люди люди люди
Вопли телевизора за стеной, прошу, господи, прошу, господи, пусть умолкнет…
– Объем ваших инвестиций может как упасть, так и взлететь…
– Возьмите кредит до зарплаты!
– С новой тряпкой из микрофибры кухню убирать легко и весело!
– Да разве он американец? Его отец родился то ли в Кении, то ли еще где…
Чарли смочил лицо холодной водой, упал на пол в ванной да так и остался лежать на спине, потому что пол был холодный, холодный пол холодил тело.
Чарли лежал.
Сердце стучало.
Ту-дум ту-дум ту-дум.
Время шло.
Тик-так, тик-так.
Мир вращался.
Чарли лежал.
Неподвижно.
Где-то за окнами был город. Мир гудел и рокотал, и музыка играла, и малыши рождались, а старики умирали, и не старики тоже умирали, и падали бомбы, и взметалась пыль, и лед трещал, и дома падали, и мир
менялся менялся менялся вновь
тик-так тик-так
А Чарли лежал на полу.
Тик-так. Тик-так.
Один из нас приходит скорбеть, другой – праздновать. По-моему, дело обстоит именно так. Потому-то я и получаю приглашения.
Чарли?
Я гулял по льду, мальчишкой приходил сюда и бродил по льду, вместе с твоей мамой, и видел столько жизни, даже в самых непригодных для жизни местах; видел жизнь, которая порождает жизнь, порождающую жизнь, которая…
Чар-ли…
Это мой город, моя страна, мой дом, это моя жизнь, мое сражение, моя война. Моя война за право называться личностью, человеком, это мое человеческое тело, моя человеческая жизнь, мое все, это…
ЧАРЛИ!
Однажды мы возведем Иерусалим.
Что-то лежит в кармане.
Этот факт доходил до Чарли постепенно, по мере того как острая боль уступала место ноющей, фоновой.
Небольшая баночка, Чарли подтолкнул ее пальцами, и она свободно покатилась. Он поймал ее, не дав скользнуть в угол. Поднес к глазам.
Пятьдесят таблеток болеутоляющего, в белой пластмассовой баночке.
Чарли смотрел на нее долго-долго.
Потом очень медленно приподнялся, встал на колени.
Снял крышку, отсчитал десять таблеток, выложил в ряд на краю умывальника.
Уставился на них.
Отсчитал еще восемь, выстроил над десятью, получил основание пирамиды.
Места для шести следующих сверху не хватило, поэтому Чарли разместил восемь штук внизу, под десятью, и превратил пирамиду в зачаток алмаза.
Замер.
Внимательно посмотрел.
Посчитал.
Тик-так тик-так.
Вернул крышку на баночку, отставил в сторону, большим и указательным пальцами аккуратно вынул первую таблетку из среднего ряда – того, где было десять штук, – поднес ее ко рту.
В двери постучали.
Тук-тук-тук.
Чарли застыл, подождал, пока уйдут.
Тук-тук-тук.
И вновь, когда он не пошевелился: тук-тук-тук.
Чарли медленно вернул таблетку на умывальник, с трудом встал и, не снимая цепочки, приоткрыл дверь. И тут же вздрогнул – боль, иглы, падения; воспоминание было настолько ярким, так вгрызлось в плоть, что он будто пережил все заново.
За дверью – глаз, карий, почти черный, краешек бледной кожи. В первое мгновенье Чарли принял гостя за Патрика – такими знакомыми показались черты лица, покрой костюма, фигура.
Чарли глянул еще раз и понял, что перед ним не Патрик. Совсем не Патрик.
Здравствуй, Чарли, сказал Смерть. Можно войти?
Глава 106
Смерть сидел на краешке кровати.
Чарли изучал свои руки. Смерть с любопытством рассматривал комнату, словно никогда прежде не бывал в гостиницах.
Довольно долго никто не заговаривал, наконец Смерть завершил осмотр, взглянул на Чарли, подался к нему, едва не задев локтем, и заявил: полагаю, нам не мешало бы поболтать.
Чарли не пошевелился, не оторвал взгляд от пола.
Мы просрочили ежегодную аттестацию, рассеянно продолжил Смерть, возвращаясь к созерцанию комнаты. А еще вышло новое предписание, по нему время, проведенное в дороге, считается рабочим, поэтому в Милтон-Кинс обдумывают, какие изменения внести в твой контракт, и хотят с тобой побеседовать.
Молчание.
Ну что, вновь заговорил Смерть, посмотрев на опухшее, в кровоподтеках, лицо Чарли. Как тебе работается?
Чарли медленно поднял голову и встретил взгляд Смерти.
– Честно говоря, есть некоторые трудности.
Смерть понимающе кивнул и похлопал Чарли по плечу. Похищение и пытки, верно? Давненько такого не случалось, но все же бывает.
– Вы их убьете? – спросил Чарли.
Убью? Кого?
– Тех, кто сотворил со мной такое.
Чарли, сокрушенно произнес Смерть, я не убиваю. Я просто… являюсь к началу действа.
– Но… в Беларуси…
Согласен, порой я бываю вспыльчив, и я не жалую… грубость, особенно в отношении своего посланника. К тому же господа из Беларуси пытались мною манипулировать. Неужто они не читали «Франкенштейна»? Не ходили в кинотеатр? Не знали, чем оборачивается подобное поведение? Впрочем, на твой вопрос я отвечу «нет». Едва ли твоих мучителей ждут какие-либо… очевидные последствия. Возможно, умрет дочь. Праздник в честь дня ее рождения, вероятно, был последним, однако люди эти будут жить, потому что, видишь ли… таков наш мир. Так он сегодня устроен. Я не правосудие, Чарли. Я не логика и не закон, я не уравниваю чаши весов. Знаешь, меня как-то назвали непостоянным, и я ответил: «Сейчас я вам покажу непостоянство», а потом взял да и передумал!
