поверх платья наброшена теплая шаль. Ане в окружении своих учеников, всех двадцати: младшему – пять, старшему – шестнадцать, школьники одеты в котиковые шубы. Свен и Ане чинят нарты; медовый месяц Свена и Ане в Риме, они неприкаянные, растерянные, щурятся от яркого света, бьющего в глаза.
Под снимками – телевизор с плоским экраном; на экране – беззвучная мелодрама про мор и путешествия во времени. У противоположной стены – топчан, укрытый стеганым одеялом и шерстяными пледами.
– Здесь будете спать, – сообщил Свен. – Завтраком мы вас покормим.
– Спасибо, но я…
– Вы собираетесь на лед, так?
– Так.
– Неудачное время. Лето было очень жаркое, ледники тают. Морская охота плохая – во сне может в море унести. На юге потоп, у нас ничего интересного.
Свен говорил по-английски четко, решительно, по делу, и Чарли подозревал, что по-датски или на калааллисут речь хозяина звучала бы так же резко.
– Что вы хотите увидеть? Северное сияние? Сейчас солнце заходит совсем ненадолго, сияния не видно; возвращайтесь зимой. Киты? Моря меняются, течения ведут себя неправильно. Белые медведи? Они вымирают. Вам грустно такое слышать? Правительство говорит – не переживайте, настало время больших возможностей, теперь все вокруг зазеленеет; но нарвалов мало, и птицы летают другими маршрутами, и все живое…
Свен умолк, помотал головой, отвернулся, чтобы Чарли не заметил ни единого проблеска чувств на его длинном непроницаемом лице.
– Я ищу профессора Уле, – нарушил тишину гость. – Мне сказали, что он временами наведывается сюда, в Оунавик.
Свен вновь повернулся – быстро, с любопытством, – и у Чарли мелькнула мысль, не сказал ли он чего-то плохого, не обидел ли. Затем Свен выпрямил спину и с непонятной гордостью произнес:
– Да, наведывается. Он был четыре дня назад.
– Вы его видели?
– Он заходил.
– Ночевал у вас?
– Нет. У нас сложные отношения.
– Не понимаю.
– Вы не знаете?
– Не знаю и не понимаю.
Вновь удивление, смешанное с чем-то еще, – не глумится ли Чарли над ним, Свеном; не валяет ли дурака, сидя в самом сердце его дома? Чарли неуютно поерзал на топчане и добавил:
– Я просто выполняю работу. Я… Я должен передать профессору вот это. – Он показал чайную жестянку в ярко-красной подарочной обертке.
Свен, утратив все свое величие, перевел взгляд с жестянки на Чарли, вновь на жестянку и назад на Чарли.
– Зачем?
– У меня такая работа. Я вестник Смерти.
Свен все стоял, камин горел, солнце дрожало над горизонтом и медленно ползло вниз, медленно запускало пальцы за черные клокочущие горы, что высились над поселком. Затем, не сказав ни слова и не изменившись в лице, Свен вышел из комнаты, а Чарли с жестянкой чая остался сидеть на топчане и смотреть на огонь.
Глава 15
– Хорошая была охота, хорошее убийство, мы всю тушу использовали, всю до кусочка…
– Во время испытаний данного продукта ни один кролик не пострадал.
– Что они творят? Это мерзко, мерзко до ужаса…
– Охота с гончими – старинная традиция…
– Вурдалаки!
– Они мажут кровью лица…
– Давай начистоту, ладно, поговорим начистоту? Понимаешь, бедняки нам завидуют…
– Я против законов, которые запрещают оружие, да, против – мне оленей стрелять надо.
– А счетчик все тикает…
Меню ресторана «Полярная звезда», Нуук, сентябрь 2015
Копченая скумбрия с хреном, горчичными зернами и молоком.
Сердце овцебыка, подается со спельтой, облепихой и домашним майонезом.
Седло северного оленя, краснокочанная капуста, костный мозг и ежевика.
Суаасат – суп из тюленя, с луком, картофелем и лавровым листом.
Соус тартар из нарвала, подается с хрустящим картофелем и компотом из водяники.
Все блюда готовятся из самых свежих и самых лучших продуктов.
Приносите свою рыбу!
Глава 16
Ане преподавала в школе. Ане сама была школой. Когда Ане не преподавала, она мастерила украшения из кости, кожи и камня. Работы Ане выставлялись в Нууке – одно украшение купил американец для какого-то своего знаменитого клиента, который якобы участвовал в кампании в поддержку коренных народов; правда, этого украшения Ане больше не видела и чем дело кончилось, не знала, да и вообще, она была полукровкой и не понимала, как люди в Лос-Анджелесе собираются ее защищать, и от чего именно, но что поделаешь, хоть деньги заплатили, и то хорошо.
Сейчас Ане стояла в кухне своего маленького домика, расположенного там, где соленая вода встречается с белым льдом, и тихо, тягуче перешептывалась с мужем, с которым жила пятнадцать лет, а в соседней комнате на старом мамином топчане, предназначенном для редких гостей, сидел вестник Смерти и безуспешно ловил сигнал мобильного телефона, и смотрел в огонь, и ждал.
Он же не…
…но приехал сюда…
…не значит…
…летний лед…
…Уле ушел без собак…
…всегда без собак…
Узнаем ли мы Смерть, если он появится?
