.
Но требовалось выяснить, какие же силы советских войск находились перед войсками 2-й танковой армии противника на подступах к Рязани? Так как на месте об этом ничего определенного узнать было невозможно, я 27 ноября по телефону ВЧ, установленному в кабинете секретаря обкома товарища Тарасова, обратился с этим вопросом в Генеральный штаб. А.М. Василевский сообщил следующее.
На веневском направлении находится 173-я стрелковая дивизия. Ее 1315-й стрелковый полк 25 ноября был в Веневе. На этом же направлении были 168-й кавалерийский полк, 111-я танковая бригада и из состава 112-й танковой дивизии один мотострелковый и танковый полки. При этом указывалось, что теперь все эти части «надо искать в районе Чернево» (немного к юго-западу от Зарайска).
Далее было сказано, что из района станции Узловой 25 ноября отходила 239-я стрелковая дивизия, что шла она на Серебряные Пруды. Тогда же, говорил т. Василевский, 41-я кавалерийская дивизия от Узловой отходила на Михайлов, и в Захарово (перед Рязанью) должна была находиться 31-я кавалерийская дивизия.
Отвечая на один из моих вопросов, он сообщил, что в районе Тулы спокойно, что противник производит перегруппировку и стягивает силы в район Болохово, что в 20 км юго-восточнее Тулы. Далее А.М. Василевский сказал, что в Каширу прибыл командующий 49-й армией Захаркин, что в Зарайске должна быть 5-я кавалерийская дивизия и что она, «как и 9-я кавалерийская дивизия», развернется южнее Каширы.
Итак, получалось, что между Веневом и Чернево находятся наши силы в пять полков с танковой бригадой, в Зарайске – кавалерийская дивизия, в Серебряных Прудах – 239-я стрелковая дивизия, в Захарово – 31-я кавалерийская дивизия и где-то у Михайлова – 41-я кавалерийская дивизия. Немало… Но действительность была несколько иной.
Из перечисленных А.М. Василевским сил подтвердились 173-я стрелковая дивизия, 111-я танковая бригада и части 112-й танковой дивизии, но все они находились уже под Каширой. В основном соответствовали истине сведения об отходе 239-й стрелковой и 41-й кавалерийской дивизий, но отступали они, вернее, выходили из окружения, не в тех направлениях, как мне было сказано.
Важным для ориентировки были сообщения о 5-й и 9-й кавалерийских дивизиях, составлявших, как позднее стало известно, кавалерийский корпус генерала П.А. Белова, но они подходили к Кашире с севера.
Что касается направления на Рязань, то сведения о нахождении в Захарово 31-й кавдивизии оказались неточными. Больше того, не оказалось этой дивизии ни в Зарайске, ни в Пронске, ни в Кашире.
В пределах своего понимания обстановки я серьезно опасался, что противник, используя разрыв в нашем фронте, ударит на Рязань. Упустить такую возможность было, казалось, не в манере врага. Всерьез опасалась этого и Ставка. Уже в телеграмме от 24 ноября о железнодорожных перевозках 10-й армии мне предписывалось «иметь в виду недопустимость выдвижения противника на Рязань». Однако, захватив 25 ноября Захарово, враг уже выдвинулся на Рязань и находился от нее всего в 30 км. Хотя ни я, как командир, никто из членов Военного совета и из штаба 10-й армии тогда об этом еще ничего не знали, эти слова мы понимали просто и прямо: «Не допустить захвата противником Рязани».
Через двое суток у меня состоялся телефонный разговор по ВЧ с А.М. Василевским о положении в Рязани, и тогда Александр Михайлович мне сказал: «На Ряжск через Рязань пойдут эшелоны с артиллерией. Перехватите их…»
Вслед за этим обострилось положение под Коломной, и в ночь с 1 на 2 декабря мною был получен неожиданный приказ Ставки срочно перебросить в Коломну из-под Рязани головную дивизию 10-й армии – 322-ю. Полного ее сосредоточения в пункте выгрузки на станции Рыбное нельзя было ждать.
Еще через три дня, 4 декабря, мною был получен не менее тревожный приказ командующего Западным фронтом Г.К. Жукова: «В целях усиления и обеспечения обороны Рязани ввести там осадное положение». Однако осадное положение в Рязани обком партии и облисполком ввели еще в половине ноября. Ближайшая причина этих экстренных распоряжений была, видимо, связана с тем, что противнику в это время ударом на Ревякино удалось перерезать шоссе и железную дорогу, соединяющие Тулу с Москвой, и тем самым почти полностью завершить окружение нашей 50-й армии, защищавшей Тулу.
Каковы же были намерения и действия противника в районе Рязани и Ряжска?
Об этом имеются свидетельства врага.
К. Типпельскирх прямо указывает на то, что 2-я танковая армия Гудериана стремилась «из района южнее Тулы выйти к Оке на участке Рязань, Коломна»[12]. Гудериан в книге «Воспоминания солдата» пишет, что, добиваясь от высшего гитлеровского командования максимального сокращения размаха наступательных задач 2-й танковой армии, он получил разрешение вместо захвата Горького (подчеркнуто мною. – Ф.Г.) ограничиться выходом на линию Михайлов – Зарайск. При этом, как уточняет Гудериан, главнокомандующий сухопутными войсками немецких вооруженных сил указал ему, что важнейшей задачей для 2-й танковой армии является «полное разрушение железнодорожной линии Рязань, Коломна»[13] (подчеркнуто мною. – Ф.Г.).
