— А маслята здесь встречаются?
— Хороший грибник находит то, что хочет, — услышал он в ответ.
«Грибник» пошёл к нему, не поднимая головы, и только около машины откинул капюшон.
Так вот ты какой, Зигфрид! Молод, лет тридцать или около того. Глаза большие, карие и как будто исподволь пытаются прочесть что-то в душе собеседника. Слегка раздвоенный твёрдый подбородок в иные моменты придавал его лицу решительное выражение, но в целом он производил впечатление натуры романтической, которая мало согласуется с суровостью военного времени. Он улыбнулся, протягивая руку, и словно шагнул сразу через несколько веков, засветившись восторженной открытостью юного рыцаря. И тут же будто переключился с большого на малое освещение — весь затеплился спокойно-улыбчивым светом.
Игнатова поразила его способность к такой быстрой перемене: за несколько мгновений он увидел трёх разных людей, с различной организацией душевного склада. И при этом Зигфрид, безусловно, красив, очень близок к арийскому типу, имя ему вполне подходит, хотя оно, конечно, не настоящее — у них принято давать разведчикам немецкие имена.
Майор пригласил «грибника» в машину и на полной скорости погнал к сторожке, до которой было не более десяти минут езды. По пути объяснил ситуацию, назвал явки и пароли.
— К Морозову, — продолжал Игнатов, — будете ходить «ботинки чистить», а также держите с ним связь через Петровича, с которым я вас сейчас познакомлю. Адрес Морозова даю только для особого случая, вам лучше там не показываться. К радистке придётся идти самому, якобы за уроками немецкого языка, но иногда можно подключать Петровича. Выход на радиосвязь по вторникам второй и четвёртой недели месяца и в четверг третьей недели. Первая неделя пока свободна, но в экстренном случае день связи — среда. При крайней необходимости — любой день и час. Кроме вас, информацию будет добывать Морозов. Он на все руки мастер — сапожник, жестянщик, сантехник, плотник, плиточник. Сумеет проникнуть в нужные места под видом мастерового человека. Петрович тоже может собирать данные по вашему указанию. Остальное — за вами: шифровка и работа с радисткой. Главное, чтобы мы как можно скорее получили сведения об агентурно-диверсионной группе, которая будет действовать в городе, и возможной засылке такой группы в наш тыл. Морозов постарается внедриться в хозяйственную часть немецкой армии. В этом ему должен помочь наш агент, который действовал на чужой территории. Они когда-то работали вместе и знают друг друга в лицо. Морозов вас с ним свяжет.
— Понятно.
— Правда, тут такое дело… Перед самым началом войны связь с этим агентом прервалась, и о нём долго ничего не знали. Недавно он объявился, передал в центр шифрованную записку, как он считает, с надёжным посыльным. В ней говорится, что вместе с немецкими войсками он скоро будет на Северном Кавказе. Но неизвестно, почему именно с войсками и в каком качестве. Где найти Морозова, он знает. Вопрос в том, насколько надёжным был посыльный. Да и сам наш агент… Всё-таки больше года молчал. Почему? Так что будьте осторожны. Сначала вместе с Морозовым понаблюдайте за ним.
— Понял. А у меня есть предложение, согласованное с центром.
— Какое?
— Нужно в первые же дни оккупации дезориентировать гитлеровцев, направив их поиски на не существующую подрывную группу партизанского характера.
— Как?
— Я выясню, где разместится штаб армии, а он, скорее всего, будет в центре, и ровно через пять дней в десять вечера дам с этого места зелёную ракету как ориентир для бомбардировщика. Немцы всполошатся и в чём-то раскроются. Мне важно понаблюдать, как они себя поведут.
— Это верно, но для вас большой риск.
— Не беспокойтесь. Я уже кое-что обдумал, изучил центр города, улицы, примыкающие к лесу, да и по лесу прогулялся. Пяти дней для тщательной проработки мне хватит.
— Ну что же, если центр в курсе, то договорились. О результатах бомбёжки потом сообщите по радиосвязи. Это и будет первый сеанс. А, вот и приехали. Хорошо, что день ненастный, людей около леса не видно. Впрочем, с тех пор, как началась война, здесь стало безлюдно. Давайте поторопимся, у меня время на исходе. А вон и Петрович на крыльцо вышел.
— Вы только познакомьте нас. Я останусь, а вы можете ехать обратно.
Вот там, у Петровича, они и расстались. Валентин не раз вспоминал эти последние мгновения, когда Зигфрид, вдруг став необыкновенно серьёзным, крепко сжал его руку и проникновенно сказал:
— До встречи, брат!
В положенный день и час вылетел бомбардировщик. Увидев зелёную ракету, лётчик сбросил груз и благополучно вернулся. А потом в разведгруппе напрасно ждали радиосообщения. Зигфрид не вышел на связь ни во вторник, ни в среду, ни в четверг. Не было вестей и от Морозова. Да и как им быть, если он не знает ни Анны, ни пароля к ней? Да-а-а, тут они перестарались с конспирацией.
Решено было переправить через линию фронта за информацией о разведчиках Колю Чернова — кроме Игнатова, только он один знал о явке номер два и был знаком с Петровичем. Но в ту ночь оборона у немцев была настолько плотной, что не сумели найти «окошко». Несколько часов длился артиллерийский и пулемётный огонь на большом протяжении. Пришлось вернуться, так как риск в данном случае не был оправдан.
