руга. Каждый же крошка, приступивший к самостоятельной жизни, занят только одним: или убегать от сильного или нападать на слабого.
Зеркальца на ногах
Нежно-зеленый богомол ирис давно привлекал мое внимание. Уж очень забавная у него поза коварного хищника, поджидающего добычу. Подвесившись кверху брюшной стороной, он всегда как-то странно расставляет в стороны свои передние, вооруженные острыми шипами, ноги. Наверное, в этом скрыт какой-то особенный прием, уловка опытного охотника.
Все богомолы слывут маскировщиками и в совершенстве подделываются формой и окраской тела под веточки и листики, а некоторые даже походят на цветы. Этот же висит книзу спиной, в неподвижности.
Разгадать секрет богомола ириса не было удобного случая. Так трудно заметить искусного «конспиратора».
Но однажды на нижней стороне бедер передних ног застывшего богомола я увидел светлые лакированные зеркальца. Они блестели, как росинки на солнце. Конечно, не ради того, чтобы зеркальца сверкали, богомол занимает такую позу, обратившись в сторону солнца. Как и у богомола эмпузы, в пустыне в жару такая росинка — богатая находка для страдающих от жажды насекомых. Только у богомола ириса сверкающая капелька находится на нижней стороне бедер, а у эмпузы — на отростке головы.
Для того, чтобы убедиться в правильности своих предположений, пришлось надолго засесть с биноклем возле затаившегося хищника. Нелегко испытывать свое терпение. У богомола оно крепче да и времени больше.
Неуклюжий пузатик
Вечером в голой каменистой пустыне возле каньонов Чарына услышал нежное чириканье. Долго искал музыкантов. Певцы были очень осторожны и вовремя умолкали. А рано утром я увидел вот что: моя собака Зорька крадется за кем-то перед ней ползущим, а этот кто-то тонким голоском визжит и поскрипывает.
Незнакомец оказался зичией. Этот кузнечик замечателен своей странной внешностью: весь в шипах, мелких пятнышках, полосках, с толстым брюшком — настоящий неуклюжий пузатик. Переднеспинка вздута, надкрылья совсем укорочены, срослись и образовали объемистую покрышку, а под ней в большой щели что-то розовое трепещет и бьется звонким голосом.
Неуклюжий кузнечик со всех ног торопился, катился шариком перед собакой, верещал, пугал ее. Но как он закричал, когда я взял его в руки, какую большую каплю едкой коричневой жидкости отрыгнул изо рта! Вздумал спасаться желудочным соком!
В садочке пленник быстро пришел в себя, будто с ним ничего не случилось, отлично закусил зелеными листочками солянки и принялся тщательно и неторопливо облизывать свои большие лапки. Милая беспечность! Только что был в смертельной опасности и сразу же предался безмятежному обжорству.
Вскоре я наловчился разыскивать беспечных толстяков. Вечерами они, оказывается, забирались в кустики и нежно стрекотали. А так как растения располагались одно от другого на голой земле на большом расстоянии, то угадать, откуда неслась песня, не стоило особого труда. Впрочем, многие кузнечики неторопливо разгуливали и по земле, покрытой почерневшими на солнце камнями.
Но найти самок долго не удавалось. Еще более толстые и грузные, они отличались большой осторожностью. Первую из них я встретил в глубокие сумерки. Неловко, как автомат, переставляя свои большие светлые ноги и поблескивая длинным черным и загнутым, как сабля, яйцекладом, она направлялась на призыв одного из запевал. Она так же выразила энергичный протест пленению, испустив громкий скрипучий вопль и грозясь коричневой каплей желудочного сока. У самки на спине был такой же звуковой аппарат, как и у самцов: большая покрышка из сросшихся надкрылий и под ней розоватый комочек. Настоящая музыкальная шкатулка. Это было для меня ново!
Дома кузнечики набросились на капусту. Она очень им пришлась по вкусу и никогда не надоедала. Жили они хорошо. Верещали, если их брали в руки, иногда пели, хотя и не так хорошо и охотно, как в своей родной пустыне, а больше грубо и отрывисто. Быть может, это была вовсе и не песня, а выражение недовольства необычной обстановкой и протеста.
Очень было интересно разгадать сигналы кузнечиков, проследить, как поет самка. А если у них существует особый язык? Когда-нибудь это выяснит любознательные энтомологи.
Потом кузнечики зичии стали очень редкими. Очевидно, сказалась засуха, постигшая пустыню несколько лет подряд. И все же мне вновь удалось встретиться с кузнечиком зичией.
Мы путешествовали вокруг Балхаша. Как-то на ночлег пришлось переставить машину и лагерь с берега озера на ближайший высокий бугор подальше от комаров. Небо было чистое, ясное, но солнце зашло в темную полоску туч. Спать не хотелось в палатке, поэтому расстелили брезент и над ними натянули полог.
