– Зачем мы подпрыгиваем? Чтобы упасть. Однозначно и бесспорно, приятель, – чтобы упасть.
Глава 95
Госпожа Смерть, десница Господня,
Повелительница семи ангелов,
Владычица четырех стихий,
Та, кому известны тайны сердца,
Ты лежала со мной в колыбели,
Перстом своим запечатывала уста мои,
Ты вела меня сквозь беды и опасности,
Вкладывала оружие в руки мои,
Нарекала меня мужчиной.
Владычица наша Смерть, госпожа в белых одеждах,
Госпожа серебряного меча,
Выдерни седые волосы с головы моей,
Бережно подними веки мои,
Пусти в грудь мою разбавленную кровь,
Все это принадлежит тебе, как было обещано.
Только храни дитя мое, пока храни.
Глава 96
Дорога на север.
Чарли бодрствует и знает, что путешествует по этой дороге в последний раз, и это хорошо, и он умиротворен.
Балтимор.
– Власть черным! – кричит женщина.
Чарли говорит:
– Простите, у меня…
– Власть черным! – рычит она и тычет мегафон прямо Чарли в ухо.
Он с трудом поспевает за манифестантами, их человек тридцать, женщина в середине – короткая футболка, джинсы в обтяжку, серьги-кольца и зеленые тени для век.
– Власть черным!
– Мэм, меня просили вручить вам…
– Плевать мне, что вас просили вручить! – вопит она в мегафон, и Чарли отшатывается. – Ничего мне от вас не нужно, белая шваль! Марш с дороги, марш с наших улиц! Власть черным!
В конечном итоге Чарли договаривается с гораздо более симпатичным мужчиной, тот идет чуть позади и обещает передать подарок по назначению. Это паяльник. Чарли не строит догадок, при чем тут паяльник.
– Видели манифестантов?
Белая женщина прижимает к себе кудрявую девочку с желтовато-коричневой кожей. Женщину успокаивают две участницы марша протеста – кожа темная, одежда яркая, лица виноватые.
– Я пристроилась к ним, хотела выразить солидарность, у меня дочь смешанных кровей, я хотела показать ей, что она принадлежит к обоим мирам, что все национальности равны, что вместе мы несем добро. А женщина – которая с рупором – ужасно на меня накричала и прогнала. Как же мне объяснить дочери, что род человеческий един, если люди ведут себя вот так?
В отдалении: барабанная дробь, усиленные мегафоном голоса.
Чарли обнял женщину, потом ребенка:
– Мир изменится. Вот увидите. Мир постоянно меняется.
Филадельфия. Мать утешает дочь-подростка, та рыдает.
– Я все умею, и на шпагат я отлично сажусь, и двойное сальто назад делаю, и поддержку тоже, и…
Она прерывает стенания и сморкается в мокрый платок.
– Солнышко, это просто состязание, ну не повезло сейчас, значит, в следующем году…
– Нет, мам! В следующем году я уже буду старая, и меня ни за что не примут, шанс был только в этом году!
Возле девочки лежат два больших синих помпона. Яркие рыжие волосы собраны в пучок на макушке, короткий ярко-розовый топ плотно облегает грудь и плоский живот.
– Виноваты ляжки. Я знаю – и ты знаешь! Ляжки у меня толстые, он примерно так и сказал, вот другие девчонки сделали операцию, и стало лучше, это видно, когда они вскидывают ногу, а я толстая. Ляжки толстые, попа толстая, но что же мне теперь делать? Я рождена для акробатики!
Мать вручает дочери очередной платок.
Чарли вручает ей стетоскоп.
Нью-Джерси.
– Делаем тысячекратное разведение, но такой раствор для нас все равно слишком концентрированный, поэтому разводим еще, эта вода помнит лекарственную траву, помнит целительную силу первоначального ингредиента и прекрасно помогает не только при расстройствах пищеварения, но и при раке толстой кишки…
Чарли все выслушал, а после занятия остался в клинике, где стены были увешаны коробочками с травой, изображениями человеческого тела, поделенного на энергетические зоны и чакры, и бог знает чем еще.
– Вы… вестник Смерти? Но я… я хорошо себя чувствую.
Чарли с улыбкой вручил женщине ее же визитку – изрядно попутешествовавшую, замусоленную и вот вернувшуюся к хозяйке.
– Что это? – спросила она, и пальцы ее, взявшие подарок, задрожали. – Что это?
Чарли вышел.
– Что это? – кричала она ему вслед, рот зиял черной пещерой. – Что это?!
В гостинице ждали двое полицейских.
Робинсон не вызвал у них ни малейшего интереса, зато у Чарли они потребовали паспорт, визу, маршрут поездки, названия забронированных гостиниц.
Один сказал:
– Мерзкое дело вы делаете. Нехорошее.
Чарли не ответил.
Второй заметил:
– Разговаривать с ним без толку. Он ведь не человек.
Чарли отвернулся, и в ту ночь даже обезболивающее не сумело унять пульсирующую боль в голове.
Поехали дальше на север.
Глава 97
Нью-Йорк подступал не спеша, проглядывал между небоскребами Нью-Джерси. Наконец город вырос на горизонте, окутанный дымом из труб и низким смогом.
Машину оставили на стоянке в аэропорту Ньюарка. Вылезли из нее и озадаченно уставились на заднее сиденье, на кресло-качалку Робинсона.
