— Фокус не удался, — услыхал он за спиной шопот и обернулся.
Сзади стоял Толя. На его лице было легкое злорадство вот, не дал билета и провалился! Эту фразу услышал один лишь Димка.
Он опустил голову и, не попрощавшись, вышел из зала. За ним, провожаемый десятками глаз, тронулся Сидоров.
И в наступившей тишине были отчетливо слышны их шаги по блестящему коричневому паркету.
Толя отошел к сцене и вдруг почувствовал на себе неодобрительные взгляды школьниц, будто он тоже был в чем-то виноват. И даже Аня, стоявшая невдалеке, косо поглядывала на него. Толе стало почему-то неловко. Но почему? Он-то к радиоле непричастен. Что же, он должен бежать за ребятами и уговаривать их, чтобы они остались? Но они действительно провалились! Ведь говорили Димке — не берись!
Кое-кто из девочек пытался играть в «ручеек», водить хоровод, но веселья не получалось. Не было музыки.
— Толя, — вдруг подошла к нему Аня, — сыграй нам что-нибудь, а?
— Что именно?
Толя заметил, что многие девочки прислушиваются к их разговору, и, небрежно отбросив полу пиджака, засунул правую руку в карман брюк и чуть отклонился назад.
— Венгерку можешь?
— Я этого танца не помню.
— А какой-нибудь другой знаешь?
— Другой? — Толя поднес указательный палец к подбородку и опустил голову. — Это надо подумать…
Лицо у Ани вдруг осветилось.
— Подожди… У меня в портфеле лежит твой «Весенний этюд». Я его сейчас принесу!
Аня стремительно повернулась, но Толя схватил ее за руку:
— Подожди… Я не буду этюд играть.
— Почему?
— Эту вещь… здесь не поймут. — Толя вынул из кармана руку и покрутил пальцем в воздухе, как бы подыскивая аргумент поубедительней. — Она серьезная.
Конечно, он готов был сыграть, но ему хотелось, чтобы Аня еще немножко поговорила с ним, может быть еще раз попросила.
— Толя, я тебя очень прошу, — проникновенно сказала Аня, — выручай.
— Нет, у меня этюд очень сложный.
Тогда Аня спокойно повернулась и пошла к выходу из зала.
— Ты куда? — удивился Толя.
Он быстро догнал Аню и протянул к ней руку, будто собираясь что-то объяснить. Но Аня легонько оттолкнула руку и стремительно вышла в коридор.
«Гордость свою показывает!» — глядя ей вслед, подумал Толя, и вдруг ему стало невыразимо грустно. И зачем он поссорился? Танцевали, смеялись, а потом — вот те на! Главное, из-за чего?! Ломался, ломался… Болван!
Конечно, чтобы помириться, об этом сейчас не может быть и речи. Не ходить же за ней при всех! Да и если ходить, она не захочет мириться.
Толя еще несколько минут постоял в зале и пошел одеваться. В коридоре к нему подошла Аня и, не глядя на него, молча вернула «Весенний этюд», свернутый в трубочку.
Он вышел на улицу и долго бродил вокруг женской школы с освещенным первым этажом. Через открытые форточки из физкультурного зала долетали звуки рояля и слышны были веселые голоса. Пианист, видимо, уже нашелся…
Погода была мягкая, с мелким снежком — как раз для прогулки. Но нет, Толе уже некого было ждать.
«Неужели и я виноват в том, что Парамонов сжег трансформатор?» — думал он и, вспомнив о том, с чего началась его ссора с Аней, никак себе не мог ответить на этот вопрос. Но он чувствовал, что Аня в чем-то права, и от этого на душе было горько и обидно. Ему казалось, что он потерял что-то такое, что восстановить уже трудно и, может быть, уже невозможно. Но это потерянное «что-то» очень важно всегда и во всем. Толя долго не мог определить, что же все-таки он мог потерять, но когда уже ложился в постель, он понял и испугался. Это было Анино доверие.
XIV
Через несколько дней с Толей произошла неприятная история.
Когда он вошел в школу, торопясь на уроки, в широком вестибюле, заполненном первоклассниками, которых встречали мамы и бабушки, его окликнул Миша Фрумкин, ученик из параллельного класса.
— Здорово, Толька! — улыбаясь, сказал он. — Что же это ты ростки нового зажимаешь?
— С чего ты взял? — нахмурясь, спросил Толя.
— А ты еще не читал?! Ха-ха! Там про тебя такое написано. Ну, как в «Правде», протянули.
— В «Правде» — про меня? — побледнел Толя.
