В конце пути — страница 54 из 63

– Зачем мы подпрыгиваем? Чтобы упасть. Однозначно и бесспорно, приятель, – чтобы упасть.

Глава 95

Молитва Нинье Бланка, Госпоже Смерти

Госпожа Смерть, десница Господня,

Повелительница семи ангелов,

Владычица четырех стихий,

Та, кому известны тайны сердца,

Ты лежала со мной в колыбели,

Перстом своим запечатывала уста мои,

Ты вела меня сквозь беды и опасности,

Вкладывала оружие в руки мои,

Нарекала меня мужчиной.

Владычица наша Смерть, госпожа в белых одеждах,

Госпожа серебряного меча,

Выдерни седые волосы с головы моей,

Бережно подними веки мои,

Пусти в грудь мою разбавленную кровь,

Все это принадлежит тебе, как было обещано.

Только храни дитя мое, пока храни.

Глава 96

Дорога на север.

Чарли бодрствует и знает, что путешествует по этой дороге в последний раз, и это хорошо, и он умиротворен.

Балтимор.

– Власть черным! – кричит женщина.

Чарли говорит:

– Простите, у меня…

– Власть черным! – рычит она и тычет мегафон прямо Чарли в ухо.

Он с трудом поспевает за манифестантами, их человек тридцать, женщина в середине – короткая футболка, джинсы в обтяжку, серьги-кольца и зеленые тени для век.

– Власть черным!

– Мэм, меня просили вручить вам…

– Плевать мне, что вас просили вручить! – вопит она в мегафон, и Чарли отшатывается. – Ничего мне от вас не нужно, белая шваль! Марш с дороги, марш с наших улиц! Власть черным!

В конечном итоге Чарли договаривается с гораздо более симпатичным мужчиной, тот идет чуть позади и обещает передать подарок по назначению. Это паяльник. Чарли не строит догадок, при чем тут паяльник.


– Видели манифестантов?

Белая женщина прижимает к себе кудрявую девочку с желтовато-коричневой кожей. Женщину успокаивают две участницы марша протеста – кожа темная, одежда яркая, лица виноватые.

– Я пристроилась к ним, хотела выразить солидарность, у меня дочь смешанных кровей, я хотела показать ей, что она принадлежит к обоим мирам, что все национальности равны, что вместе мы несем добро. А женщина – которая с рупором – ужасно на меня накричала и прогнала. Как же мне объяснить дочери, что род человеческий един, если люди ведут себя вот так?

В отдалении: барабанная дробь, усиленные мегафоном голоса.

Чарли обнял женщину, потом ребенка:

– Мир изменится. Вот увидите. Мир постоянно меняется.


Филадельфия. Мать утешает дочь-подростка, та рыдает.

– Я все умею, и на шпагат я отлично сажусь, и двойное сальто назад делаю, и поддержку тоже, и…

Она прерывает стенания и сморкается в мокрый платок.

– Солнышко, это просто состязание, ну не повезло сейчас, значит, в следующем году…

– Нет, мам! В следующем году я уже буду старая, и меня ни за что не примут, шанс был только в этом году!

Возле девочки лежат два больших синих помпона. Яркие рыжие волосы собраны в пучок на макушке, короткий ярко-розовый топ плотно облегает грудь и плоский живот.

– Виноваты ляжки. Я знаю – и ты знаешь! Ляжки у меня толстые, он примерно так и сказал, вот другие девчонки сделали операцию, и стало лучше, это видно, когда они вскидывают ногу, а я толстая. Ляжки толстые, попа толстая, но что же мне теперь делать? Я рождена для акробатики!

Мать вручает дочери очередной платок.

Чарли вручает ей стетоскоп.


Нью-Джерси.

– Делаем тысячекратное разведение, но такой раствор для нас все равно слишком концентрированный, поэтому разводим еще, эта вода помнит лекарственную траву, помнит целительную силу первоначального ингредиента и прекрасно помогает не только при расстройствах пищеварения, но и при раке толстой кишки…

Чарли все выслушал, а после занятия остался в клинике, где стены были увешаны коробочками с травой, изображениями человеческого тела, поделенного на энергетические зоны и чакры, и бог знает чем еще.

– Вы… вестник Смерти? Но я… я хорошо себя чувствую.

Чарли с улыбкой вручил женщине ее же визитку – изрядно попутешествовавшую, замусоленную и вот вернувшуюся к хозяйке.

– Что это? – спросила она, и пальцы ее, взявшие подарок, задрожали. – Что это?

Чарли вышел.

– Что это? – кричала она ему вслед, рот зиял черной пещерой. – Что это?!


В гостинице ждали двое полицейских.

Робинсон не вызвал у них ни малейшего интереса, зато у Чарли они потребовали паспорт, визу, маршрут поездки, названия забронированных гостиниц.

Один сказал:

– Мерзкое дело вы делаете. Нехорошее.

Чарли не ответил.

Второй заметил:

– Разговаривать с ним без толку. Он ведь не человек.

Чарли отвернулся, и в ту ночь даже обезболивающее не сумело унять пульсирующую боль в голове.

Поехали дальше на север.

Глава 97

Нью-Йорк подступал не спеша, проглядывал между небоскребами Нью-Джерси. Наконец город вырос на горизонте, окутанный дымом из труб и низким смогом.