Игнатов стянул мокрые сапоги и, укрывшись шинелью, прилёг на диване, специально поставленном в этом кабинете, чтобы оперативники, возвращаясь с заданий, могли отдохнуть. Думал, что уснёт сразу, — так устал. Но сон не шёл, не давали мысли о Зигфриде. По пути в кабинет он зашёл к радисту, поинтересовался, нет ли от него вестей. Нет. Эфир молчал.
Майор услышал в коридоре голоса. Ему показалось, что он узнал голос Виталия Ивановича, который у кого-то спрашивал о нём. Валентин вскочил и стал с трудом натягивать сырые сапоги. Едва управился, как в кабинет вошёл генерал. Он старался соблюдать субординацию, но если сам пришёл к сотруднику, значит, произошло нечто чрезвычайное.
Игнатов быстро одёрнул гимнастёрку и хотел доложиться генералу по всей форме, но Панов остановил его жестом. В глазах Виталия Ивановича суетились быстрые искорки. Генерал достал из кармана кителя аккуратно сложенную бумагу, положил на стол перед майором:
— Читайте.
Бумага имела гриф «Совершенно секретно». Это был радиоперехват немецкой телеграммы в Берлин о ночном налёте советской авиации на штаб-квартиру фон Клейста. В ней сообщалось о том, что штаб командующего цел, а советские агенты-диверсанты обезврежены. Эти слова были подчёркнуты. Видимо, на всех, кто успел прочитать текст радиоперехвата, они производили наиболее сильное впечатление.
Удручающе подействовали эти слова и на Игнатова. Пытаясь осмыслить это сообщение, он молчал и ожидал, что скажет генерал, понимая, что след карандаша на бумаге — это его пометка. Вероятно, у Виталия Ивановича есть и готовое решение.
— Что скажешь? — генерал неожиданно обратился к Игнатову на «ты», и Валентин понял, до какой степени он взволнован, понял также, что Панов ждёт от него дельного совета, полностью доверяя ему в такой сложной ситуации.
Да, есть от чего взволноваться: а вдруг и впрямь провал в самом начале операции по внедрению наших разведчиков в немецком тылу? Ведь молчит не только Зигфрид. Из-за отсутствия связи неизвестна судьба Морозова. Неладно складываются дела… Но что-то в радиоперехвате удивило Игнатова. Майор перечитал ещё раз.
— Не тот язык, — как бы подводя итог своим сомнениям, сказал он.
Панов задумчиво повертел в руках радиоперехват, и было непонятно, придал ли он значение словам Игнатова. В кабинет вошли подполковник Кондратьев и капитан Рыжов из особого отдела. Как видно, генерал пригласил и их на совет. Передавая им бумагу, Панов предложил поломать над ней голову и вышел. Игнатов догадался: пошёл на специальный пункт связи, чтобы переговорить с кем-то из центра.
Спорить начали сразу же, как только закрылась дверь за Пановым. Особенно горячился Кондратьев. Он напомнил, что не был сторонником акции с бомбёжкой. Как только узнал об этом, сразу же и возразил, а предлагал пристрелить фон Клейста из-за угла. Это мог бы сделать любой из них, чтобы не вовлекать в опасное дело Зигфрида, для которого самое важное — уцелеть и прижиться в немецком тылу.
Кондратьев чекист старый, пришёл в органы госбезопасности ещё во время гражданской войны из партизанского отряда. Игнатов ценит его смелость и опыт, но не всегда может с ним согласиться: сейчас не гражданская война и противник совсем другой, умный, хитрый, расчётливый. «Пристрелить из-за угла» — это та же партизанщина. Поэтому он сказал как можно мягче Кондратьеву:
— Вас бы, Василий Романович, объединить с Колей Черновым и можно под виллу фон Клейста подкладывать… вместо взрывчатки. Тут подумать надо, расшифровать.
— Дошифровались! — не уступал Кондратьев. — Зигфрид в руках у немцев!
— По-моему, не следует спешить с такими категорическими выводами, — возразил Игнатов.
— А это что?! — Кондратьев потряс бумагой перед самым лицом майора.
— А это… Это загадка, которую мы все вместе должны разгадать. Вот потому и не надо горячиться. Давайте лучше порассуждаем.
Его минутная растерянность уже прошла, и он заставил себя сосредоточиться. Взял текст радиоперехвата и начал читать вслух, то и дело ставя вопросы.
— Во-первых, если наши бомбы не достигли цели, тогда зачем немцы шлют шифровку в Берлин?
Кондратьев молча передёрнул плечами, посмотрел на Рыжова.
— Я сам лётчик, — сказал Рыжов, — по опыту знаю, если имеешь конкретное задание бомбить такой-то объект, не бросишь бомбы куда вздумается.
— Вот именно, — согласился Игнатов.
— Но одно дело, когда заранее знаешь цель, и совсем другое ориентироваться на ракету, — озабоченно, словно раздумывая, произнёс Рыжов.
— Ну вот! — опять загорячился Кондратьев. — Может, и не попал куда нужно!
— Во-вторых, — продолжал Игнатов, будто не слыша их разговора, — посылая телеграмму в Берлин о ликвидации «агентов-диверсантов», немцы могли рассчитывать на то, что мы её расшифруем? Могли. Кроме того, они сообщают о нескольких диверсантах, а Зигфрид в данном случае действовал… один!