Чумазая арендованная машинка Чарли выглядела здесь совсем крошечной и неприметной. Когда он ее запирал, подошел служитель парковки – весь в черном, за исключением белоснежных перчаток – и спросил, не перепутал ли Чарли стоянки. Персонал оставляет машины с другой стороны, за домом.
– Я гость, – ответил Чарли. – В некотором роде.
Его британский акцент, пожалуй, произвел лучшее впечатление, чем измятая одежда и аромат долгого сидения за рулем. Робинсон с хрустом потянулся, разминая кости, огромные руки взлетели в небеса. Служитель нахмурил брови, затем кивнул и пропустил странных посетителей.
Они ступили на деревянный мостик над озером, густо поросшим зеленым мхом. Над ухом зудели комары, которых отпугивали при помощи яркого пламени цитронелловых свечей в стеклянных сосудах, расставленных через каждые пять футов. В деревьях, темных на фоне ослепительно распахнутого неба, пела жизнь, там чирикало, металось, скакало, падало. Робинсон замер на мосту, склонил голову набок, Чарли тоже встал. Они впитывали воздух, слушали, как плещет по воде откормленная рыба, как заливаются древесные лягушки, и это было чудесно.
Тут подошли седовласый мужчина в смокинге и девушка в нежно-голубом наряде с шлейфом, шлейф этот несла над головой латиноамериканка в темно-фиолетовом коктейльном платье. Девушкин наряд оказался широковат для мостика, она попробовала протиснуться, Чарли с Робинсоном прилипли к перилам, потом зашагали в хвосте процессии.
При приближении к дому стала слышна музыка, оркестр из десяти человек играл вальс – плавные ритмы, степенные танцы благородных людей. Какой-то мужчина, тоже в черном и тоже в белых перчатках, при виде Чарли с Робинсоном чуть подался вперед – будь Чарли понаивней, он принял бы это за поклон, – и поинтересовался родом их занятий.
– Меня зовут Чарли. Я вестник Смерти. Я приехал к миссис Уокер-Белл.
– Вы из обслуживающего персонала?
– Я вестник Смерти, – повторил Чарли с терпеливой улыбкой. – И все.
Мужчина кивнул – вновь похожее на поклон движение, – и достал из-под длинной полы черного фрака рацию, неожиданно современную и грубую в этом царстве элегантности. Несколько коротких фраз, выслушанный ответ. Улыбка, уже расслабленная:
– Миссис Уокер-Белл приглашает подождать ее в доме и спрашивает, не желаете ли вы шампанского.
Они ждали в доме.
Чарли попросил шампанского – он решил, что иначе Робинсон пить не станет, а ведь ему наверняка хочется. Их провели в комнату, где, судя по всему, наутро после свадебного банкета обычно завтракали счастливые молодожены: чаша с душистыми сухими лепестками, пышные цветы в прозрачных стеклянных вазах, белоснежные скатерти, белые кожаные стулья с высокой спинкой.
Чарли и Робинсон ждали, за приоткрытой дверью мелькали тени, звенел смех, играла музыка. Ждали. Робинсон перекатывал шампанское в бокале, поглядывал на нетронутый бокал Чарли, ждал. Оба ждали. Музыка звучала, тени двигались, Чарли и Робинсон ждали.
Робинсон в сердцах – даже в раздражении – запрокинул бокал, осушил его одним глотком, вытер губы тыльной стороной ладони.
Чарли молча посмотрел на Робинсона и подтолкнул к нему через стол свой бокал.
Робинсон его взял, повертел в пальцах.
Двое мужчин сидели и ждали.
Робинсон прихлебывал шампанское, уже медленней.
Спустя тридцать минут в дверях возник мужчина в черном. Фрак, строгие брюки, белые перчатки, широкий галстук. Кожа бархатистая, темная; стрижка короткая. Чарли в который раз отметил, что почти весь обслуживающий персонал здесь темнокожий.
– Господин вестник Смерти?
Чарли встал.
– Прошу следовать за мной.
Чарли проследовал. Робинсон приподнялся со стула – мне идти или ждать? Чарли с улыбкой пожал плечами. Робинсон, волоча ноги, побрел за Чарли.
Белые коридоры заливал теплый свет вольфрамовых ламп и ароматических свечей. Двери украшали венки из живых цветов, с потолка – местами настолько низкого, что Робинсону приходилось пригибать голову, – свисали полосы ткани, в которые были вплетены розовые и пурпурные букеты; пол усеивали душистые лепестки, их давили ногами, и в воздухе витал нежный запах.
Из-за дверей долетали голоса.
– Представляем… мистера Дуайт-Ли и мисс Дуайт-Ли!
– …чудесная возможность увидеться со старыми друзьями, жизнь развела нас так далеко, но сегодня мы здесь, вместе…
– Раньше разрешали носить только белое, а потом отцы отказались платить за очередное белое платье, и правила изменили, пастельное, только ты представь, у нее теперь новый стиль, у нее…
– Можете сыграть «Повеяло молодостью»?
– Трон, сусальное золото, платиновая инкрустация вокруг…
– Красота-красота! Капельку… знаешь… в духе школьного выпускного… но все равно красота!
– Мы славим себя, славим свои семьи, свою любовь к семье, любовь к…
– Настоящий жемчуг.
– …пожелать хрустальную туфельку, однако мозоли…
– А разве… разве она не надевала этого платья раньше?