Машину оставили на стоянке в аэропорту Ньюарка. Вылезли из нее и озадаченно уставились на заднее сиденье, на кресло-качалку Робинсона.

– Может, погрузить его в поезд? – неуверенно предложил Чарли.

Робинсон удостоил предложение сухим взглядом.

– Позвони брату, вдруг он?..

Робинсон помотал головой.

– Не бросишь ведь кресло в машине… – Чарли неопределенным жестом обвел асфальт, пропахший керосином.

– Спрошу в прокате авто, – решил Робинсон, – может, заберут.

Он зашагал в контору по прокату и вскоре вышел в сопровождении молодого человека в костюме. Они немного поспорили у машины, ласково и душевно, после чего молодой человек достал кресло и исчез с ним в конторе.

Теперь у Чарли и Робинсона остались лишь чемоданы.

Помолчали.

– Ну что, попробуем сесть в поезд, – сказал Чарли.

Робинсон подумал и пошел следом.


Поезд на Манхэттен гремел и скрипел. Чарли купил билет и Робинсону. Было бы невежливо бросить его в Ньюарке. Старые вагоны – вот-вот развалятся! – благополучно довезли путешественников до Пенсильванского вокзала, а там городской шум и бурный людской поток ошеломили Чарли, словно удар подушкой по лицу.

Робинсон глазел по сторонам, вытягивал шею, рассматривал крыши небоскребов; машины сигналили, такси гудели, люди проталкивались к метро. Чарли облегченно вздохнул – почувствовал себя чуть ближе к дому.

– Ну вот, – наконец объявил он. – Добрались.

– Похоже на то.

– Ты справишься?

– Да. – Робинсон тяжело выдохнул. – Да… новая жизнь. Новое… новое все, короче говоря. Я создам что-нибудь с нуля, да… Здесь хорошо начинать с нуля, ты в курсе?

– Мой номер у тебя есть. Если что…

– Спасибо, дружище, большое спасибо. Но если честно, у меня хорошее предчувствие… Ты когда-нибудь улавливал носом запах мечты? Знаю, это Нью-Йорк, Большое яблоко, тут все себя так ощущают, только я… я чую запах мечты. По-моему, твой начальник, он, по-моему, когда придет, то придет убить меня – прежнего, парня из Флориды: ну да, парень тот усердно работал, но он умрет, а я буду жить дальше, и это к лучшему, как по мне. Как по мне… к лучшему.

– Прощай, Робинсон, – сказал Чарли и протянул руку.

– Прощай, Чарли. Спасибо, что подвез.

Еще минута – и каждый пошел своей дорогой.


Встречи в Нью-Йорке.

Древний старик, голова набок, разговаривает при помощи аппарата.

– Мне предрекали смерть еще сорок лет назад, а я жил. Жил и жил, а теперь я наконец умру, но жизнью своей я доказал всем, как они ошибались.

Старик не испугается Смерти, когда Смерть придет. Старик с гордой улыбкой посмотрит в глаза запоздавшего друга.


Полицейский. Ходит туда-сюда, руку держит на пистолете.

– Я давно чувствовал, что он близок, давно чувствовал – вот он, мой конец, близко уже, все ближе, я знаю, я всегда знал…

Чарли вручает ему свечи-антистресс и набор для ароматерапии.

– Это что за фигня?

– В упаковке еще должен быть компакт-диск со звуками природы.

Полицейский выгоняет Чарли, нечего тут насмешничать.


Другой полицейский – смотрит очень долгим и очень тяжелым взглядом на Чарли, когда тот на метро возвращается в гостиницу.

Парень в черном костюме, идет по Тридцать третьей улице, знакомое лицо.


Чарли поел пиццы в Гарлеме вместе со старушкой.

– Все меняется, – сокрушенно вздыхала она. – Все меняется, теперь это называют облагораживанием запущенных районов, облагораживанием, в моем детстве было по-другому…

Чарли послушал джаз на Вашингтон-сквер.

– Впервые у нас… трубач из Кубы!..

Три часа на лавочке под сенью деревьев и под обстрелом голубиного помета пролетели быстро, Чарли слушал музыку и ничего не замечал.

Чарли пил коктейль и гадал, где сейчас Робинсон, раздумывал – может, позвонить?

Нет, не нужно, в конце концов решил Чарли. У Робинсона впереди неминуемая встреча, и Чарли не вправе вмешиваться.


В интернет-кафе на Сорок четвертой улице он набрал номер Эмми.

Первый раз не дозвонился.

Пришел вновь попозже, купил замороженный йогурт, набрал еще раз.

Услышав гудки, едва не зарыдал от облегчения.

– Чарли? – Голос усталый, в Англии ночь. – Чарли, ты где?

– В Нью-Йорке. Скоро прилечу домой, у меня билет на завтрашний самолет.

– Я соскучилась.

– И я соскучился… очень.

Соль на щеках так и норовит просочиться в разговор, да что ж такое? Не так уж долго Чарли отсутствовал, он всегда путешествовал один, почему же голос Эмми вдруг вызвал слезы, что, черт возьми, произошло?

– Как Америка?

– Хорошо. Утомительно. Хорошо.

– Познакомился с кем-нибудь интересным? Впрочем, об этом, наверное, нельзя рассказывать.

– Нет-нет, такое можно. У меня было много знакомств, люди разные, некоторые прямо замечательные, интересные очень, очень… добрые. Еще я навестил лидера ку-клукс-клана.