господству хлебной карточки! Карточка! Зелененький клочок бумажки! А сколько за пять лет из-за нее произошло драм и трагедий! Потерял хлебную карточку, особенно рабочую, тогда месяц перебивайся как хочешь. Тебе ее никто не выдаст и не восстановит. Она дороже денег, она сама жизнь каждого человека. И вот ее скоро не будет!.. Как же не радоваться и не веселиться людям?
Пять лет тяжелого труда… Железная выдержка и настойчивость молодого рабочего класса дали Отчизне передовую промышленность по производству автомобилей, тракторов, пушек и танков и много другого! Где, в какой стране еще найдется такой, как наш, рабочий класс?! Его подвиг в первой пятилетке на века войдет в летопись советской истории.
Мимо широких и приземистых окон редакционного барака в черно-серой мгле плотной толпой шли рабочие вечерней смены. Стукнув пальцем по стеклу, кто-то помахал мне рукой. Это пуансонщик Бочкарев. Мы давно с ним дружим. У старика — нашего активного рабкора — было чему поучиться.
Сижу за столом, разбираю письма. Одно особо тревожное. «Токарь Кудряшов допустил самое непростительное явление, — пишет рабкор. — Он из-за невнимательности погнул винт поперечного самохода станка «Шутте». Решил выправить его кувалдой, винт в результате совершенно испортился. Токарь Алексеев также из-за своей халатности допустил перегрузку станка «Удмурд» и сорвал зубья на шестернях передачи…»
В комнату вошел Грабин. Под вечер сегодня он вернулся из Москвы. Не утерпел и решил зайти в опытный цех. По пути домой заглянул и ко мне. Разговорились. Он был озабочен задержкой в подготовке к испытаниям пушки Ф-20, которые по плану еще дней десять назад должны были закончиться стрельбой на полигоне.
— Вы правы, задержка есть, но беда не в конструкторах. Завод как серийные пушки образца 1902/30 гг., так и наши опытные образцы делает кустарно. Разве это дело, когда слесари Румянцев, Воронин и даже сам мастер Мигунов уже больше недели шабрят, попросту говоря, скоблят полозки у «люльки» пушки? Технологическая культура производства в самом зачаточном состоянии. Вы почти каждую неделю в газете сообщаете о случаях поломки станков. Это же чистейшей воды дикость!..
Подал Грабину только что прочитанное письмо рабкора.
Василий Гаврилович прочитал и заметил:
— Это цветочки!.. Этот Кудряшов у сменного мастера Мухина ушел с рабочего места, оставив работающий станок без присмотра. Результат? Сломан механизм сцепления. Коробка станка лопнула в четырех местах и развалилась на части.
Завод держится на сотне умельцев старой выучки. Вроде таких, как Семен Васильевич Волгин, Степан Федорович Антонов, Николай Александрович Лобанов. Таких людей на многотысячный коллектив раз-два и обчелся… Да-а… Кстати, докладываю. В семейном бараке № 27 конструкторы организовали пункт по ликвидации неграмотности. Начал действовать драматический кружок. Ищем мастерицу для обучения домохозяек шитью и вязанию. Двух молодых женщин пристроили ученицами в заводской парикмахерской.
— Василий Гаврилович, вы мне про Ф-22 скажите поподробнее.
— За нее не беспокойтесь, скоро на сборку начнут поступать детали опытных образцов. В начале мая из пушек обязательно начнем стрелять… Вам, надеюсь, не лишне знать некоторые подробности о наших конструкторах. Прежде всего скажу о ведущих. Они трудятся, не щадя своих сил.
Петр Федорович Муравьев спроектировал ствол. Эта работа очень трудоемкая, требующая большого числа математических расчетов и составления графиков. Каждый день я подходил к кульману Муравьева. Смотрел его расчеты, кривые. Мы беседовали, советовались… Однажды пришлось приказать Петру Федоровичу прекратить работу и не являться в КБ ни в субботу, ни в воскресенье. Ему нужно было отоспаться. Съездить в город, в кино. Одним словом, расслабиться. Муравьев холостяк, уходит из КБ со вторыми полуночными петухами. Такая чрезмерность в работе чревата срывом и умственным отупением.
В ближайшие дни в КБ открывается своя небольшая столовая. Буквально завтра Муравьев получает комнату в новом благоустроенном доме. В квартире имеется ванная. В наших условиях это роскошь.