В конце пути — страница 17 из 63

Да потому, что от старика требуется всего-навсего переехать. Господи, он ведь не в какой-нибудь знаменитой Мраморной арке живет, нет – в паршивой квартирке в паршивом микрорайончике; пусть берет деньги да перебирается в приличное место, в дом для таких же стариков, к примеру; пусть заплатит там, чтоб за ним хорошо ухаживали, а когда деньги кончатся, пусть сядет на шею государству, как делает все его долбаное окружение.

Слова, сказанные без злобы, неувядающая улыбка, рука у Чарли на плече, пальцы, впивающиеся в кости.

– А девчонка? Какого хрена она до сих пор живет с дедом? Твою ж мать, да сколько ей лет, хватит страдать фигней, возьми ипотеку, шевелись! Меня в ее возрасте уже дважды повышали по службе, и я росла дальше, а ведь за плечами у меня ничего не было – ни денег, ни семейного дома. Но я работала, работала в поте лица, чтобы всего достичь.

Когда Чарли попробовал отойти, женщина крепко сжала его плечо – шелковая блузка скрывала руки тяжелоатлета, – сделала шаг и загородила собою двери.

– Капитализм, – ласково пояснила она, – подразумевает неравенство благосостояний. Я не говорю, будто это справедливо, не говорю, будто это хорошо, но лучшей системы пока не придумали, и благосостояние жильцов Лонгвью – деньги, которые предлагает муниципалитет, – о таком благосостоянии большинство только мечтает, а они нас отфутболивают?

– Нас? – с запинкой переспросил Чарли и, изогнув шею, заглянул женщине в лицо.

– Я руковожу проектом, – ответила она беспечно, словно весенний мотылек; порхнули в воздухе пальцы, охватывая деньги, людей, имеющиеся в ее распоряжении средства, мелочь, такая мелочь. – Жилой комплекс мой, я купила его у муниципалитета для перепродажи, и я продам, продам благодарным покупателям. Да, они будут благодарны – в стране жилищный кризис, вы не в курсе? На каждом этапе, на каждом шаге этого пути найдутся люди, готовые упасть на колени и возблагодарить меня за дальновидность, за похвальные замыслы; те, кому я дам работу; те, кто купит квартиру; фирмы, которые станут обслуживать новых жильцов; муниципалитет – за благоустройство района. Я… – Женщина помолчала, подыскивая слова, облизнула губы. – Я застройщик, и я горжусь этим званием. Строить, созидать – я делаю новое из старого, улучшаю его. Сейчас Лонгвью – паршивое-препаршивое старье; старые понятия, выложенные из старых кирпичей. Мы действуем во благо, я искренне в это верю, и, если ваш шеф, если Смерть хочет вмешаться, тогда передайте ему – пусть поговорит со мной лично, лично. Я не боюсь. Страх – единственное, что удерживает человечество от прогресса, а я… представитель человечества. Вам понятно, Чарли, вестник Смерти? Вы меня понимаете?

Он кивнул – медленно, слов не нашлось.

Непоколебимая улыбка посветлела и стала почти настоящей. Женщина отпустила плечо Чарли, достала портсигар, сунула в рот сигарету, вновь улыбнулась – сигарета дрогнула вверх-вниз – и, едва шевеля губами, добавила:

– У Патрика романтические представления. Он считает, что нужно уважать прошлое и силы природы. Я такими дурацкими мыслями не страдаю.

Серебряная зажигалка, вдох, тлеющий огонек на кончике сигареты.

Чарли молча смотрел на женщину.

– А если Агнес и Иеремия откажутся уйти?

Глаза ее стрельнули в сторону, на лице проступило недоверие.

– Вы что, издеваетесь? Тогда мы снесем дома вокруг них к черту. – Она быстро прокрутила в уме ситуацию, мысль засела в голове и пустила корни; женщина выхватила изо рта сигарету и стала размахивать ею перед лицом Чарли, подчеркивая каждый свой новый аргумент. – Вы в курсе, что они развернули целую кампанию? Не только они – все жильцы. Собрали пятьдесят три тысячи подписей под петицией в защиту домов, подали ее в муниципалитет, попытались добиться ее обсуждения в парламенте, притащили ее в местные газеты, заработали восемьдесят тысяч подписчиков в «Твиттере», подняли шумиху в «Фейсбуке»… И знаете, к чему это привело? Знаете, чем все обернулось в конце концов? Пшиком. Обычным пшиком, мать их. А почему? Да потому, что сделка проведена и обратной силы не имеет; бумаги подписаны, деньги уплачены. Таков закон. Так устроен мир, и никакое коллективное нытье ничего не изменит. Да, вот еще что. Они устроили нам антирекламу, да, и она нас задела, да, доставила нам неприятностей – на один день. Грязь прилипает ровно на день; может, чуть меньше. «Твиттер», «Фейсбук», телевидение, интернет-новости – вы в курсе, сколько времени сегодня держится на новостном сайте любая история, если только это не скандал со знаменитостями? Угадайте. Ну же, угадайте. Три часа. Вот как сильно нас задело. А потом мир сделал оборот, кто-то написал в «Твиттере» что-то новенькое, народ это пустил дальше, и пошло-поехало, и ничего не поменялось. Мир так устроен. Вот вам и власть народа. Хрень, а не власть.

