И тут со стороны распахнутой калитки прозвучал женский голос:
– Я тебя убью.
Она сказала это совершенно спокойно, ровно, бесцветно. Все глаза обратились к ней, новой гостье на сцене. Женщина держала пистолет, крепко стискивала обеими руками, и при виде нее Изабелла едва не задохнулась от облегчения. Волосы незнакомки были заплетены в множество тугих, средней длины косичек с бусинами на конце; кожа – бледнее, чем у Изабеллы, все равно имела глубокий темный оттенок ночи. Под широкими яркими глазами выделялись высокие скулы. Женщина носила желтую тунику с длинными рукавами и зеленую юбку с запа́хом. Из ушей до самой шеи свисали крупные серьги-кольца, а из бюстгальтера торчал мобильный телефон.
Женщина нацелила пистолет на Иону, а тот недоверчиво прошипел:
– Ни за что. Не посмеешь.
– Сам знаешь, что посмею, – твердо ответила женщина. – Марш отсюда! – И еще раз, когда никто не двинулся: – Марш!
Она шагнула в сторону, освободила проход, отступила еще, проводила дулом пистолета двух мальчишек, которые вдруг опять стали детьми, и мужчину.
– Марш!
На миг ее голос, такой ровный и бесцветный, сорвался на визг, самообладание ей изменило, оружие дрогнуло.
По-видимому, именно это, а не спокойствие незнакомки, побудило их к бегству. Наверное, именно тогда они поняли, что ее страх для них опасен.
Иона застегнул ремень и процедил:
– Вам конец, суки. Конец.
И тоже вышел. Не побежал – нет, не побежал. Иона никогда не бежит.
– Вам конец, – выдохнул он и осклабился.
Замер в нескольких дюймах от пистолета, плюнул женщине под ноги и зашагал по улице.
Глава 68
Изабелла плакала.
Чарли тоже был бы не прочь заплакать, но как только схлынул адреналин, мысль о торчащем из руки ноже вышла на первый план и затмила все остальное.
Женщина с пистолетом прижимала Изабеллу к себе, пока та качалась, дрожала, всхлипывала и орошала тунику незнакомки слезами и соплями – прижимала крепко, прижимала и прижимала, и шептала слова на йоруба, которых Чарли не понимал: милая моя, я тебя люблю, я с тобой, я люблю тебя, я пришла, пришла, милая моя, милая…
В слезах Изабеллы не было ничего постыдного. Она плакала не от печали, не от горя, не от страха. Из Изабеллы выходила решимость, которая крепла целых три года; то было освобождение после бури. Чарли знал, он помнил, что чувствуешь, как только кошмар отступает.
Мало-помалу слезы утихли.
В краю лесов…
…в краю озер…
Наконец женщина с пистолетом посмотрела на Чарли и, указав на него, с беспокойством спросила:
– Кто этот ойнбо?
Изабелла подняла красные глаза и вдруг захохотала; слезы, которые сотрясали ее тело минуту назад, уступили место совсем другому чувству, радостному и необузданному, и оно свободно потекло наружу из смешливого уголка ее души.
– Он вестник Смерти, да-да! Вестник долбаной Смерти!
Женщину звали Кеми.
Ее машину окружила ватага детишек, которые при приближении хозяйки загалдели – мисс, мисс, мы охраняли машину, хоть вы ее тут и поставили, мы хорошо охраняли, – и Кеми не глядя сунула им пятьсот найр; дети радостно заулюлюкали, засмеялись и убежали, ликованию их не было предела.
Кеми вела. Изабелла сидела впереди, Чарли – сзади. Если он не смотрел на руку, боль немного отступала. Можно было вообразить, что это просто укус страшного насекомого, например, или результат зверской игры в теннис. Правда, последний вариант воображался плохо, но он был таким нелепым, что вызывал улыбку, а улыбка тоже помогала притупить боль.
Кеми крепко сжимала ладонь Изабеллы. Та, похоже, чувствовала себя не лучше Чарли. Она болтала без особого смысла, журчала словами, порой умолкала, смеялась и восклицала:
– Ты, с пистолетом! – и потом: – Вестник Смерти…
Смеялась, лепетала что-то еще, а временами плакала, но после обязательно шутила и цокала языком:
– Ай-яй, ну на кого я похожа, глаза опухшие, красные.
Кеми только крепче стискивала ладонь Изабеллы и молча вела машину в больницу.
Они поспешили к аварийному входу, но медсестра бросила на них взгляд и гаркнула:
– Вы ж ходячие!
Пришлось топать в легкую травму.
Очередь в легкой травме растянулась на шесть часов, наконец пришел врач-стажер с огромными совиными глазами за стеклами очков, указал на торчащее из Чарли лезвие и спросил:
– Только это, да?
Чарли не знал, как отвечать.
Потом другой доктор, намного важнее, увидел Чарли, съежившегося в пластиковом кресле рядом с Изабеллой, и пролаял:
– Вы иностранец! Что вы здесь делаете? – и послал их в больницу для американцев и экспатов.
В американской больнице у Чарли спросили, есть ли у него страховка.
Он кивнул и достал со дна сумки полис. Сотрудник перевел взгляд на Изабеллу.
– А у вас?
Она помотала головой – ладонь по-прежнему крепко зажата в ладони Кеми, – и Чарли неожиданно для себя выпалил:
– Я заплачу за ее лечение.
