онверт, дважды ударила конвертом по стене – утрамбовала содержимое – и спрятала его в сумочку.
– Спасибо, вестник Смерти, – вежливо произнесла Кеми и протянула для рукопожатия правую руку, на которой болталась сумочка с пистолетом. – Спасибо за все.
Чарли пожал руку, не сводя глаз с лица Изабеллы, улыбнулся и пошел прочь.
Уже у дверей он замер.
– Мисс Абайоми?
Изабелла на него не глянула.
– Вы замечательно умеете смешить. Я был на вашем выступлении. Здорово. Мне очень понравилось. Спасибо вам.
Глаза у нее вспыхнули, она прямо посмотрела на Чарли, отвернулась.
Он сделал еще шаг, вновь застыл и выпалил:
– Иногда я прихожу как последняя любезность, иногда – как предостережение, а сегодня… Кто я сегодня? Вы знаете?
На этот раз глаза Изабеллы метнулись к нему, вновь сверкнули бешенством, жгучей яростью, чем-то, не поддающимся описанию.
Зато Кеми отреагировала иначе.
– Сегодня? – с улыбкой выдохнула она. – Думаю, последняя любезность. Или предостережение? Скорее, все же любезность. Ничего не попишешь.
– Думаете, Смерть уже за вами идет? Это предопределено?
– Да. Наверное. Человек, которого вы видели, этот мужчина… Его зовут Иона. Его отец – судья. Иона миллионер. Ему принадлежат чужие жизни, чужой бизнес, да все. Иона захотел, чтобы мы тоже ему принадлежали. А у нас… у нас есть мы. Преступление, конечно; нам нельзя быть вместе. Тяжкий грех. Если нас арестуют – а уж Иона об этом позаботится или просто убьет нас, – тогда мы сядем в тюрьму. В северных штатах нас забили бы камнями насмерть. Ваши… открытки фантастические, только они не меняют главного. Мы – нигерийки. Здесь наш дом. Мы, вполне вероятно, за него умрем. За него – и друг за друга. Потому-то вы и приехали, господин вестник Смерти. Сегодняшняя стычка… была не первой. Далеко не первой. И не последней. Однажды мы не сумеем прийти друг другу на помощь, и возможно, раз вы уже тут, день этот близок. Не ужасайтесь, не надо – вам не стать таким, как мы, и потому не понять. Тот, кто лишает жизни лесбиянку, убивает не человека, нет. Нелюдя.
люди-люди-люди-крысы-крысы-люди-крысы-крысы-люди
Чарли потряс головой, в ушах гремело, в черепе барабаном стучало
люди-крысы-крысы-люди-крысы
Кеми склонила голову набок.
– Вы… Вам плохо?
– Я… Все нормально. Спасибо. То есть… Как же так?
– Мы сами выбираем, как жить, – пожала она плечами.
– А сегодняшнее нападение? Оно ничего не меняет?
– Нет. Говорю же – это не в первый раз.
Чарли посмотрел мимо Кеми, на Изабеллу, которая молча стояла позади своей любимой. Где сейчас Изабеллино остроумие, где ее юмор, ее заразительный смех? Вдали от сцены он исчез, хотя это, наверное, закономерно; наверное, смех тоже был лишь частью выступления.
Чарли уставился под ноги.
Застыл.
Женщины ждали.
Наконец он поднял голову и спросил:
– Дома у вас безопасно?
Они не ответили.
– Я живу в хорошей гостинице. То есть я живу в дорогущей плохой гостинице, но в целом там нормально.
– Не надо нас жалеть, – прошипела Изабелла. – Наша жизнь принадлежит нам.
– Нет, – возразил Чарли с невольной резкостью. – Смерть подступает. Я его видел. Видел на леднике, на краю ямы; видел посреди улицы, где богачи распивали шампанское, видел у постели отца. Смерть идет за вами, он на подходе, но я-то поспел раньше. Поэтому во имя всего на свете, во имя того, что по-настоящему ценно, прошу вас… очень прошу. Одна-единственная ночь. Позвольте мне сделать доброе дело.
Женщины переглянулись.
Слова, на йоруба, ласковые, быстрые.
– Ладно, – произнесла Изабелла.
Глава 69
– Хочу съездить в Африку.
– Он молодец, сократил нашу зависимость от иностранной помощи почти на семьдесят процентов. Да, это будет уже пятый его срок, зато с финансовой точки зрения…
– Белые тоже были рабами, между прочим! И нечего устраивать такой шум…
– Туареги, зулусы, банту, масаи, ашанти, хуту, тутси, шона, хауса, луба, фула, берберы, манде…
– В Африку? Куда именно?
– Кофе-бананы-ананасы-апельсины-манго-маис-сахар-красное дерево-черное дерево-алмазы-уран…
– Ты в курсе, что Египет – тоже Африка? Я-то всегда…
– Да чем так славны британцы? Столько бюрократизма в наследство…
– Не хотят. Не их культура. Да, в Эфиопии им это нравилось, только ведь от Эфиопии до Анголы пять с половиной тысяч километров…
– Пьесу ставят в Греции. Верно, действие происходит в послевоенные годы, но почему вы решили, будто это автоматически подразумевает?..
– Я что, похожа на жертву?
– Никак не пойму, почему там нельзя сделать, как везде.
Глава 70
В краю солнца…
…в краю нефти…
…на берегу лагуны, у которой раскинулся город…
Изабеллу и Кеми поселили в отдельных номерах, поскольку так положено.
