«Я и не робею, – заверяла сама себя Елена Эдуардовна, – просто мне надо кое-что спросить у Шигибаевой. А его заодно вызову через неё. Зачем сто раз звонить в один отдел?».
Глава 17
Но когда Батурин возник на пороге, все её заверения тотчас пошли прахом – опять разволновалась. Она даже отвернулась на пару секунд, чтобы «сделать лицо». И всё равно улыбку было не удержать.
– Как отдохнули, Андрей Викторович? – поинтересовалась она.
Вместо ответа он неопределённо дёрнул плечом. Как же с ним сложно! Она вон вся лучится, а он… Нет, больше антипатии с его стороны она не чувствовала. Но ощущала буквально всеми фибрами его напряжение, оно росло скачками, исходило мощными волнами и отзывалось в ней самой потаённой дрожью.
– Проходите, присаживайтесь, – вымолвила она. Хотелось прижать к щекам ладони, а ещё лучше – что-нибудь холодное.
Батурин то бросал на неё тёмный взгляд, от которого ещё сильнее бросало в жар, то не менее красноречиво отводил глаза.
Немалых усилий ей стоило держаться естественно. То есть пытаться, а уж что там получалось из этих попыток – большой вопрос.
– Ребята смонтировали ролик, хочу вам его показать, – голос звучал слегка нервно, словно у впечатлительной студентки на экзамене.
Елена Эдуардовна повернулась к огромной плазменной панели, висевшей сбоку на стене, направила пульт, и экран вспыхнул.
Ролик длился не дольше двух минут и отснят был вполне профессионально.
– Это мы покажем, а дальше будет презентация, которую с вами сейчас и обговорим. В общем-то, тут всё, что вы последние дни изучали, но очень тезисно.
Она подошла к экрану, встала к нему почти спиной – так, не видя его глаз, говорить было легче. Слайды сменялись один за другим, некоторые она комментировала более подробно, на некоторых почти не заостряла внимание и каждую секунду при этом чувствовала, как он прожигает её взглядом. Она могла безошибочно сказать, куда сейчас он смотрит: на затылок, на спину или ниже. На последнем слайде она обернулась и перехватила его взгляд, пристальный и жадный, всего на мгновение, затем он уставился на экран, тоже старательно изображая невозмутимость и внимание. Ну хоть не одной ей здесь не по себе, удовлетворённо отметила Елена Эдуардовна.
– Андрей Викторович, попробуйте теперь сами? Вот это вы будете на пресс-конференции говорить. Может, порепетируем немного?
Он снова посмотрел ей в глаза, одновременно с отчаянием и смятением, сглотнул, просунул пальцы под воротник и чуть ослабил, как будто ему душно сделалось, хотя кондиционер исправно держал в кабинете приятную прохладу.
Помешкав, Батурин всё же поднялся со стула и подошёл ближе, больше уже на неё не глядя. Она вновь запустила слайд-шоу, сама же вернулась в своё кресло – стоять с ним рядом было сложно, ноги отчего-то предательски слабели и коленки подрагивали.
Он глухо отчитал по писанному обозначенные тезисы, не добавив от себя ни единого слова. На её вопросы отвечал односложно и неохотно.
– Вы и на пресс-конференции собираетесь выступать с таким выражением лица? – спросила она с улыбкой.
– А что не так с моим лицом? – нахмурился он ещё больше.
– У вас на лбу так и написано: «Отстаньте все от меня!».
– Ну извините, не умею притворяться.
– Это я заметила, – усмехнулась она.
И, кажется, он понял намёк. Метнул в неё быстрый, острый взгляд и… неужели смутился? Или разозлился? Наверное, и то, и другое.
Глава 18
Елена Эдуардовна решила дольше Батурина не терзать, да и самой надо было успокоиться. Через час у неё запланирована важная встреча в мэрии, а в голове всякие глупости и не одной серьёзной мысли.
– Идите, Андрей Викторович. Презентацию я отправлю вам по электронке. Вы, пожалуйста, подумайте над своей речью.
Он молча вышел.
Когда за ним затворилась дверь, она перевела дух и наконец прижала ладони к пылающим щекам. Затем мечтательно улыбнулась – каким бы суровым господин Батурин ни хотел выглядеть, а к ней он неравнодушен. Невозможно объяснить, откуда взялась такая уверенность, но она это чувствовала. Нутром чувствовала. И этого сердце так и пело.
Только вот что дальше? Ждать, когда он от взглядов перейдёт к действиям? А если так и не перейдёт? Впрочем, не всё ли равно? Ей нравилось то, что происходило сейчас. Это влечение, сдерживаемое условностями, эти неуловимые знаки, это взаимное напряжение, от которого играет кровь и неистово колотится сердце – всё это делало жизнь волнующей и интересной.
Вздохнув, Елена Эдуардовна одёрнула себя: «Дома будешь мечтать, а сейчас работа!».
Собрав нужные документы в папку, позвонила водителю. На деловые встречи она ездила исключительно на служебной машине.
Уже уходя, в приёмной застала Любу – та упрашивала секретаршу занести к директору важное коммерческое предложение.
– Пожалуйста, можно не через папку? – умоляла она. – Они от меня это предложение прямо сейчас ждут. Ну что вам стоит?
– Нет, – строго отвечала Людмила Михайловна. – Порядок есть порядок, кладите в папку, в два часа, как обычно, я занесу Елене Эдуардовне все документы на подпись.