В свете сказанного стоит обратить внимание на неверные утверждения Гудериана, что «оборона русских была слишком сильна»[14] и что будто бы поэтому группы подрывников 10-й моторизованной дивизии, достигшие Михайлова, не смогли (?!) из района Михайлова пройти к железной дороге на участке Рязань, Коломна и взорвать ее. Не менее фальшиво звучит и его утверждение о «сильном давлении» превосходящих сил противника, т. е. советских частей, на 10-го моторизованную дивизию, в результате которого якобы гитлеровцы 29 ноября оставили г. Скопин.
В действительности же короткий удар по противнику под Скопином в этот день нанес батальон морской пехоты – единственная часть, подброшенная в последний момент в Ряжск и направленная отсюда в наступление по инициативе генерала (ныне маршала авиации) Сергея Игнатьевича Руденко.
В тот день он прибыл в Ряжск, чтобы, найдя здесь штаб и командование 61-й армии, вступить в должность командующего военно-воздушными силами этой армии. Однако, прибыв с тремя офицерами и шофером в Ряжск, С.И. Руденко, кроме работников штаба ВВС 3-й армии, никого в городе не нашел. Остановился по соседству с этим штабом в расчете на то, чтобы можно было воспользоваться его связью.
Желая выяснить обстановку, С.И. Руденко стал расспрашивать о противнике телефонисток. Телефонистка города Скопина ему сообщила, что небольшой отряд гитлеровцев занял город, пьянствует и отбирает у населения продовольствие.
Тогда же утром к С.И. Руденко явился запыхавшийся и весьма встревоженный начальник подстанции ВЧ, обеспечивавшей связь Москвы с востоком и югом страны. Встревожен он был потому, что узнал о занятии немцами Скопина. Его интересовало: как быть с подстанцией, чтобы она не попала в руки врага.
У Руденко, оказавшегося в Ряжске самым старшим, не было никаких сил, чтобы выступить даже против небольшой группы противника. Связался с железнодорожным комендантом станции Ряжск. Тот доложил, что на подходе какой-то воинский эшелон и что минут через 40 он будет в Ряжске. Действительно, вскоре прибыл эшелон. Это был батальон морской пехоты.
Командир батальона сообщил, что следует на станцию Лев Толстой (70 км юго-западнее Ряжска), но обстановки не знает. Ознакомив комбата с действительным положением, С.И. Руденко приказал ему немедленно двигаться на Скопин и выбить оттуда противника. При этом командиру батальона было дано указание при продвижении держать связь по железнодорожному селектору, а по занятии Скопина – через телефонистку городской станции связи.
Часам к двум дня батальон достиг Скопина, выбил оттуда небольшой отряд гитлеровцев, прибывший на транспортных машинах, и расположился в городе. К сожалению, нам неизвестны ни номер этого батальона, ни имена его бойцов, начиная с самого командира батальона, столь правильно понявшего обстановку. Нет никаких данных ни о его численности, ни о вооружении. Кто был в составе этого батальона в эти дни, откликнитесь!
Станция ВЧ могла работать. Ей никто не угрожал. Это означало, что есть связь со всей страной.
Вот вам «сильное давление» превосходящих сил, о котором пишет Гудериан!
Где противник? Каковы его силы и намерения?
Разведку противника мы вели, применяясь к тем специфическим условиям. Получалось так, что основным ее средством были сведения, получаемые обкомом партии от местных районных и сельских учреждений и гражданских лиц. Неплохим источником информации были оставшиеся на своих местах сельские Советы, правления колхозов, почтовые работники, телефонистки и другие лица, находившиеся в тех населенных пунктах, которые уже были заняты противником или граничили с таковыми. Поступали сведения из тыла противника и из тех селений, в которые заходили его разведывательные отряды.
Военный совет армии решил предпринять силовой разведывательный поиск из Рязани на Захарово и Поярково, т. е. в сторону Михайлова. Для этого был назначен разведывательный отряд курсантов Владимирского пехотного училища в составе стрелковой роты и одного пулеметного взвода. Ему было придано три танка Т-26. Возглавил отряд командир 1-й роты училища старший лейтенант Е.И. Миронычев.
В 17 часов 29 ноября отряд выступил на машинах в направлении Нашатыркино, Захарово. Он несколько раз останавливался, чтобы опросить местных жителей. Стало известно, что 28 ноября в некоторые деревни заходили вражеские разведчики, что в деревне Спасское фашисты подожгли больницу и все больные сгорели. Здесь же оккупанты повесили двух советских работников.
К ночи разведывательный отряд достиг с. Поярково, что в 11 км к востоку от Михайлова. Противник встретил его пулеметным огнем из укрытия на шоссейной дороге. Выяснилось, что наша рота столкнулась со сторожевым отрядом врага. Фашисты у Поярково захватили выгодный рубеж, перешли к обороне и всю ночь вели разведку в восточном направлении.