(Осталось недолго). Елена, послушай,
Тебе не хотелось убить человека?
И мне не хотелось.
Завянет под утро
Полночный цветок, ну, а там уже осень.
Под плюшевым пледом Гомер с «Камасутрой».
О том, что случится, мы их и расспросим.
Что нового скажут былые кумиры?
В глухом городке не отыщешь пророка.
Кончается август. Мы наги и сиры.
О том, что грядёт, позабудем до срока.
Владимир Буев
ТРОЯ, ИЗ КОТОРОЙ РОДИЛСЯ РИМ
Елена, ты чудо! Тигровой геранью
Цветёт твоя прелесть в ночи. Ты под утро –
Само мирозданье. Моё ж подсознанье
То любит Гомера, то чтит «Камасутру».
Я знал твоего предыдущего мужа,
Но совесть нисколько не гложет сознанье.
Пусть даже попытка не будет уклюжа,
Но я обеспечу ему выживанье.
Не так? Ты желаешь убить человека?
Ты жаждешь, чтоб мы в поединке сошлись?
Случайность нелепа. Короткого века
Себе не желаю. Елена, окстись!
Что ж, выйду на бой. Ухмыльнусь ядовито.
И, если соперник поранит меня,
Другая подруга (сама Афродита!)
Спасёт мою личность, собой заслоня.
Я вижу, ревнуешь. И грешные мысли
Тебя разогрели. Ты губы изгрызла.
А город, откуда со стен ты взираешь,
Совсем не глухой. Ты ведь Рим порождаешь.
Елена, ты чудо, но прозвищ чудесных
Тебе я не стану от «чуда» клепать.
Любые эпитеты вряд ли уместны.
А лучше, чем есть, никому не создать.
Я знаю, что только Прекрасною может
Быть та, чей супруг в Менелаях ходил.
Гомер устарел, Камасутру разложим.
Надеюсь, не стар, и ещё хватит сил.
Девятый класс – я сделан из кремня
Михаил Гундарин
Первый снежок – в горле морозный нож.
Чёрный ледок – вывернешь сам карманы.
Но всё равно уже не уйдёшь
Отсюда, где вместо вчерашних луж
Голые трубы судьбы, её барабаны.
Только и остаётся встать в уголок
Слушать слепое сердце, забыв о боли
Закуривать не спеша, припоминать урок
Скольжения по наклонной (типа с небес в барак).
Это девятый класс, это физика, что ли?
Жизнь оказалась длинной, о чём сказать –
Нет, не заслуга. Но ведь и впрямь длиннее
Мига, которой нужен, чтоб тенью стать,
Или шагнуть вперёд и скользить, скользить –
Тысячу раз проклятая затея!
Владимир Буев
Девятый класс – я сделан из кремня.
Крутой пацан – есть повод восхититься.
Шпынял я всех, кто младше был меня.
И в чьих карманах можно поживиться.
Я пропускал уроки – я ж крутой!
Я физику игнóрил однозначно.
Я в школу мог явиться вдрызг бухой.
Катиться по наклонной было смачно.
Курил я дико, словно паровоз.
А к вечеру в барак свой возвращался,
И начинался перед сном психоз:
Я в небеса взлетал, с землёй прощался.
Жизнь изменилась пару лет спустя.
Без боя перестали раскрываться
Карманы. Но не вышло у меня
С фантазиями вовремя расстаться.
С призраком говорю…
Михаил Гундарин
Нужно было пройти
вечности (говоря
честно, всего пяти
сменам календаря),
чтоб я посмел спросить
о чём-нибудь призрак твой.
Но это словно такси
ловить на передовой:
просто нелепо,
да
и вариантов нет –
знаю, что, как всегда,
ты промолчишь в ответ.
Владимир Буев
С призраком говорю
Целую вечность я.
Пусть я сейчас хитрю,
Бог мне один судья.
Я ведь ещё ничего!
Вечность моя – лет пять.
Кто-то мозгами «того»
Стал десять лет назад.
Лечащий доктор мой
Вечно при мне молчит.
Значит, и он такой:
Призрак и паразит!
Ничего не курил, не пил с утра
Михаил Гундарин
Эти струны будут возмущены,
Несмотря на то, что, поднявшись в рост,
Хлебным мякишем утренней тишины
Я замазал дырки на месте звёзд.
Таково воскресенье: проспать полдня,
Посмотреть наверх, покидая дом,
Хорошо, что видящие меня
Вспоминают прошлую ночь с трудом.
Это я по небу пустил волну,
Обвалил сияющий потолок
До утра стаканом ловил Луну
И почти поймал, да поспать прилёг.
Владимир Буев
Ничего не курил, не пил с утра.
В потолке звезда: не одна, а сто.
А из глаз летит за искрой искра.
Может, знак подаёт мне Кое-кто?
Вот свалилась Луна почти в стакан,
Что за ужас: не я поймал её.
Её бывший словил за хвост друган,
Мой сосед, что напротив. Вот хамьё!
