Смерть не пришел в восторг от подобного отношения к своему вестнику, который в тот раз, кстати, выступал в роли последней любезности.
Смерть, если он не в восторге, оповестит о своих чувствах. Однако журналисты, которые могли бы рассказать миру обо всем, что они увидели в ту ночь – в ночь, когда Смерть явился с пламенным мечом и с кровью на устах, – были уже мертвы, а тела их захоронены в безымянной могиле.
Дурбан, ЮАР. В школе Гленвуда торжественно снесли остатки низкой кирпичной стены.
– В прежние времена, – провозгласила директриса, – эту стену возвели, чтобы разделить черных и белых детей, чтобы учить их по разные стороны. Есть стены, которые рушатся очень медленно, но постепенно все же рушатся, и наших детей ждет светлое будущее.
Ангола. К неподвижной глади озера подъехал грузовик с заботливо охлажденными лекарствами, из грузовика вышли женщины в резиновых перчатках, набрали в пробирки воду и сказали – да, сегодня да, в этом озере больше нет ришты.
Зрят ли Смерть круглые черви?
плыть-плыть-есть-размножаться-плыть-плыть-есть-размножаться
Кения.
– Я застрелил браконьера и спас носорога. На всей планете осталось пятьсот носорогов. Придут новые браконьеры, их я тоже застрелю.
Кигали.
– Мы будем жить. Мы сделаем нашу страну лучше, создадим новый мир. Мы не забудем прошлого. Мы обратим взгляд в будущее. Мы возведем Иерусалим.
Гана, подарок от Смерти военным деятелям – книга по истории Французской революции и якобинского террора. В том году в Гане были опротестованы результаты выборов, но потом наблюдатели объявили, что все прошло демократично и честно. И солдаты остались дома, и люди на улицах запели и возликовали.
Ради подобных событий Смерть тоже приходит. Поговаривали, будто в тот день Смерть пел и плясал вместе со всеми, и будто в ту ночь умирали одни старики.
Накануне отлета Чарли дарит Эмми цветы и готовит ужин, и ей уже легче принимать и первое, и второе, легче верить в то, что ее могут любить и что это нормально.
Вестник Смерти летит в Лагос.
Глава 64
В аэропорту Чарли встречал мужчина. Росту в нем было ни на йоту не больше пяти футов[10], а сбоку он выглядел как идеальная тонкая прямая. Гладкая бритая голова, небольшой приплюснутый нос, глаза в форме совершенного овала и улыбка до ушей – широкая-широкая, из-за нее шея, казалось, вот-вот лопнет, так напрягались на ней все мыслимые и немыслимые мышцы. Мужчина обеими руками стискивал картонку с крупной черной надписью: «МИСТАР ВЕСНИК».
– О вы вестник Смерти с приездом с приездом с приездом я Йоми с приездом прошу сюда позвольте ваши сумки хорошо ли долетели не долго ли не жарко ли люди жалуются на жару, но сейчас не жарко еще тепло тепло прошу сюда моя машина – уйди мальчик уйди не зли меня – простите дети у нас такие приставучие сюда садитесь давайте я это уберу вы любите музыку, у меня есть отличная музыка вам нравится «Уан дирекшн»?
– Э…
– …останься у меня сегодня! Эгей! Видите вон того парня, это пайли, они нехорошие, едут медленно, едут медленно…
– А у вас на дорогах всегда?..
– Погодите, вижу просвет!
– Разве по бордюру можно?
– Все так делают – гляньте, он едет не в ту сторону!
– Да уж.
– Вы как?
– Я… я не спешу, по-моему, в смысле, не надо гнать из-за меня…
– Э, в Лагосе так принято, вы в Найре, привыкайте!
– И то верно.
– Эгей, вы приехали убить кого-то важного?
– Нет, я вообще-то не убиваю…
– Кругом вражда, такая вражда, людям страшно, а когда людям страшно, большая касала, она сама себя подпитывает, страх и страх и страх и страх питает сам себя эгей, сделать бы двигатель на страхе, и не стало б больше загрязнения и вони в воздухе, один страх, страх он ведь побеждает, пока не приходит Смерть. Но нет – ты живой, так? Ты живой, пока живешь, вот так и можно остановить страх, поэтому эге-гей, живи, да и все, живи!
Йоми хохотнул и тут же ударил кулаком по клаксону – какой-то автомобиль оцарапал машину Йоми.
Гостиница в Икойи, на острове Лагос. Все на высшем уровне, совсем не похоже на Нигерию. Полы до блеска отполированы механическим полотером, его толкает женщина, которой велели не надевать на работу серьги-кольца; растения в горшках с крупным темно-серым песком, похожим на наполнитель для кошачьего туалета. Конторка портье с латунной табличкой «Ресепшен»; красная униформа, слишком строгая и жаркая для здешнего климата; ослепительные улыбки; лифтер, который подскакивает, точно в него электрошокером ткнули, спешит раньше вас нажать кнопку и – самое поразительное – не требует чаевых. Разве это Лагос?
Вестник Смерти стоял у окна номера на седьмом этаже, смотрел на лагуну, на задымленный серо-бурый горизонт, слушал автомобильные гудки, ощущал дрожь и гул генераторов за домами и испытывал сомнение – действительно ли он, вестник, здесь впервые? Может, он уже бывал в Нигерии – или, скорее, бывала другая вестница, а Чарли хранил ее мысли? Может, воспоминания всех предшествующих вестников Смерти сливались в одно, прилеты, вылеты, прилеты, вылеты…
(Чарли на мгновенье закрыл глаза и воспарил над пылающим Римом – орлиные крылья, желтые зеницы, – и ничуть не удивился.)