– Может, погрузить его в поезд? – неуверенно предложил Чарли.
Робинсон удостоил предложение сухим взглядом.
– Позвони брату, вдруг он?..
Робинсон помотал головой.
– Не бросишь ведь кресло в машине… – Чарли неопределенным жестом обвел асфальт, пропахший керосином.
– Спрошу в прокате авто, – решил Робинсон, – может, заберут.
Он зашагал в контору по прокату и вскоре вышел в сопровождении молодого человека в костюме. Они немного поспорили у машины, ласково и душевно, после чего молодой человек достал кресло и исчез с ним в конторе.
Теперь у Чарли и Робинсона остались лишь чемоданы.
Помолчали.
– Ну что, попробуем сесть в поезд, – сказал Чарли.
Робинсон подумал и пошел следом.
Поезд на Манхэттен гремел и скрипел. Чарли купил билет и Робинсону. Было бы невежливо бросить его в Ньюарке. Старые вагоны – вот-вот развалятся! – благополучно довезли путешественников до Пенсильванского вокзала, а там городской шум и бурный людской поток ошеломили Чарли, словно удар подушкой по лицу.
Робинсон глазел по сторонам, вытягивал шею, рассматривал крыши небоскребов; машины сигналили, такси гудели, люди проталкивались к метро. Чарли облегченно вздохнул – почувствовал себя чуть ближе к дому.
– Ну вот, – наконец объявил он. – Добрались.
– Похоже на то.
– Ты справишься?
– Да. – Робинсон тяжело выдохнул. – Да… новая жизнь. Новое… новое все, короче говоря. Я создам что-нибудь с нуля, да… Здесь хорошо начинать с нуля, ты в курсе?
– Мой номер у тебя есть. Если что…
– Спасибо, дружище, большое спасибо. Но если честно, у меня хорошее предчувствие… Ты когда-нибудь улавливал носом запах мечты? Знаю, это Нью-Йорк, Большое яблоко, тут все себя так ощущают, только я… я чую запах мечты. По-моему, твой начальник, он, по-моему, когда придет, то придет убить меня – прежнего, парня из Флориды: ну да, парень тот усердно работал, но он умрет, а я буду жить дальше, и это к лучшему, как по мне. Как по мне… к лучшему.
– Прощай, Робинсон, – сказал Чарли и протянул руку.
– Прощай, Чарли. Спасибо, что подвез.
Еще минута – и каждый пошел своей дорогой.
Встречи в Нью-Йорке.
Древний старик, голова набок, разговаривает при помощи аппарата.
– Мне предрекали смерть еще сорок лет назад, а я жил. Жил и жил, а теперь я наконец умру, но жизнью своей я доказал всем, как они ошибались.
Старик не испугается Смерти, когда Смерть придет. Старик с гордой улыбкой посмотрит в глаза запоздавшего друга.
Полицейский. Ходит туда-сюда, руку держит на пистолете.
– Я давно чувствовал, что он близок, давно чувствовал – вот он, мой конец, близко уже, все ближе, я знаю, я всегда знал…
Чарли вручает ему свечи-антистресс и набор для ароматерапии.
– Это что за фигня?
– В упаковке еще должен быть компакт-диск со звуками природы.
Полицейский выгоняет Чарли, нечего тут насмешничать.
Другой полицейский – смотрит очень долгим и очень тяжелым взглядом на Чарли, когда тот на метро возвращается в гостиницу.
Парень в черном костюме, идет по Тридцать третьей улице, знакомое лицо.
Чарли поел пиццы в Гарлеме вместе со старушкой.
– Все меняется, – сокрушенно вздыхала она. – Все меняется, теперь это называют облагораживанием запущенных районов, облагораживанием, в моем детстве было по-другому…
Чарли послушал джаз на Вашингтон-сквер.
– Впервые у нас… трубач из Кубы!..
Три часа на лавочке под сенью деревьев и под обстрелом голубиного помета пролетели быстро, Чарли слушал музыку и ничего не замечал.
Чарли пил коктейль и гадал, где сейчас Робинсон, раздумывал – может, позвонить?
Нет, не нужно, в конце концов решил Чарли. У Робинсона впереди неминуемая встреча, и Чарли не вправе вмешиваться.
В интернет-кафе на Сорок четвертой улице он набрал номер Эмми.
Первый раз не дозвонился.
Пришел вновь попозже, купил замороженный йогурт, набрал еще раз.
Услышав гудки, едва не зарыдал от облегчения.
– Чарли? – Голос усталый, в Англии ночь. – Чарли, ты где?
– В Нью-Йорке. Скоро прилечу домой, у меня билет на завтрашний самолет.
– Я соскучилась.
– И я соскучился… очень.
Соль на щеках так и норовит просочиться в разговор, да что ж такое? Не так уж долго Чарли отсутствовал, он всегда путешествовал один, почему же голос Эмми вдруг вызвал слезы, что, черт возьми, произошло?
– Как Америка?
– Хорошо. Утомительно. Хорошо.
– Познакомился с кем-нибудь интересным? Впрочем, об этом, наверное, нельзя рассказывать.
– Нет-нет, такое можно. У меня было много знакомств, люди разные, некоторые прямо замечательные, интересные очень, очень… добрые. Еще я навестил лидера ку-клукс-клана.