Наконец:
– Нью-Йорк?
– Да.
– Вам велели подвезти меня в Нью-Йорк?
– Мне велели вас подвезти.
– В Нью-Йорке у меня брат.
– Да?
– Мы не особо дружим.
– Ясно.
– И вы хотите меня подвезти?
– Я… Такая уж у меня работа.
Робинсон буднично кивнул и встал. Он был на фут выше Чарли и, как многие высокие люди, сутулился; подбородок торчал вперед, бросая вызов неведомому будущему. Робинсон мотнул головой в сторону машины.
– Ваша?
– Да.
– Арендованная?
– Да.
– Маленькая.
– Когда я ее арендовал, вашего имени в маршрутном листе еще не было. Я не предполагал…
– Вы знаете, что такое Смерть?
– Я… Я знаю, что смерть бывает разной.
Робинсон кивнул, медленно и уверенно.
– Точно.
Вновь посмотрел на машину, будто не понимая, как эта странная кроха попала в край гигантских грузовиков.
– А кресло-качалка назад влезет?
Чарли задумчиво обозрел белое крашеное кресло. Что он, интересно, должен ответить? Чего от него ждут на этом задании?
– Давайте попробуем.
Глава 81
– А я считаю, он прав. Если пропаганда терроризма идет хоть в одной мечети, значит, под контроль нужно взять все мечети…
– Построить стену!
– …хотите защитить школьников – вооружите учителей…
– Десять лет назад такого не было; мир стал совсем другим.
– Что за типы! Они рубят головы. Насилуют. Пытают. Не считают своих жертв людьми…
– В нынешнем году подарите свою любовь семье и друзьям, тем, кто вам дороже всего…
– Ну конечно! Не забудь тогда про долбаные церкви: знаешь, сколько мужчин ходит в церковь по воскресеньям и мочит своих жен по понедельникам, а?
– Насилие женщин над мужчинами неуклонно растет, а закон не защищает права мужчин…
– Лапочка, Нью-Йорк – не Америка…
– Бензин всего по доллару и семьдесят девять центов за галлон, да, я сказал доллар семьдесят девять, лучших цен не найдешь во всем штате…
– Что за типы. Рубят головы. Насилуют. Пытают. Они не люди.
– Я не боюсь.
Глава 82
Ехали по автостраде I-75 в направлении I-10 и Алабамы.
Чарли вел машину осторожно – человек, привыкший к дорожным камерам на каждом повороте.
Робинсон, сменяя Чарли, выжимал восемьдесят пять миль в час, летел в крайней левой полосе и вполглаза поглядывал на встречный поток.
– Если кто из водителей помигает фарами – это знак, что впереди полицейский патруль.
– Понятно.
– Патрули – они не на страже закона стоят, народ едет на той скорости, на которой надо ехать, чтобы поспеть в нужное место. Нет, ну серьезно, семьдесят миль в час, что за бред? Деревня им тут разве? Патрули, они денежку косят. Выдаст какой-нибудь бедный лопух семьдесят пять миль – бац, вот тебе и штраф, и судебные издержки, и город срывает куш. Некоторые города обеспечивают львиную долю своего бюджета тем, что таскают граждан по судам, представьте!
– Я не знал.
– Поборы, дружище, поборы. Богачи платят, бедняки прогорают. Не просто поборы, еще и лотерея, слыхали?
– Да уж.
– Дороги наши – полная задница. Полная задница.
Высказав эту мысль, Робинсон успокоился, и машина покатила дальше на север.
Мимолетные картины Америки из окна автомобиля.
Серо-зеленый испанский мох свисает с бледных деревьев старушечьими прядями. Редкие цветы, яркие вспышки фиолетового, оранжевого, розового и синего перед муниципалитетами и перед беленькими, любовно вычищенными деревянными домиками вдоль автострады. Восьмиполосная махина замирает перед светофором на перекрестке, где стоят две конкурирующие автомастерские, забегаловка с сандвичами да магазинчик, торгующий пончиками и боеприпасами. За городом вдоль обочины выстраиваются крохотные церквушки. Баптисты, новые баптисты, баптисты-евангелисты, баптисты-методисты, методисты новой церкви, новоангликанские методисты, новоангликанские методисты-баптисты и так далее. Многие стоят бок о бок, разделенные лишь грязной парковкой. Церквушки соревнуются друг с другом при помощи вывесок: черные буквы, пришпиленные к белым доскам, как в кино пятидесятых годов.
ИИСУС ЛЮБИТ ВСЕХ ВАС
СПАСИТЕЛЬ ЖДЕТ
Чарли больше всего понравилось:
РАЗВЕ ИИСУС НЕ ВЕЛИК?
За Таллахасси они покидают автостраду и ползут по ухабистым проселочным дорогам. Бесчисленные невысокие мостки пересекают безымянные речные русла, эта заболоченная территория столь изменчива, что даже не нанесена на карту. Дома стоят пустые, в сотне ярдов от дороги, стены обрушены, стекла в трещинах, безлюдье. Как вдруг – заброшенный с виду домик, один-одинешенек, вдали от цивилизации, а перед ним припаркован внедорожник, отполированный и ухоженный, хотя крыльцо перекошено, и американский флаг в неподвижном воздухе висит безжизненно.
Доставка для фермера в поля с неухоженной травой – старый учебник французского.
При виде учебника фермер начинает всхлипывать: это ведь его детская книжка, по ней он выучил французский, но потом пошел работать на ферму, потому что ферма была его, его жизнью, его любовью, а теперь все пропало, все кончено, все; можно сколько угодно стараться, выращивать урожай, а цены падают, падают… и остается лишь одно – продать то, что создавали семь поколений.