(Синдром смены часовых поясов – порой штука странная. Обычный синдром смены часовых поясов.)
Лагос, вечер, прогулка по берегу лагуны. Воздух липкий. Над водой, по идее, должен бы веять прохладный ветерок, сдувать клейкий пот и запах гнили, но даже там дно лодки пышет жаром, будто море выдыхает огонь. Безлюдное место отыскать трудно, разве что гостиничный номер. У обочины шумных дорог стоят женщины с огромными бочками и блюдами на голове – мойн-мойн, акара, эва-агойин и хлеб, жареные бананы-плантаны, тушеная говядина, черная фасоль и уксусные закуски; мясо-барбекю, от которого жжет внутри, пакеты с вареным арахисом и запеченная до углей рыба в оранжевом соусе, от которого пальцы Чарли еще долго щипало, даже тщательное облизывание не помогло. Перед магазинчиком, где девяносто девять процентов пространства занимали мобильные телефоны, и лишь один процент отводился воздуху, торчал мужчина в шортах и шлепанцах. Чарли поразмыслил, а не купить ли у него зеленый баклажан, но устоял. Диарея путешественника – аргумент убедительный; она была, скорее всего, неминуема, но Чарли ведь приехал в Лагос ненадолго, вдруг на этот раз – ну вдруг – бог милует.
Вдалеке мелькнула полицейская машина, и женщины, сидевшие на корточках перед хлипкими печками, исчезли, будто туман поутру, никакой суеты, обычное дело, издержки бизнеса. Ойнбо, ойнбо, кричала детвора Чарли, пока тот петлял между машин-убийц. Ойнбо, ойнбо, чужестранец, белый человек! Местами тротуары были, местами – нет. Местами вдоль обочины шла узкая грязная дорожка – здесь тротуар предполагался, но плиты не доехали. Гигантские рекламные щиты предлагали американские бургеры или спасение души в объятиях Христа. Попрошайки были наперечет. Даже старые вдовы, согбенные и беззубые, ковыляли туда-сюда вдоль дороги, продавали мятые фрукты или игрушечные пистолетики, кутались в пурпур и синь, желтизну и зелень, потертую на швах.
Электричество выключают, опять, опять, люди охают, чертыхаются, ворчат, ну и как работать в таких условиях? В небе над лачугами, которые льнут друг к другу в каждом закоулке Лагоса, подползают к белым особнякам суперзвезд, поп-звезд, звезд от бога и военных, – над этими лачугами как попало натянуты провода. Энергетические компании сыплют проклятьями и заявляют:
– Как же вам что-то поставлять, если вы все крадете?
– Нечего у вас красть! – звучит в ответ. – Вы нам ничего не даете!
Так и живут.
Утро, у Чарли длинный список дел.
Йоми ждал у гостиничных ворот. Чарли пришлось поручиться за своего возмущенного водителя – охранники не пропускали его на территорию.
– Куда сегодня поедем? – спросил Йоми.
– Мне нужно кое-что забрать, а потом кое-что отдать.
Пожатие плечами.
– Работа у вас такая, аби!
Поехали в резвом потоке лагосского транспорта, под дружелюбные гудки клаксонов. Йоми после недолгих уговоров включил радио, стал вертеть ручку настройки.
– Я закричал: «Боже, боже, боже!».
– О, Барбара-Энн, за руку меня возьми…
– Бои на севере…
– Я имею в виду экологические последствия такого…
– Отличие в том, что йоруба, я сейчас о людях, о народности йоруба…
– На часах двенадцать, полночь, брат мой…
– Господь мне денег не платит.
– Нашу демократию нужно восстанавливать…
– О, спасибо за звонок, у вас, похоже, настоящая проблема, настоящая, давайте-ка спросим мнения слушателей.
В конце концов остановились на волне, которая, по словам Йоми, передавала нормальный йо-поп и афробит, если вам такое нравится.
Чарли нравилось. Он любил слушать музыку тех мест, по которым путешествовал. Она оставалась с ним навсегда, он бережно хранил ее в памяти. Будь у него возможность, Чарли съездил бы на музыкальную площадку «Африка-Шрайн», но Йоми зацокал и возразил – нет-нет, если хотите настоящую музыку, правильную музыку, то я отвезу вас в Икеджу, послушаете новые группы, новые песни!
Группы вроде «Уан дирекшн»? с упавшим сердцем спросил Чарли.
Йоми внезапно глянул на него с таким гневом, что Чарли судорожно сглотнул и потупил взгляд.
– Та музыка – просто для вождения, для работы, – ответил Йоми. – А музыка Найры – для народа, для справедливости и для души.
Чарли сказал – замечательно, хочу. Днем они выехали из Лагоса, сто миль туда, сто миль назад, доставили ведро с лопатой одной семье в илистую речную низину, где отдаленные языки пламени окрашивали небо в черно-оранжевые тона. Вечером вестник с водителем отправились слушать новую музыку, и Чарли в конечном итоге слегка опьянел, а Йоми опьянел сильно, и они вернулись на остров Лагос на такси, вместе с образовательным технологом («технология изменит систему обучения детей») и медсестрой («деревенские медсестры не выходят на работу потому, что им дают бессмысленные задания»).