Темнело. Рядом с лагерем раздался какой-то стрекочущий звук. Казалось, будто крупное насекомое — цикада или стрекоза — запуталось в паутине и, пытаясь выбраться, трепещет крыльями. Но я прошел десять, затем двадцать метров, а звук все был впереди. Наконец, нашел: стрекот раздавался из маленького кустика солянки. Присел на корточки, пригляделся: у основания растения сидел мой старый знакомый пустынный кузнечик зичия, большой, толстый, с длинными корежистыми ногами-ходулями.
Осторожно я взял в руки медлительного и грузного кузнечика. Плененный певец, равнодушный к своей судьбе, не пытался вырваться из рук, не желая тратить лишней энергии на свое освобождение, но, очнувшись, выразил негодование длинной и громкой трелью, в дополнение к которой, как и полагалось, выпустил изо рта коричневую каплю желудочного сока.
Я осторожно опустил толстячка на прежнее место, и он принял это как должный исход нашего знакомства, пошевелил усами, полизал зачем-то лапки передних ног и как ни в чем не бывало вскоре же принялся прилежно распевать свои песни.
Ночь выдалась тихая и ясная, темно-фиолетовое озеро светилось под яркой луной и сверкало мелкими зайчиками. Но потом потемнело, нашли облака. Чуть покрапал дождик, подул сильный ветер. Он вырвал из-под постели марлевый полог и стал его с силой трепать.
На рассвете почудилось, что кто-то внимательно и долго разглядывает мое лицо. Приподнялся, оглянулся, надел очки. Рядом с подушкой лежала фляжка с водой. На ней важно восседал кузнечик зичия. Он не спеша размахивал своими черными усами, шевелил длинными членистыми ротовыми придатками, будто силясь что-то сказать на своем языке и, как показалось, внимательно разглядывал меня своими большими и довольно выразительными желтыми глазами. Сильный ветер слегка покачивал тело кузнечика из стороны в сторону, но он крепко держался на своих толстых шиповатых ногах.
Минут пять мы, не отрываясь, рассматривали друг друга.
Наконец, кузнечику, видимо, надоело это занятие и он, повернувшись, не спеша спустился с фляжки и степенно зашагал по брезенту прочь от нашей стоянки. Но вскоре остановился, помахал усиками, помедлил, потом возвратился обратно и вновь забрался на фляжку. И еще минут пять мы разглядывали друг друга. Может быть, наше знакомство и продолжалось дольше, да в ногах! зашевелился мой спутник фокстерьер и высунул из-под края брезента, под которым он улегся, свой черный нос.
На этот раз кузнечик решительно зашагал прочь в сторону кустика, возле которого и прошла наша вчерашняя встреча, будто робот, неторопливо и ритмично передвигая свои ноги.
Вскоре оттуда раздался знакомый мотив его скрипучей песенки. Но она продолжалась недолго. Громадную серую тучу ветер унес на восток за озеро, выглянуло солнце и стало прилежно разогревать остывшую за ночь землю пустыни.
Пора было вставать, будить моих спутников и продолжать путешествие.
Ночные музыканты
Солончаковая пустыня не столь безжизненна, какой она кажется с первого взгляда. Всюду виднеются аккуратные холмики, окружающие единственный вход в подземное жилище муравья бегунка. Иногда встречаются гнезда крупного черно-красного муравья кампонотуса. На площадках потрескавшихся такыров можно найти нору тарантула. Паук сидит в ней, обхватив ногами кокон с многочисленными яичками, и ждет выхода паучат. А вот холмики в виде полукольца с крупными комочками земли. Я не знаю, кому они принадлежат, и с интересом принимаюсь за раскопку, чтобы узнать, кто там живет под землей. Под несколькими холмиками ничего нет. Ход, оказывается, расположен в стороне от насыпи, снаружи ловко замаскирован тонким слоем присохшей земли и не виден. Этот тонкий слой — своеобразная дверка — имеет ребристую поверхность, будто, когда ее делали, настилали жидкую глину полосками с краев. Самое же замечательное в том, что цвет дверки точно такой же, как и у поверхности земли, и значительно отличается от более темной подпочвы. По-видимому, приготовив норку, строитель делал замазку из самых верхних слоев почвы ради маскировки своего убежища.
Наклонный спуск ведет книзу. Чтобы точнее проверить его направление, я засовываю в него тонкую былинку. Неожиданно из норки выскакивает... светлый, почти совсем белый, сверчок с черными глазами. Несколько секунд мы оба в замешательстве и внимательно смотрим друг на друга. Затем сверчок бросается наутек, подпрыгивая на сильных ногах. Я же, теряя на ходу очки, лопатку, записную книжку, карандаш и лупу, мчусь за беглецом, пытаясь его изловить. Вот, наконец, сверчок в руках. Судя по тонкому яйцекладу и крохотным крыльям, это — самка. Вот так загадка! Неужели немые самки пустынного сверчка сидят в замурованных норках в то время, как их голосистые друзья всю ночь напролет распевают громкие песни! Тут что-то неясное. Надо еще копать, и я тружусь в меру сил.