– Зачем я тебе?.. Какая такая блажь
Тебя заставляет биться со мной без толка?..
Я стала циничней шлюхи и злее волка.
Но даже если ты меня не предашь —
То будешь со мной недолго.
Во мне все подделка. Видимость. Суррогат.
Нужда создавать и множить свои личины.
И я однозначно сдохну неизлечимой,
Когда башка однажды придет вразлад —
Без повода и причины.
Пока же – слова во рту отдают свинцом,
Чтоб их потреблять прицельно (и это финиш).
Но стоит вглядеться лучше – и ты увидишь,
Как от улыбки сводит мое лицо
В попытке исправить имидж.
Однако тщетно… Фактура – не первый сорт.
И время разумных доводов истекает,
Пока ты напрасно маешься неприкаян:
Когда вокруг довольно других красот,
Зачем я тебе – такая?
Зачем я тебе – такая?..
«Хоть и не свято – пустеет место…»
Хоть и не свято – пустеет место…
На зависть публике разномастной
Он был как будто другого теста —
Особой касты.
Он отличался – по всем приметам —
И, выбиваясь из всех канонов,
Он словно жил по другим заветам —
Своим законам.
Ступая смело по тонкой грани —
Как представитель иной породы —
Он ставил выше стандартных правил
Свою свободу.
И был, казалось бы, всем доволен…
Но с ним простившись, я понимаю —
Он тоже воин – того же поля,
Что и сама я.
Имя
Имя – столь непривычное,
Чуждое языку…
Чтобы найти отличия —
Пробуй его.
Смакуй.
Звуками перекатывай
Медленно по губам.
Имя его – с заплатами,
С брешами – пополам.
Золотом, мной украденным,
Пролитым мной вином —
Имя, что было дадено
Кем-то ему давно.
Искрами серебристыми
Стелется налету.
Имя его – как выстрелы.
В яблочко.
За версту.
Бон Вояж
Я готов оплатить нам Лондон, Берлин, Париж
И хоть как-то тебя отвлечь от всего, малыш.
Но пока ты пьешь и о чем-то своем молчишь,
Мы как будто глобально в ссоре.
А могли бы объехать мир, что не так уж плох…
– Раз тебе до меня достался отборный лох,
Ты внуши себе невзначай, будто он издох
От какой-то внезапной хвори.
Я бы мог прикупить нам «Порш» и уютный дом,
Если это поможет снять «болевой синдром» —
Ты ж его забываешь, крошка, с таким трудом,
Что диагноз уже формален.
Ты себя защищаешь тщетно, со всех сторон,
Потому что он посягнул на твое нутро.
– И не ясно, какой тебе причинен урон,
Но тебя до сих пор «ломает».
Я не знаю, чего он делал с тобой и как.
Если он твой Бог – очевидно, что я дурак,
Но пока твое тело спит на моих руках —
Я счастливейший из дебилов.
…Мы увидим с тобой Варшаву, Монако, Рим.
А когда затянется брешь у тебя внутри,
Станет легче – и вот тогда мы поговорим,
Не касаясь того, что было.
Только мне не изъять всю дурь из тебя силком.
– Собирайся, детка. Пора завершать ситком.
«Приезжай, мой друг, пока пустотел мой дом…»
Приезжай, мой друг, пока пустотел мой дом —
Я открою дверь, сказав, как безумно рада.
Будем пить самбуку, водку и ром со льдом
И шутить о том, о чем говорят с трудом,
Чтобы твой визит казался вдвойне оправдан.
За избытком слов считается весь контекст:
Ты опять блеснешь подборкой своих интрижек,
А потом – привычно сдержишь в себе рефлекс…
Даже если мы замутим улетный секс —
Он не сделает нас понятнее или ближе.
Ты же знаешь, как напрасна моя страда —
Я ищу в других надежности и покоя.
А вблизи тебя – зашкаливает радар,
Кровь моя струится током по проводам
И приборы чувств выходят из-под контроля.
– Я на самом деле сломана и больна,
Но тебе мои симптомы давно знакомы:
Мир внутри меня – не более чем война.
Только если ты останешься дотемна,
Научи меня, как может быть по-другому…
«Пла́чу опять без повода…»
Пла́чу опять без повода,
Зная – не станет легче…
Жизнь моя – это проводы
Тех, кого держат крепче.
…И не такое вынесу,
Лишь бы – в порядке бреда —
Боль моя стала вымыслом
В сказке без хеппи-энда.
