На следующий день Чарли и Йоми вновь мчали по ослепительным задымленным улицам Лагоса под высокими башнями банков и телекоммуникационных компаний, мимо раскидистых пальм, сквозь бесконечный грохот дорожек и дорог. Чарли глянул в телефон на список людей, которых следовало посетить, и усомнился, что они с Йоми ко всем успеют: слишком уж растянут этот город, слишком загроможден, в нем чересчур много бетона и гудрона, железа и грязи, виляющих машин и громкоголосых уличных торговцев, много лопающихся по швам автобусов, рекламных щитов и рынков, магазинов и пристаней; хорошо бы продлить командировку хотя бы на день, а лучше на два; впрочем, как ни странно, ни жара, ни пот, ни грохот не мешали Чарли получать удовольствие. Влажный зной Лагоса выжигал из Чарли сухое дыхание сирийской пустыни. Теперь, смыкая по ночам веки, он лишь порой – когда отпускал мысли поблуждать – видел устремленные на него глаза сотен трупов. Лишь порой. Потом Чарли ощущал вину за то, что он не видит их чаще. Потом видел вновь. Потом включал свет и плескал водой в лицо, смывая с себя мертвые взгляды. Потом в конце концов засыпал, а мир летел дальше, музыка играла, голоса звенели, землю устилали кости, и порой Чарли помнил, а порой просто жил, а порой – очень редко – у него получалось и то, и другое.
Дела-дела-дела. Бывало, что Смерть предпочитал работать именно так – множество встреч в одном месте, все разом; Сага советовала Чарли в подобных случаях смотреть в оба и ни в коем случае не опаздывать на обратный самолет.
– Землетрясения, цунами, мощные катаклизмы; будь внимателен, если увидишь поблизости Чуму, обычно это верный знак таких вот штучек… – Сага немного подумала и добавила: – А может, это просто политика Милтон-Кинс. Выполни работу оптом по одному авиабилету, навести побольше народу в одном месте, сэкономь, будь расторопным вестником – оно и правда, на паспортном контроле в Москве теперь ад кромешный, а для поездок в Израиль и Кубу почти всегда нужны разные паспорта.
Торговый центр – такой же, как в любой другой точке планеты: на пластиковых стульях восседают семьи, едят жареную курицу, вокруг снуют покупатели в ярко-розовых и сочно-красных нарядах, спешат приобрести на распродаже дизайнерские новинки в черно-белых тонах. Товары для кухни, детские книги, видеоигры, диски с последними киношедеврами, туристическое агентство, огромная аптека, забитая элитными памперсами. Витрины с золотыми часами разглядывают щеголеватые мужчины: в кармане пиджака торчит безупречный шелковый платок, кожаные туфли отполированы до блеска. Днем такой мужчина продает стиральные машины, а вечером подрабатывает репетитором математики на своей же улице, где он до сих пор живет с двумя сыновьями, своей матерью, женой, ее матерью – но по его одежде не скажешь, нет-нет, только не он, только не этот восхитительный джентльмен!
В магазине международной сети, которая продает сделанные в Китае детские коляски, вестник Смерти вручает женщине с ярко-красными губами и очень черными глазами книгу по юриспруденции. Книгу он купил возле университета. Женщина нервно прижимает подарок и вскидывает глаза:
– Тут «Боко харам»? Они расстреляют наш торговый центр, как в Найроби?
Чарли не знает.
По дороге в Мушин у Йоми зазвонил телефон.
– Ты, судя по всему, едешь в Мушин, – вежливо произнесли в трубке. – Все в порядке?
– Да-да, – отрывисто пролаял Йоми. – Я туда клиента везу!
Он отключился, смущенно поерзал и выпалил:
– Жена. Очень настаивала, чтобы я проверил машину. На всякий случай, видите ли.
Чарли не ответил.
– Жена хочет переехать в Абуджу, – нарушил тишину Йоми. – Говорит, там лучше, но я как-то был в Абудже, скука жуткая. Скука-скука-скука, дрянь, совсем не так, как тут, не как в Лагосе, Лагос волшебное место, клянусь, и лучшего не будет, клянусь, до конца моих дней.
Он немного восстановил свою честь этим горделивым заявлением, и они покатили дальше под звуки радио.
Немощеные улицы между незаконных домов. Когда Чарли впервые ехал в трущобы, он рисовал себе темные диккенсовские закоулки и злобные ухмылки. Когда Чарли впервые приехал в трущобы, ему попробовали продать кока-колу и спросили у него совета, какой оператор мобильной связи лучше. Тот человек из трущоб жил вместе с семью соседями в комнатке размером с Чарлину кухню. Крышей им служил лист рифленого железа, дыры в стенах закрывал картон. Бедняки смотрели футбол по телевизору с экраном тридцать на тридцать сантиметров, воруя электричество у крупного соседнего предприятия, и Чарли все гадал, за какую команду они болеют и где бы ему купить футболку. Они самовольно поселились в канаве для нечистот, ну и что, сказал новый знакомый, это ведь крыша над головой, это семья, дом, понимаешь?
Сегодня Чарли приезжает в Мушин и вручает женщине с тремя детьми садовую лопатку и рулетку. Женщина улыбается и благодарит, дети таращат глаза и тоже благодарят, так положено, а Чарли садится в машину и уезжает, назад на задымленную объездную дорогу – она вьется поверху, а под ней неистовствуют в ожидании люди.