Не знаю. Не знаю.
Наконец, когда тени вытянулись и небо приобрело фиолетово-серый оттенок, когда настала долгая, пропитанная светом ночь, тогда Ане со Свеном вошли в комнату к Чарли, и Ане сказала:
– Четыре дня назад Уле отправился в сторону Витувасскат. Без собак, почти без еды и воды. Он умрет?
– Не знаю, – ответил Чарли, затем торопливо добавил: – Меня отправляют вперед. Я не… Мое прибытие – это не конец. Иногда меня посылают как последнюю любезность, а иногда – как предостережение. Я никогда не знаю, в каком именно качестве выступаю.
– Предостережение?
– Предостережение, благодаря которому Смерть может обойти стороной.
– Вам об этом известно? – резко спросила Ане, маленькая женщина, шарик в плетеном пальто; она выглядела еще ниже на фоне своего высокого мужа, а тот на ее фоне казался тонким, словно жердь. – Известно о предостережениях?
– Я лишь посланник, – ответил Чарли с вымученной улыбкой. – Больше я ничего не делаю.
Муж посмотрел на жену, жена – на мужа. Дом у них был тихим. И городок был тихим. В таком маленьком поселении пересуды отравляли жизнь, и люди тут не судачили. С холма на востоке редко сходил снег, поэтому они не обсуждали изменение климата, или морей, или небес. В темные месяцы, с ноября по апрель, когда ни одно судно не рисковало сюда плыть, а вертолет прилетал лишь за умершими, тогда продуктовый магазин стоял пустым, если не считать мясных консервов да ферментированной птицы с костями и перьями. На льду или в море ветер уносил слова охотников прочь, а поселковый Интернет работал медленнее, чем ползли глушившие его ледники, – он был таким капризным и слабым, что не мог заполнить здешний мир цифровыми новостями и историями. С друзьями Ане говорила на калааллисут, с рыболовами – по-датски, со старшими учениками, которые мечтали куда-нибудь съездить и жутко боялись уезжать, – по-английски; удерживая в голове столько языков, Ане не испытывала потребности разговаривать во время отдыха. Их со Свеном брак протекал в тишине, и общались они молча – читали малейшие движения рук и глаз, выражали ими мысли, которые не привыкли выражать словами.
Таким вот способом Ане и Свен завели друг с другом долгую трудную беседу, стоя в дверях гостиной, и наконец Свен сообщил Чарли:
– Завтра пойдем искать старика вместе.
Обсуждение было закончено.
Глава 17
Чума сидит в салоне эконом-класса самолета, выполняющего многочасовой рейс, и рассуждает:
– …разница полов. Видите мужчину, вон там? В кино показывают сексуальную сцену, а он изображает невозмутимость, полную невозмутимость, ягодицы туда-сюда, груди прыгают на весь экран, – подумаешь, совсем не возбуждает, что тут сексуального. Зато вон там женщина, смотрите, она украдкой проверяет, не видит ли кто, загораживает экран, ей бы хоть капельку уединения, но уединения нет, где его взять посреди ночного полета в эконом-классе, в классе для отбросов. Люблю я вот так летать, люблю летать с кучей народа…
Голод сидит дальше, впереди, в премиум-экономе. Не совсем бизнес-класс – не совсем; члены общественных организаций и правительственные чиновники низкого ранга не могут себе позволить бизнес-класс, как не могут они и признать, что времена настали тяжелые, что пора привыкать к бюджетным путешествиям, что с деньгами очень напряженно и очень…
– Я буду карри из курицы, – выдыхает она так тихо, что за ревом двигателей бортпроводница ничего не слышит и наклоняется ближе. – То есть, если карри еще есть.
Война летит первым классом. Шампанское, шампанское, торговцы оружием и шампанское, мягкие ягодицы бортпроводниц, кокетливые взгляды на бортпроводников с прилизанными волосами, порой такие же кокетливые взгляды в ответ.
Однажды в аэропорту Хитроу Война протянул золотую карту сотруднику, который успокаивал плачущую женщину. Та приехала в аэропорт встречать сына, а он не сошел с самолета. Сын был арестован на турецкой стороне за совершение теракта, и мать рыдала, выла и причитала, что мальчик у нее хороший, а человек в форме авиакомпании, с блестящими запонками и шелковистым галстуком, утешая мать, твердил, что это наверняка ерунда и ошибка, много шума из ничего, что подобные недоразумения всегда разрешаются благополучно.
Война полюбовался трогательной сценкой, а потом протянул престижную золотую карту, символ уважаемого клиента авиакомпании, и прошептал сотруднику на ухо:
– Мальчик этот на прошлой неделе обезглавил трех женщин и подростка, однако мне нравится твоя отзывчивость, сын мой, нравится твоя чуткость.
Смерть летает, поскольку это современно, но особого наслаждения от самолетов не получает – кроме тех редких случаев, когда он путешествует впереди, с пилотом.
Глава 18
Это – рассвет?
Здесь, где под ногами было море, а над головой – небо, Чарли впервые ощутил вращение Земли и поверил в то, что Солнце стоит на месте, а Земля крутится, и решил, что теперь он понимает древних, которые в утренней заре видели Бога.