Мамины носочки
– Моя мама совсем седая и много вяжет:
У нее в руках оживают клубок и спицы.
Но у мамы моей нет внуков – а это важно,
Потому что ее носочки должны носиться.
– И она раздает их детям моих подружек:
Малыши подрастают споро и торопливо…
Но покуда ее носочки исправно служат,
Моя мама себя считает почти счастливой.
– Дочь у мамы, конечно, тоже не белоручка:
Отчего же я засиделась одна в невестах?
Мне бы мамой стать – да только не выпал случай,
И носочкам в моей квартире, увы, не место.
– Моя мама себя корит – за меня в ответе.
Вьется нитка по спицам, чей перестук отлажен:
Убегает за годом год, подрастают дети,
Мама вяжет носочки, я покупаю пряжу…
«Детка-детка… чего ж ты себя корежишь…»
Детка-детка… чего ж ты себя корежишь,
Загоняя такого – себе под кожу?
– Будто кто-то тебя просил…
Ты найди себе проще – он слишком сложен:
С ним бы надо грубее, жестче и строже,
Да уже не хватает сил.
Ты ведь им переполнена, под завязку.
Но от всякой случайной прохожей ласки,
Мельком брошенной на бегу,
Не спасает тебя ни жилет, ни каска.
– Потому ты глядишь на него с опаской,
Только он в ответ – ни гу-гу.
У него же таких – ровно два десятка.
Или три?.. В общем, все у него в порядке:
Целый выводок – под рукой.
А прикол в том, что ты при твоих повадках —
Скоростная прыть да стальная хватка —
Охраняешь его покой.
И хотя он мнится тебе полубогом —
Не стели ты ковром перед ним дорогу —
Пусть всего достигает сам.
Постарайся стать грубой. Жесткой. И строгой.
Уложи его в раз на лопатки – слогом —
И ступай по своим делам.
У тебя ведь вся жизнь впереди – плацдармом.
Ты ж ему не нужна – ни в кредит, ни даром,
Так что хватит. И но́шу с плеч.
Согласись с тем, что он для тебя не пара.
– Ты вполне устоишь под таким ударом,
От которого впору слечь.
Только вот ведь беда – те же грабли, вилы,
Позывные навроде «родная? – милый!» —
Слишком цепкие стремена.
И ты скачешь галопом, мотая мили —
Потому что иначе не научили! —
Оставаясь ему верна.
Ныне.
Присно.
Во все времена.
«Безнадежно взрослеет племя моих самцов…»
Безнадежно взрослеет племя моих самцов:
Я гляжу, как Бетховен, Сахаров и Конфуций
Обрастают бытом и в офисах дружно трутся,
Но никто не горит идеями революций…
– Пареньки, что любили трогать мое лицо,
Мужиками в него смеются.
Каждый новым статусом будто бы даже горд,
А когда-то – летели в пекло, не зная брода,
С перспективой меня беречь и любить до гроба.
…Тициан и Пушкин ругаются на погоду
И мечтают однажды вырваться за бугор,
Наплодивши детей в разводах.
– Ничего не вышло, но разве я их виню,
Что себя с трудом поднимаю с утра с кровати?
Если мыслить здраво, то в целом расклад понятен:
Просто так «подфартило» – силы на них истратить,
Чтобы нынче из мазохизма писать фигню
И бояться, что слов не хватит.
Но пока еще существует моя Орда —
Потому я плачу им дань и делюсь на части,
Хоть призывный клич раздается уже нечасто…
– Очевидно, что Ганди весел, а Дарвин счастлив.
И, наверно, их не волнует, что я одна,
Словно преданный соучастник.
«Тишина вокруг порождает побочный шум…»
Тишина вокруг порождает побочный шум —
Он фонит извне, ночами не затихая:
Я так много бредовых мыслей в себе ношу,
Что пора уже отхаркиваться стихами.
Только то, что я постигаю с таким трудом,
Не облечь в слова – на прописях или устно…
– Просто Бог кладет меня бережно на ладонь,
А потом в кулак сжимает ее до хруста.
Ирония и жалостьЛука Шувалов. г. Кострома
От автора:
Мне шестьдесят семь лет. Я урожденный москвич, родился в cеле Алексеевском, как раз на том месте, где сейчас расположен южный вход в метро ВДНХ.
Сейчас по ряду причин перебрался в прекрасный древний русский город Кострому, живу спокойной областной жизнью, состою в местных лит. объединениях, от случая к случаю впитывая культурную жизнь Костромы и Ярославля.