В дорогом многоквартирном доме на берегу острова Виктория вестник Смерти проходит двух охранников и личного помощника и только потом попадает к их начальнику. Тот сидит, закинув ноги на стол из полированного стекла – человек, который несколько лет назад совершил некий грандиозный прорыв в области телекоммуникаций и настолько разбогател, что разучился управлять компанией и, ни о чем не подозревая, стал получать лишь крохотную толику от собственной прибыли. Чарли вручает мужчине маленький ершик, таким удобно чистить бутылки с узким горлышком, металлические щетинки торчат во все стороны; мужчина недоуменно смотрит на подарок, потом хохочет:
– Это для оружия, нет?
Он достает из стола револьвер, новенький, с рукоятью из слоновой кости и тяжеловесного серебра – на вид неподъемный, и отдача у револьвера наверняка очень сильная, руку сломать можно.
– Держу его для улицы, – поясняет мужчина. – Улица, люди, ух, люди такие завистливые!
– Поверю вам на слово, – говорит Чарли.
– Оставайтесь на чай. Я приготовлю бутерброды с огурцом.
– Спасибо за приглашение, но мне пора.
Полицейский. Импровизированная дорожная застава, он самодовольно расхаживает вокруг в зеркальных очках и белых перчатках, собирает небольшую мзду, комиссионные, понимаете ли, комиссионные полицейскому за разрешение проехать – и не важно, что вы ни в чем не виноваты, он тут закон, он найдет, в чем вас обвинить, уж будьте уверены.
Чарли протягивает ему три тысячи американских долларов в использованных банкнотах.
Полицейский стоит у обочины, дверь в его машину распахнута, громко играет музыка, он широко улыбается.
– Тебе не надо? Я не саби[11].
– Это от моего начальника, – поясняет Чарли.
Йоми беспокойно кружит сзади, он боится – непонятно, то ли полицейского, то ли прилюдной передачи из рук в руки такой крупной суммы.
– Начальник попросил подарить вам деньги, в качестве любезности. Или предостережения.
Полицейский не понимает. Он относит деньги домой, прячет их – кто бы мог подумать! – под кроватью и не рассказывает о них жене.
Церковь.
В зал, предназначенный для совещаний, набилось пять тысяч человек. После обеда придет еще пять тысяч, послушать другого проповедника. Сегодняшний пастор невысок, ему под семьдесят, он одет в ярко-фиолетовый полиэстер, за ним раскачивается хор из пяти человек, барабанщик с гитаристом живут своей громкой жизнью. Пастор бегает взад-вперед и выкрикивает: Иисус, Иисус, Иисус! Иисус, пощади нас, Иисус, искупи грехи наши, Иисус, Иисус!
Женщины несут пастору свои трусы – пусть благословит, это поможет забеременеть. Он продает освященные гигиенические прокладки, футболки благочестивых детей и божественные бутылочки с растительным маслом, которые гарантированно уберегут от бесовского обжорства. Пока пастор выкрикивает свои суждения о мире, между рядами снуют люди с желтыми ведрами и собирают найры крупными купюрами у рыдающих, радостных, исступленных людей, у которых в сердце надежда, а в легких – музыка.
– Иисус! Иисус, Иисус!
На колени перед пастором падает женщина с опухолью в груди и плачет, плачет, он прижимает ей ко лбу руки и кричит:
– Изыди, демон, изыди! Изыди в никуда, изыди!
Женщина корчится, визжит, бормочет на непонятном языке, и дочь ее тоже плачет, одна, дома, пока пастор делает свое дело, ведь дочь этой женщины – врач, она знает, что будет, она ясно видит судьбу своей матери, но не может уговорить ее на химиотерапию, как ни старается.
– Иисус! Иисус повелевает тобой! Иисус исцеляет тебя!
Вестник Смерти сидит в первом ряду и не подозревает о том, что вестник Чумы тоже здесь, на тридцать два ряда дальше.
Поздно вечером в гольф-клубах Икойи взлетают клюшки, экспаты пьют с экспатами в отеле для экспатов. Над берегами лагуны плывет музыка, по волнам скачут водные мотоциклы, встает луна, в супермаркетах по грязному полу гремят тележки, шипит мясо на раскаленной сковороде, квакушки квакают, между лачуг на тонких ногах-сваях скользят лодки, уходят подальше от сухопутных крыс, и Чарли слушает музыку у прекрасного, зловонного моря в ажуре мусора, закрывает глаза – так слышнее, – и ощущает умиротворение, пусть и ненадолго.
Глава 65
Разыскать Изабеллу Абайоми оказалось на удивление трудно.
Чарли не получил от Милтон-Кинс домашнего адреса, лишь время и место встречи. Место – ночной клуб в Ябе, за дверью без опознавательных знаков. Чарли дважды прошел мимо, прежде чем ее заметил. Постучал. Ему было очень не по себе. Открыла женщина, глянула неласково и вопросила:
– Чего нада?
– Я ищу Изабеллу Абайоми…
– Пятнадцать сотен найр!
– Простите, я…
– Давай сюда!
Он застыл в нерешительности. Изабелла Абайоми была последней в его списке, и, хотя происходящее смахивало на вымогательство, работу следовало выполнить. Чарли вытащил деньги. Женщина сунула ему клочок бумаги с номером, поставила на руке чернильную печать с изображением Минни Маус и наконец отступила в сторону. Чарли вошел.