Внезапно в голове застучало, да так сильно, что Чарли потерял равновесие, нащупал стену. Сзади Робинсон шагнул ближе, озадаченно протянул руку, но поддержать не осмелился.
– Ты… как?
Чарли кивнул. Боль утихла так же резко, как возникла, – точно вены враз сжались, а потом ослабли, и кровь свободным потоком хлынула в голову.
– Порядок, – пробормотал он. – Порядок.
Пошли дальше.
Комната в зеленовато-голубых тонах, с нежно-кобальтовыми рисованными цветами на стенах. Диваны вплотную к книжным шкафам; никому не нужные, для антуража, книги в кожаных переплетах; золотые абажуры; над никому не нужным (это ведь Алабама!), совершенно не нужным камином – неизвестно чей портрет: мужчина с огромными бакенбардами и в изогнутом цилиндре. В этой комнате ждала женщина.
Была она невысокой – пожалуй, даже миниатюрной – и очень подвижной; напоминала крохотного ежика, который вдруг уяснил, что от его иголок даже тигр испуганно воротит нос. Она щетинилась, она себя распаляла; делала несколько шагов в одну сторону, потом в другую, сжимала кулачки; на запястьях блестело золото, на шее – золотое ожерелье-кольчуга; гладко зачесанные седые волосы открывали высокий лоб, тонкие крашеные брови выжидательно и яростно гнулись. Кремовая юбка обнимала колени, аккуратную консервативную блузу прикрывал стеганый жакет. Сзади на поясе, пониже жакета, висела рация. На длинных мочках сидели золотые серьги в виде морских ракушек; на губах алела помада в тон красному лаку на ногтях; даме было никак не меньше семидесяти, но рядилась она под двадцатилетнюю.
– Ну-с? – рявкнула хозяйка и резким взмахом руки отослала провожатого прочь. – Кто из вас вестник Смерти?
– Я, мадам, – ответил Чарли и медленно, чтобы не разбудить барабаны в голове, поставил сумку на пол. – Меня зовут Чарли.
– Не думала, что у вас есть имя.
– Да, некоторых это удивляет.
– Откуда у вас имя?
– Я из Бирмингема.
– Алабама?
– Англия.
– В Англии есть Бирмингем?
– Да.
– И вы родом оттуда?
– Оттуда неподалеку, да.
– Ха. – Легкая озадаченность в голосе. У женщины были собственные представления, которые теперь грозили пошатнуться, а она не любила менять своего мнения. Быстрый взмах головой, отметающий все угрозы. – Я думала, вестник Смерти выглядит как скелет. Пылающий взор и все такое.
– Наверное, таким вы представляете себе не вестника, а Смерть, мадам.
– А вы разве не часть Смерти?
– Нет, мадам. Я из Бирмингема.
– Ха.
Тому, кто посягнул на ее представления единожды, – стыд и срам. Тому же, кто посягнул дважды?.. Она быстро шагнула вперед, ладонь взлетела вверх, точно разводной мост у за́мка. Чарли ее пожал, бледно улыбнулся и приступил к заготовленной речи.
– Миссис Уокер-Белл, меня прислали вручить…
– Со мной все в порядке, вам об этом известно?
– Я уверен, что с вами все в порядке.
– Значит, меня подстрелят? Собьет машина? Я выпаду из самолета?
– Порой, мадам, меня присылают в качестве последней любезности, но порой – в…
– Избавьте меня от болтовни, переходите к делу.
– Порой мой начальник приходит не за человеком, а за идеей.
– Ха! – Первые проблески веселости на лице. – Тогда передайте своему шефу, что ждать ему придется долго. Нашему миру не до перемен, покорно благодарствуем.
Чарли вновь улыбнулся, поднял сумку, извлек оттуда сверток и бережно протянул его миссис Уокер-Белл. Та хмыкнула, отодвинула краешек серой целлофановой обертки, увидела лоскуток ярко-красного, промельк темно-синего – и поспешно вернула целлофан на место.
– Вам поручили доставить мне вот это, молодой человек? – Лицо твердое, как алмаз, морщинистое; неотшлифованный вековечный камень.
– Да.
– Поручил ваш шеф?
– Да.
– Вы знаете, почему?
– Нет.
– Знаете, что это значит?
– Нет.
– Вы хоть что-нибудь знаете?
Чарли помолчал, склонив голову набок, медленно втянул воздух.
– Нет.
Она не сразу решила, как трактовать полученный ответ. Затем – едва уловимая перемена в глазах, легкое движение плечами, и на лице впервые проступила улыбка, улыбка почти человеческая. Прижав сверток к груди, старушка бросила:
– Пойдемте.
Она рванула вперед. Гости, едва поспевая, зашагали следом.
– Кто ваш друг? – на ходу спросила миссис Уокер-Белл, кивнув на Робинсона.
– Попутчик.
– Ого, вы сели в машину к вестнику Смерти? – воскликнула она и чуть повернулась, чтобы повнимательней разглядеть высокого загорелого мужчину; ноги ее при этом бежали в прежнем направлении.
– Да, мадам.
– Не проще ли было самолетом?
– Нет, мадам.
– У вас рак, что ли?
– Сомневаюсь, мадам.
Короткий кивок подбородком; миссис Уокер-Белл знает толк в таких вещах, знает толк в раке; она давно решила, что рак, как и многое другое, не посмеет ее и пальцем тронуть.
Через двери – туда, где играла музыка, затем, к удивлению Чарли, вверх по приставной лестнице. Миссис Уокер-Белл махнула гостям подниматься первыми.