– Не надо… – начала Изабелла, но он ее оборвал.
– Я заплачу.
Изабелла, казалось, сейчас заспорит, но тут Кеми сильнее стиснула пальцы подруги, и Изабелла промолчала, посмотрела под ноги, и на ее глаза вновь навернулись слезы – слезы, которые подступают лишь тогда, когда после долгой черной полосы встречаешь на пути доброту. Изабелла кивнула, и ее впустили.
Лезвие извлекли под местной анестезией, потом сделали Чарли множество уколов и прививок от каких-то жутких болезней, причем через катетер – решили, что так будет проще, чем тыкать раз за разом.
Теперь Чарли лежал один в безупречно чистом, спокойном мирке заграничного богатства посреди суетливого города, из руки торчала иголка, на потолке сиял ослепительно-белый свет, Милтон-Кинс улаживал вопросы с медицинской страховкой, а сестры в ярко-синей форме неслышно скользили между пустых кроватей. Это место ни капли не походило на больницу, куда Изабеллу с Чарли доставила Кеми, – больницу, где на каждом шагу царили обман и лицемерие; где раненые и окровавленные, обездоленные и напуганные рыдали в коридорах. Здесь было царство ойнбо, белых людей, которые приезжают в Лагос понежиться на солнышке, посмаковать острые блюда и послушать афробит у моря, желательно не покидая при этом безопасного, знакомого мира.
А какой мир знаком ему, Чарли?
(В голове всплыли чьи-то слова. Очередной мир гибнет. Гибнет. Выдохни, отпусти…)
Чарли закрыл глаза, на сетчатке отпечаталось изображение флуоресцентной лампы на потолке – дерганое, нечеткое, оно словно просачивалось сквозь радужку само по себе, под действием силы тяжести.
Через несколько часов Чарли спросил:
– Можно я пойду?
Ему разрешили и вызвали такси.
Он сидел в приемном покое и…
…ничего не ощущал.
Часы тикали, время шло, а Чарли
просто был здесь.
Сидел.
Тут загудел телефон: из Милтон-Кинс подтвердили, что со страховкой все в порядке и что для Чарли уже заказан обратный билет на послезавтра в Дубай; и не мог бы Чарли выслать список прививок, которые ему нужно сделать в дальнейшем, – Милтон-Кинс все организует. Чарли смотрел на сообщение и думал об Изабелле. Наверное, теперь настало время поплакать и ему, она ведь уже перестала.
Он не стал отвечать, сунул телефон обратно в карман и нащупал там что-то теплое и бумажное. Достал. Конверт, запечатанный, с подписью «Изабелла Абайоми».
Чарли вытаращил глаза на конверт, словно кот, которому после двадцати лет счастливого чревоугодия неожиданно подсунули миску с непонятной едой.
Вынырнув из недолгого ступора, Чарли дотащился до регистратуры и спросил:
– Женщина, с которой я приехал, еще тут?
Сотрудница указала в глубь коридора, Чарли неразборчиво поблагодарил и, опустив голову, побрел в нужную сторону, нетвердые шаги его зашелестели поминальным шарканьем по священному коридору.
Изабелла и Кеми сидели перед кабинетом в отделе визуализационной диагностики, ждали результатов. При виде Чарли Изабелла с трудом встала, Кеми неохотно последовала ее примеру.
– Не нужно за меня платить… – произнесла Изабелла.
Кеми перебила ее простым:
– Спасибо. Я не знаю, зачем вы здесь, вестник Смерти, но за все, что вы сделали сегодня для Изабеллы, – спасибо. Только хочу поинтересоваться: эти люди напали потому, что вы приехали, или вы приехали потому, что эти люди напали?
Чарли помолчал. В голосе Кеми не было злости; спокойный вопрос благоразумной женщины. Благоразумной женщины с пистолетом в сумочке, поправил себя Чарли. Он набрал полную грудь воздуха, ощутил резкую боль, поспешно выпустил воздух и, вдохнув помельче, заявил:
– По-моему, эти люди не имели ко мне никакого отношения. Я предшествую Смерти, однако сегодня я его не видел.
Чарли протянул конверт, Изабеллу передернуло.
– Прошу вас. Пожалуйста. Я… я не знаю, как оно… но мой начальник не… он не… иногда он, конечно, хотя вряд ли… Однажды в Беларуси, там напали, и их… Прошу вас. Возьмите.
Изабелла помотала головой и спряталась за жесткой прямой спиной Кеми. Та втянула нижнюю губу в рот, затем отпустила, шумно надув щеки, и забрала конверт.
– Спасибо, – сказал Чарли.
– Не хочу я никакого конверта, – огрызнулась Изабелла.
Кеми пожала плечами.
– А он все равно явился, и Смерть тоже. Оба они здесь, хотим мы того или нет.
Она полоснула по конверту длинным острым ногтем и достала открытки.
Открытки.
Яркие картинки, масляная краска, фоторепродукции.
Домик у реки.
Слоны в высокой траве.
Голова рычащего льва.
Горы, где обитают дикие павианы.
Женщины, за яркие юбки которых цепляются дети, шагают по плодородным полям.
Рассвет над саванной.
На обороте – место для штампа, линии для адреса.
Художественные открытки с изображением нездешних мест, чужой рай.
Кеми листала их молча, Изабелла тоже разглядывала. Когда все было просмотрено, Кеми сунула открытки в к