Вестник Смерти молча посмотрел на лицо за двадцать тысяч фунтов и на костюм за десять тысяч, ощутил ногой прикосновение туфли за семьсот фунтов, и вестнику вдруг почудилась фигура за спиной женщины, этой сердитой женщины, чья улыбка напрочь пропала, а губы искривились, обнажив зубы, – почудилась фигура, наблюдавшая издалека, которая покачала головой и пошла прочь.

Чарли посмотрел женщине в глаза и понял, что сказать ему нечего.

(В большом торговом центре перед витриной магазина здорового питания стоит Голод и таращится на гигантские бочки протеиновых коктейлей, смотрит видеоролики из тренажерного зала, вновь переводит взгляд вниз, на пищевые добавки, и чувствует себя в затруднительном положении – она, всадник Апокалипсиса, не знает, что и думать…)

(На берегу Черного моря Война восклицает: «За здоровье!», чокается с капитаном боевого корабля и хихикает в ответ на смущенную капитанскую улыбку, а ветер полощет корабельные вымпелы.)

(В клинике южной Калифорнии Чума многозначительно кивает, обхватив подбородок ладонью, и говорит: «О, я знаю! Я знаю. На вакцинах просто зарабатывают деньги, в конце концов…»)

Возле нищего у колонны Нельсона опускается на корточки Смерть, кладет в шапку несколько монеток и задумчиво спрашивает:

– Вот скажи, изменился ли характер твоей работы с появлением бесконтактных кредитных карт?

Нищий вздрагивает и не отвечает, поскольку его пальто насквозь промочил дождь, и холод пробирает до костей, и никто с ним, попрошайкой, уже давным-давно не заговаривает.

В тот вечер Смерть скакал по земле на бледном коне, подходил к пришвартованному кораблю с босоногими беженцами, колотил в тюремные решетки, подносил химикаты поближе к свету со словами: «Что-то она мутновата», перерезал пуповину новорожденному с тихим шепотом: «С тобой мы увидимся не скоро», держал за руку вдову в холодной постели и хохотал, хохотал, хохотал над пылающим городом, и Чарли промолвил:

– Мне пора домой.

Женщина – ее имени он так и не узнал – вновь с улыбкой, вечной своей улыбкой, словно эти губы никогда ничего другого не делали, вдохнула сигаретный дым.

– Пока-пока, – пропела женщина, глядя в сторону. – Тра-ля-ля и все такое.

Чарли помедлил, подумал возмутиться, рассвирепеть, плюнуть ей в лицо, но лишь повесил голову и побрел прочь.

Глава 36

Я вот жила в Мумбаи, но знаете, там огромная пропасть между…

Париж. Горжусь Парижем, люблю Париж, а для работы он и вовсе…

Канберра. Не были в Канберре? Нет. Остальные тоже не были.

Бирмингем, сообщил вестник Смерти. Но сейчас живу в Лондоне.

Все засмеялись, вестница Голода забарабанила по тарелке палочками для еды. Вестники нечасто собирались вместе, чтобы вот так, вчетвером, но иногда землетрясение, иногда цунами, иногда мятеж, или бомбардировка, или…

– Простите-извините, – сказала вестница Войны. – Да, мне не светит вступить в ваш клуб стихийных бедствий, я пропущу все потопы и лавины… Мосул! Я столько времени провела в иракском Мосуле…

– В той части света теперь заоблачные цены на такси…

– Моя любимая гостиница, очень красивое место, но сейчас…

– Забронировать через «Эйрбиэнби» жилье в Могадишо. Я ответила, нет, оставайтесь с семьей…

– Я вот подумываю о тыле, о доме, – рассуждал вестник Смерти. – О чем-то своем. Чтобы однажды осесть, пустить корни: община, хор, городок с маленькими магазинчиками, все соседи меня знают…

Вновь бурный хохот, Чарли, какой ты смешной, ужасно смешной!

– Тогда в Пекине стоял густейший смог, и я…

– …верблюды, верблюды поразительные существа, вот только…

– Вся беда в том, что под землей есть нефть, так? Как только являются геологи, я понимаю – скоро ждать…

– Я смотрел футбольный матч на Шри-Ланке, – задумчиво тянул Чарли. – И был там один паренек – какой у него удар левой, уму непостижимо.

Позже, когда четверка помахала на прощание конвою ООН и вестница Войны пошла глумиться над представителем российского посольства, тогда вестница Голода опустила ладонь на руку Чарли и произнесла:

– Нужно выбирать, как жить тогда, когда ты живешь, Чарли.

Он стоял смущенный, в глаза бил свет фар отъезжающих грузовиков, на спине была соль, а вокруг – проволочная изгородь; стоял и не отводил взгляда от лица немолодой женщины.

– Давным-давно в Индии юношам велели упорно трудиться, зарабатывать деньги, строить дом, быть воином, быть мужчиной. Затем юноши взрослели, женились и переставали быть воинами, они распахивали поле, собирали фрукты вместе с детьми, учили их охотиться. И лишь когда эти житейские дела подходили к концу, тогда бывшие юноши удалялись в ашрам или в священную рощу и там размышляли над тайнами жизни. Так происходило всегда, бывшие юноши всегда уходили в священное место и всегда несли внутри себя святость. Однако до того, как стать святыми, они были сыновьями и отцами – пока не наступало определенное время. У тебя еще есть время, Чарли. Ты еще можешь выбирать.

Чарли задумался над ответом, но вестница Голода уже заметила знакомого врача-волонтера, которому хотела сказать куда больше.


– Эмми? Эмми, привет, прости, я…