– Но это срочно!
– Люба, что у вас? – спросила Елена Эдуардовна, на ходу застёгивая коротенький белый плащ.
– А… эм… – Люба растерянно хлопала глазами, потом выпалила: – Я договорилась с Норд-Вестом, что отправлю им наше коммерческое предложение. Они готовы, они ждут…
– Давайте взгляну. А то вернусь, возможно, не скоро.
Последнее было сказано больше для Людмилы Михайловны, которая всегда молча, но выразительно осуждала любые отклонения от заведённого порядка.
Люба протянула ей бумагу, Елена Эдуардовна пробежалась глазами, взяла ручку у своего строгого секретаря и поставила подпись.
– Вот, пожалуйста, – вернула она Любе письмо.
– Спасибо, – пробормотала та и покинула приёмную.
Елена Эдуардовна оставила кое-какие распоряжения секретарю и спустилась вниз, но лишь в машине спохватилась, что забыла папку с документами. Это же просто ужас – какой рассеянной она стала последние дни. Никогда ничего не забывала, а тут…
– Извините, вам придётся ещё немного меня подождать, – пояснила она водителю, – я кое-что оставила в кабинете. Придётся вернуться.
Тот ошарашено кивнул. Уж сколько он её возил – впервые она заговорила с ним, как с живым человеком, ещё и извинилась.
Злосчастная папка с документами оказалась на журнальном столике, рядом с гардеробной. Видимо, пока она одевалась – отложила и благополучно забыла. Счастье, что вспомнила, не успев далеко уехать.
Она выскочила из приёмной и помчалась вниз, сунув папку подмышку. Так торопилась, что каблук скользнул по мраморной ступеньке и подвернулся.
«Только бы не сломался!».
Елена Эдуардовна остановилась, ухватилась за перила одной рукой, второй ощупала шпильку. Вроде держится, крепко. Поставила ногу на ступеньку, опробовала, повращала ступнёй.
«Фух, слава богу», – выдохнула она и вдруг услышала этажом ниже Любин голос:
– Пойдём покурим?
– Да ну, вдруг нарвёмся… – второй голос принадлежал Шигибаевой.
– Не нарвёмся, – заверила Люба. – Старуха только что-то куда-то свалила.
Елена Эдуардовна непонимающе нахмурилась: какая старуха? О чём они вообще?
Она уже хотела было спускаться дальше, но Люба вновь заговорила:
– А тебе не кажется, что Старуха на Батурина запала?
– Не знаю…
– Нет, ты подумай: дважды за неделю опоздал, а ему – ничего. Ни-че-го-шень-ки! Когда такое было? Потом – вызывает его к себе постоянно, задания ему даёт индивидуально, ещё и в командировку с собой взяла. Влюбилась, точно тебе говорю. У меня интуиция на такие вещи о-го-го. Я не исключаю, что между ними уже что-то есть. Может, она его вовсе не по работе вызывает, а для этого самого… ну ты понимаешь.
– Нет, не понимаю...
– Ой, Дина! Ну ты чего? Ну, трахает он её, что непонятного? Видела же, какое у него лицо было сегодня, когда он от неё вернулся? Я сразу как на него взглянула – всё поняла. И сама старуха так вдруг подобрела… Письмо мне без вопросов подписала. И сама вся такая вежливая стала, я чуть в обморок не грохнулась. Ты, Дин, сама подумай, с чего бы ей…
Дальше они, видимо, спустились ниже, и Елена Эдуардовна уже не могла разобрать ни слова. Да ей и не нужно было. И того, что услышала, хватило с лихвой.
Она привалилась к холодной стене, пытаясь взять себя в руки.
«Не сейчас, только не сейчас! Держись, забудь, потом… всё потом… Тебе надо ехать…»
К такому унижению она оказалась не готова. Лицо полыхало, будто ей прилюдно надавали пощёчин, оплевали, окатили помоями. Веки противно щипало, грудь сдавил тяжёлый ком, так что дышалось через силу.
Это, получается, её они называли старухой? Да она ведь младше той же Дины! Да и с Любой почти ровесница. Какая она им старуха?! За что они так? Сволочи! Гадкие сплетницы! Безмозглые куры! Она крепко зажмурилась, пытаясь сдержать слёзы. Обида и боль колотились в горле, выжигали, точно кислота, внутренности. Слова продолжали нещадно стучать в ушах: старуха…, запала…, влюбилась…, трахает…, старуха, старуха, старуха…
Вдруг пронзил страх: а вдруг они и при нём её называют этим мерзким словом? О, нет! Только не это! Только не при нём!
– Елена Эдуардовна, вам плохо? – раздалось совсем рядом. Она открыла глаза – Людмила Михайловна. Смотрела на неё с неподдельной тревогой.
Елена Эдуардовна глубоко вдохнула, но выдохнула судорожно, словно с трудом, с болью, однако нашла в себе силы качнуть головой и ответила:
– Всё в порядке. Голова что-то закружилась.
– Давление, может? У вас лицо такое красное…
Она пожала плечами.
– Давайте поднимемся в приёмную, смерю… у меня и препараты есть.
– Спасибо, Людмила Михайловна, но мне нужно немедленно ехать в мэрию. Встреча чрезвычайно важная. И так опаздываю уже…
На негнущихся ногах она стала медленно спускаться по лестнице.