Смерть хохотнул, скосил глаза на Чарли – смеется ли тот, – увидел, что нет, и тут же стал серьезным.
Ну да ладно, продолжил Смерть и поерзал на краешке кровати. Ты хочешь, чтобы они страдали?
– Нет, – задумчиво ответил Чарли и удивился собственным словам. – Нет, не хочу.
Хорошо! Это хорошо. Знаешь, вот такое отношение и делает тебя замечательным вестником. Очень важно понимать ценность и смысл происходящего. За бахвальством и угрозами важно распознавать человека. В прошлом на меня, бывало, работали люди, которые видели лишь трупы, говорящие трупы; такие вестники не оправдывали моих надежд, не проявляли великодушия и вдумчивости – ни в словах, ни в делах. А вот ты…
Чарли обхватил голову руками, впился пальцами в кожу, будто мечтая прорвать плоть, обнажить череп. Смерть в удивлении умолк, пристально вгляделся. Чарли? Что с тобой?
Тот помотал головой, не находя слов.
Чарли, Чарли, укорил Смерть и погладил вестника по спине. Ох, Чарли, так не пойдет! Ну-ка, поговори со мной.
– Я… не могу, – прошептал Чарли. – Не могу. Того, что вы описываете… не могу. Я ездил по свету и видел… гибель всего. Лед треснул, и профессор умер, провалился и бросил сына одного, потому что миру пришел конец. Агнес и Иеремия, они кричали, кричали, кричали, но никто не слушал, потому что они слабые, а богачи – сильные, и мир Агнес рухнул, но ради чего? Изабелла дарила людям смех, и она жива, она жива, и это хорошо, зато полицейские… они сделали вид, будто ничего не произошло, потому что именно они обладали властью, и порой люди живут, а порой умирают, однако смех гаснет, и война не приносит побед, и Касим… он назвал их крысами. Вы подарили ему ручку с высохшими чернилами. «Крысы» погибли, потому что не были людьми, и я приехал в Америку, а тут… люди страдают, и мир вращается, а мечта… мечта не умирает, она обретает новые черты, от которых хорошие люди чахнут, и все из-за того, что люди – на самом деле нелюди!
Голос прерывистый, почти крик. Судорожный, дрожащий вдох. Еще одна попытка, теперь медленней.
– Теперь я смотрю на мир… Мне льстило, очень льстило быть вашим вестником, потому что я почитал жизнь. Я был таким, как вы хотели, я чествовал живых перед кончиной, считал это большой честью. Величайшей честью на земле. Теперь же я оглядываюсь – и слышу лишь бой барабанов, и вижу лишь мир, в котором тот, кто не с нами, тот против нас. Ученый прав, здравый смысл умер; мечта умерла; само человечество стало другим, озверело. Оно отвратительно. Жизнь отвратительна. Кругом грязь и мрак. Я смотрю вокруг. И вижу лишь вас.
Надрывный всхлип; Чарли вновь качнулся вперед, обхватил голову руками.
Смерть покивал, обдумывая услышанное и не убирая ладони со спины Чарли. Затем воскликнул – пойдем – и встал.
Чарли вскинулся – растерянный, глаза жжет, рот изумленно приоткрыт.
Пойдем, повторил Смерть, сама веселость. У нас встреча, опаздывать нельзя.
– Я не…
Пойдем. Это недалеко. Если хочешь, возьмем такси.
Смерть вытащил магнитную карточку из держателя, погрузив номер во мрак, бодро ею помахал и одарил Чарли озорной улыбкой. Пойдем-пойдем. Только одна встреча. Ради меня.
Смерть распахнул двери.
Чарли шагнул следом, на свет.
Глава 107
Такси. Всего пара кварталов, но Смерть заявил, что ходить пешком Чарли не стоит.
Крыльцо под длинным зеленым навесом. Регистрационная стойка, за ней работала женщина с пышной копной волос, одетая в ярко-розовое платье. Приемная: диваны, живые цветы, пожилые люди в инвалидных креслах, возле некоторых стояли на коленях родственники, держали стариков за руку, беседовали.
Кто-то грустил, кто-то улыбался. Кто-то пребывал не здесь, а в неведомой дали, но даже самые старые и отрешенные провожали Смерть глазами – узнавали его, хотя давно не узнавали ближайших друзей.
Пойдем! – торопил Смерть и вел Чарли по коридорам. Смерть, похоже, хорошо знал это место, лихо уворачивался от встреченного персонала, медсестер с папками, деловитого доктора, родственников с телефонами у уха, сотрудников, которые возили стариков в кафе и обратно. Пойдем!
Оставили позади очередь к лифту – сплошь инвалидные коляски, – взлетели по лестнице, и в очередном коридоре, украшенном цветами и кактусами в горшках, Чарли уловил музыку. Скрипки, виолончель, пианино. Инструменты звучали издалека и вразнобой, однако по мере того, как Чарли и Смерть шли, музыка набирала силу, заполняла коридоры. Наконец впереди возникли двойные двери, Смерть приоткрыл их и предложил Чарли заглянуть.