Робинсон вышел из машины послушать разговор Чарли с этим человеком, но, когда фермер заплакал и Чарли его обнял, Робинсон без единого слова вернулся на пассажирское сиденье и серым камнем застыл в ожидании Чарли.
Мотель. Два этажа, розовые стены, запах сырости, на матрас под вылинявшими простынями лучше не смотреть.
Чарли не знал, позволяет ли бюджет командировки платить за две комнаты. С другой стороны, Смерть велел подвезти Робинсона, и было бы невежливо не оплатить ему гостиничный номер, поэтому Чарли молча вручил портье доллары, а Робинсон взял ключи и сжал их так, что костяшки пальцев побелели, а вены на руках запульсировали. Чарли задумался, нужно ли приглашать Робинсона в бар – или как еще положено коротать время в мотеле на обочине автострады? Однако Робинсон ушел к себе и дважды повернул в замке ключ. Когда же гостиничный вайфай медленно, очень медленно, загрузил страничку поиска, Чарли обнаружил, что ближайший бар расположен в четырнадцати милях.
Четырнадцать миль, уже начал понимать Чарли, для Америки не расстояние, однако при мысли о возвращении в машину тело заныло.
Мелькание телевизионных каналов.
– Женщину жестоко изнасиловали и задушили, обнаженное тело бросили в водосточную канаву, где его обнаружил…
– Я люблю спортивные группы поддержки, это потрясающая возможность самовыражения!
– Полицейская стрельба по…
люди-люди
– Торнадо в центральной…
– Аборты…
– Контроль за оборотом оружия…
– Флаг конфедератов…
люди-люди!
Чарли выключил телевизор, зажмурился, увидел вдруг яму в земле и мертвые взгляды, услышал жужжание мух, ощутил запах жидкой плоти, различил изумленные глаза детей, застреленных за то, что они не
люди-люди
В голове забили барабаны, Чарли сел, задыхаясь; пошел в ванную, плеснул водой в лицо, посмотрел в зеркало, услышал барабаны, залез в душ, постоял под слабой горячей струей, пока тесную кабинку не заволокло паром, почувствовал себя немного лучше, тут же вспомнил, из-за чего ему стало нехорошо, и в памяти вновь всплыло
крысы-крысы
В конце концов Чарли включил радио и уснул то ли под кантри, то ли под вестерн – он их никогда не различал.
Глава 83
По дороге к Мобилу первые три часа вел Робинсон. На светофоре он вдруг развернул машину, влился в пестрый скоростной поток встречного транспорта, немного проехал, вмиг пересек три полосы и подкатил к хибарке, где продавали вареный арахис и домашнее варенье.
Чарли, крепко прижатый ремнем безопасности, больно прикусил губу во время остановки, однако не произнес ни слова. Робинсон выскочил из машины и постучал в двери хибарки. На пороге возникла женщина с кожей цвета полуночи и ногтями цвета мандарина; Робинсон начал торговаться – быстро, настойчиво.
Несколько купюр перекочевало из рук в руки, и он вернулся к машине с кульком, внутри которого лежали пакеты с обещанным угощением – орешками, джемом и толстыми ломтями хлеба.
– Это тебе. – Робинсон протянул пакет Чарли.
Раздражение последнего, вызванное остановкой и усиленное влажной жарой, долгой дорогой, грохотом летящих мимо машин, немедленно переросло в стыд. Чарли взял пакет. Сколько же Робинсон выложил за покупку?
– Спасибо.
– Ты такого в жизни не пробовал, – заверил Робинсон.
Действительно, признал Чарли, когда они проехали пять миль до ближайшего разворота и вернулись на прежний маршрут, – вкус был божественным.
На окраине Мобила – величественный особняк. Давным-давно он пришел в запустение, крыша обвалилась, стекло в старинной газовой лампе треснуло, мох и лианы заползли в каждую щель, опутали стеблями, и особняк стал похож на типичный дом с привидениями. Потом его вместе с прилегающими болотами купил некий инвестор из Массачусетса, приладил новую огненно-красную крышу, выкопал за домом бассейн, восстановил ковку, отлитую в девяностых годах девятнадцатого века, отремонтировал окна, обрезал лианы, отмыл-отскреб, подстриг деревья, отреставрировал фрески и хрустальные люстры во внутренних залах, выложил гравийные дорожки и через три года заботливого, любовного труда распахнул двери исторической усадьбы, специализирующейся на проведении свадеб, корпоративов и роскошных приемов. Заработанные от этой авантюры деньги инвестор разделил между четырьмя своими детьми, один из них стал врачом, второй – программистом, третий, безмерно всех удивив, – стеклодувом в мичиганской мастерской, а четвертый бесследно сгинул в Тасмании.
В краю свобод…
…в краю грез…
Робинсон и Чарли ехали по гравийной дорожке в лучах закатного солнца, которое розовым золотом подсвечивало изогнутые ветви раскидистых деревьев. По обе стороны ярко-желтым пламенем горели газовые фонари, воздух вокруг них дрожал. Просторная парковка, отвоеванная у болот, была заполнена до отказа, кругом сверкали номерные знаки Алабамы и Миссисипи, несколько из Флориды, три – из Луизианы. Встречались машины, взятые напрокат: длинные золотистые лимузины, которые с трудом маневрировали перед парадным крыльцом; шестидверные седаны с пышными кожаными сиденьями и мини-баром; автомобили с фарами, светившими пурпуром и неоновой голубизной, с драпировками и надписями «ПРИНЦЕССА НА БОРТУ».