Я зажмурюсь сильно и задышу:
Ночь и вечер мне стыдно вспоминать.
Я терзанием душу опустошу:
Зря соседу поставил в глаз печать.
Дыры хлебом замажу я в потолке
Я его подопру крутым бревном.
Потолок без протечек (лоб в холодке)
Не посмеет глумиться над пацаном,
Обрушаясь сонетом, другим стихом,
Мадригалом на голову свысока.
Я пойду прогуляюсь от всех тайком,
Чтобы ночью соседу влепить пинка.
Вот крутой пацан
Михаил Гундарин
ХУЛИГАНСКОЕ
В эту оттепель пуговицу штанов
Расстёгиваешь несмело,
А, казалось бы, здесь, в глубине дворов –
Минутное дело.
Но всё теплое ждёт ледяная сталь,
Заострённая книзу.
Пережить несезон помоги, февраль,
Ч/б телевизор!
Владимир Буев
Вот крутой пацан, не сумев совладать
В конце недели с ширинкой,
Не снявши штанов, будет продолжать
Всё той же шагать тропинкой.
Пусть плакать он станет потом поутру
Чернилами даже в текилу,
Февраль постарался: морозная сталь
Всё тёплое силы лишила.
То в кровать залегши, то сидя во дворе
Михаил Гундарин
февральскому дню на цыпочках нелегко
попадая/падая в молоко
осыпая себя ледяным конфетти
открывая пути/не зная пути
так и я – протянутая рука
стакан за мгновение до глотка,
оказался домом из которого все ушли
монетой которую не нашли
снегом, счищенным до голой земли
Владимир Буев
то в кровать залегши то сидя во дворе
открываю/смеживаю глаза
я ленюсь в феврале как и в декабре
словно русский князь/татарский мурза
словно барин изгнанный прочь в октябре
из поместья предков моих, упырей,
всё ищу свой дом где большой сундук
станет столь же полезен как ноутбук
где не лазали руки и души хапуг
Модерн погиб, изничтожен…
Михаил Гундарин
Столетье смерти модерна. Вербное воскресенье.
Голову Олоферна вносят в чужие сени.
Что он видел? Двойчатки вечно живых соцветий,
каменные початки, смальтой полные сети.
Что он увидит – в стёкла пыльного саркофага,
в мире простом и блёклом, плоском, словно бумага?
Миру не надо линий, поворотов сюжета.
Ни орхидей, ни лилий ярого полусвета.
Владимир Буев
Модерн погиб, изничтожен. Рок-н-ролл мёртвый тоже,
но не забыт, похоже: помер намного позже.
Вносят в стальных перчатках голову полководца.
Трав полевых тройчатка сбацает роль чудотворца.
Значит, модерн не умер, ставши метамодерном.
Не в саркофаге – в зуме жизнь потечёт Олоферна.
Если такая пьянка и Олоферн в модерне
сляпал свою делянку, пусть даже очень скверно;
если весь мир стал блеклой плоской простой бумагой,
если мужик из пепла – в метаболизм, в бодягу;
если всё это мета-, значит, модерн развился.
Значит, верна примета: метамодерн родился.
…Выдаст ли точное слово сердце на авансцене,
если Гребенщикова тыкву притащат в сени?
Что с миром станет, Боже, в воображеньи эстета,
рок-н-ролл если тоже вдруг разовьётся в мета-?
Уж если всё плывёт в глазах
Михаил Гундарин
Кто знает, из какой тоски, из перелома со смещеньем,
из ночи, рвущей на куски своим тяжёлым освещеньем,
мы выплываем на бульвар предновогоднего похмелья…
Встречай, окраинный квартал, героев горькой карамелью!
Владимир Буев
Уж если всё плывёт в глазах и в голове пред Новым годом,
и тыркается мозг впотьмах, и тело стало стопудовым,
что будет, как курантов бой кварталу огласит двенадцать?
Герой в кровать или в запой? Что ждать несчастным домочадцам?
Отчего не в сотню лет…
Михаил Гундарин
почему не улететь отчего не в пятьдесят
очень просто: поглядеть что без нас давно глядят
лёгок лёгок одинок поднимаюсь словно шар
мир валяется у ног обознался оплошал
кто уже под потолком про того не рассказать
самым крепким языком не заметить не связать
Владимир Буев
отчего не в сотню лет про полёт порассуждать
плюнуть сунуть и взглянуть как другой сумел вздохнуть
так легко легко внутри крепким стало бытие
слов тургеневских полно но они не житие
обознался потолок не заметить не связать
языком не обвязать матом сложно написать.
Я старый конь
Михаил Гундарин
Нет, не об этом говорили
Мне звёзды 30 лет назад!
Всё ими сказанное в силе
Оставить я, конечно, рад,
Но вынужден сместить подальше
От дня сегодняшнего, где
Как тот корнет по генеральше
Влачусь по чахлой борозде.
Владимир Буев
Я старый конь. Давно не порчу
Ни генеральш, ни борозды.
За 30 лет я стал разборчив.