Кеми украдкой прошмыгнула в номер к Изабелле и крепко ее обняла, тесно прижалась на односпальной кровати. Изабелла теперь не скоро почувствует себя в безопасности. Отныне глаза незнакомцев полны пуль.
Чарли лежал на спине, в комнате у моря, – смотрел в потолок, не спал.
Тут-тук-тук!
Тук-тук-тук!
Чарли открыл глаза. Видимо, он все же уснул, потому что солнце стояло высоко, день был жарким, а в дверь стучали. Чарли натянул бесплатный гостиничный халат и тапочки на тонкой подошве, прислонил ноющую, в синяках, спину к стене у двери.
– Кто там?
– Полиция!
Глазок в двери отсутствовал. Чарли приоткрыл ее, не снимая цепочки. В коридоре стояли двое мужчин в поношенных белых рубашках и черных брюках. Один помахал перед узкой щелью удостоверением, спросил:
– Вы – мистер вестник Смерти?
– Что вам нужно?
– Поговорить о вчерашнем происшествии.
– Дадите мне пять минут?
– Да. Мы подождем тут.
– Спасибо.
Чарли закрыл дверь. Интересно, остались ли у него чистые трусы?
Расположились в гостиничном баре. Алкоголь никто не подавал, по крайней мере в такое время. Чарли попросил фруктов и йогурта. Полицейские заказали кофе. Все трое сидели в ожидании заказа, не произнося ни слова, точно ритуал беседы нельзя было начинать, пока животы не наполнятся, а по жилам не потечет кофеин. Чарли демонстративно проверял почту в телефоне и гадал, много ли на лице синяков. Чарли очень спешил одеться, поэтому в зеркало не глянул и неправильно застегнул рубашку: вверху торчала одинокая пуговица, которую некуда было деть; внизу бедной родственницей висела бесхозная петля. Челюсть при движении скрипела. Живот болел. Рука пульсировала. Может, зря Чарли выписали из больницы?
Ц-ц, проворчал врач-стажер с совиными глазами, вынырнув из воспоминаний Чарли. Больше ничего не беспокоит? Не мешайте работать, у меня куча пациентов с настоящими травмами, ясно?
Миска с йогуртом; миска с фруктами. Йогурт имел металлический привкус; фрукты были самыми фруктовыми, сладкими и сочными на свете.
Полицейские пили кофе, наблюдали за Чарли. Наконец старший по званию, мужчина с седыми висками и небольшой россыпью темных родинок под правым глазом, заговорил:
– Мы хотели бы обсудить вчерашнее происшествие, в котором, по нашим сведениям, вы приняли участие.
– Вы имеете в виду нападение?
– Нападение. Да. Вам знаком этот человек?
На стол перед Чарли легла фотография. Он узнал лицо и инкрустированное бриллиантами распятие.
– Да. Он на нас напал.
– Напал… на кого?
– На меня с мисс Абайоми.
– Между вами тремя произошла стычка?
– Если вам такое определение больше по душе.
– Где это случилось?
– Перед комедийным клубом, где мисс Абайоми выступала.
– Зачем вы туда пришли?
– Я… я пришел по делу.
– По какому делу?
Чарли медлил, ложка в его пальцах кренилась все сильней, с нее в миску капал йогурт.
– Я вестник Смерти. И я… поэтому я и пришел в клуб.
– Чьей смерти?
– Вы не поняли.
– Неужто? Вы приезжаете, и люди умирают. Разве не так все происходит, а?
– Нет, не так… То есть, иногда так, а иногда… меня присылают ради идеи. В Гренландию меня отправили ради человека, только я думаю, что еще и ради льда, потому что он тает, а это меняет мир; в Сирии мертвые были уже мертвы, и меня прислали ради поэта, который стал… Иногда меня отправляют ради какой-то идеи, а еще ради какого-нибудь человека.
– И ради какой же идеи вы приехали сейчас?
– Не знаю. – Чарли оборвал себя, пристально посмотрел в миску и сообщил: – Мир гибнет.
– Что?
– Мир гибнет. Нет – чей-то мир гибнет. Кажется, ради этого меня и прислали.
– Совсем непонятно.
– Я, э-э… Знаете, когда…
Слов не стало. Чарли попробовал их отыскать, закрыл глаза. Слова, лед, пыль, огонь, мертвецы, песни в горах и…
Открыл глаза, увидел лица, вдруг испугался, что они никогда не поймут, на мгновенье увидел в глазах полицейских весь мир, все человечество, которое всматривается в далекую, почти невидимую звезду.
– Я не могу объяснить.
Жаль, что рядом нет Эмми.
Полицейский пожал плечами. Его младший коллега что-то царапал на квадратных отрывных листочках, посасывал нижнюю губу, словно был недоволен собственными записями.
– В общем, вы в клубе, там же и мисс Абайоми, и вот он… – Старший ткнул пальцем в фото Ионы, дважды. – Из-за чего у вас вышел спор?
– Не было никакого спора. Этот человек остановил нас, когда мы уходили. Пригрозил.
– Пригрозил? Что в точности он сказал?
– Я… не знаю в точности, однако с ним было двое ребят, они…
– Ребят – в смысле детей?
– Нет, в смысле… юношей. Было очевидно, что он угрожает…
– Только слов вы не поняли.
– Нет, но… Послушайте, мы… мы побежали назад в клуб, заперлись, подальше от этого человека, а один парень перелез через стену и… Смотрите, что он сделал…
Чарли задрал рубашку, его вдруг бросило в жар, стало нечем дышать. Синяки на животе и ребрах расцвели фиолетово-красным в окантовке желто-коричневого – все, что Чарли смог предъявить в качестве убедительного доказательства.