— Да нет, в нашей стенной газете! До «Правды» тебе еще далеко. Ох, и здорово! С образными выражениями, с цитатами. А карикатура — любо-дорого смотреть. Что ж ты так опростоволосился?
Толя уже не слушал Мишу. Прямо в пальто он побежал к себе, на второй этаж.
Около дверей класса, где всегда вывешивалась стенная газета, толпились мальчики. Тут были из шестых классов, из седьмых и даже из десятого.
— Эй, расходись, сам идет! — вдруг выскочив из класса, крикнул Юра Парамонов.
Увидев взволнованного Толю, ребята расступились. «Мысль ученика (экстренный выпуск)», — пробежал Толя по яркому заголовку отрядной газеты. За передовицей «Отдадим все силы учебе» шли статьи: «Скоро весна», и… вот она: «Зажимщик ростков нового». Толя впился глазами:
«Наш известный композитор Толя Гагарин махнул рукой на учебу своего отряда. Например: Юрий Парамонов ведет бесшабашный образ жизни, и поэтому из-за него сорвался вечер в женской школе. Он поломал нам общественный приемник, не зная законов физики. И ясно: Парамонов может очутиться в числе второгодников. А подсчитано: если свести всех второгодников нашего района вместе, то получится, что у нас каждый год две школы (!) учатся впустую.
В соседней, 739-й школе все классы стараются учиться без единой двойки и второгодников. А Толя Гагарин знает об этом начинании, но палец о палец не ударяет. Он только ходит, как Гамлет, и размышляет. Надо председателя одернуть!
Цепкий глаз».
«Цепкий глаз, цепкий глаз…» — повторял про себя Толя и никак не мог оторваться от газеты, потому что за его спиной стояли ребята и безусловно ждали, что он скажет. Да какой это «Цепкий глаз»? Это же Димка Бестужев!..
Под статьей была нарисована карикатура: Толя, сидящий за партой, закрыл глаза и заткнул пальцами уши, то есть ничего не видит и не слышит, что творится вокруг него. У него был длинный нос и толстые губы, а волосы на голове почему-то стояли дыбом. Но все-таки он был похож на себя, и из этого можно было сделать вывод, что его рисовал Пипин Короткий.
— Ну что, товарищ председатель, — тронул Толю за плечо Парамонов, — здорово нас с тобой в прессе увековечили, а? Теперь мы вроде друзья — на одной доске стоим!
— Пошел вон! — обернувшись, сказал Толя и замахнулся портфелем на Парамонова.
Ребята, окружившие стенгазету, засмеялись.
— Это кому портфелем, мне? — удивился Парамонов. — Я хочу тебя поддержать в тяжелую минуту, а ты мне портфелем? Черная неблагодарность!
Толя побежал в раздевалку сдавать пальто, а вернувшись в класс, подошел к Димке, сидевшему с Маркиным и Сидоровым:
— Твоя статейка?
— Моя, — ответил Димка.
— Значит, по-твоему, я не поддерживаю новое начинание?
— Да.
— А чего ж тут нового в семьсот тридцать девятой школе, когда все школы всегда стремились и стремятся к полной успеваемости?
— А то, что теперь сами девочки — понимаешь, сами! — решили взяться за дело. Они к каждому подходят индивидуально.
— «Индивидуально»… — с иронией сказал Толя. — Какое слово выдумал! А может быть, персонально или сугубо лично?
— Ничего Димка не выдумывал. А индивидуальный подход к неуспевающим у них есть на самом деле, — сказал Сидоров. — И мы вот тоже подошли к тебе индивидуально — заметку написали.
— Хорошо, пускай такой подход будет. А при чем здесь я? Чего вы на меня навалились? Написал Димка жалкую статейку и уж думает, что Гоголь!
— Весь этот разговор — тоска зеленая, — подняв на Толю глаза, сказал Сидоров. — Вместо того чтобы согласиться с нами, ты обижаешься.
— Да была бы эта заметка деловой… Не понимаю! Сами выставляли мою кандидатуру в председатели, а тут — хлоп: «размышляет, как Гамлет»!
— Да, я выставлял тебя в председатели, — сказал Димка. — Но это не значит, что я на тебя должен все время богу молиться. И если будешь дальше так смотреть на класс, я снова напишу про тебя.
— Этого тебе уже не придется делать, — твердо сказал Толя.
— Перестроишься? — спросил Сидоров.
— С сегодняшнего дня или Димка больше не редактор газеты, или я больше не председатель совета отряда!
— Как? — изумился Димка.
— Я уже сказал, надо слушать.
В коридоре зазвенел звонок, и Толя пошел к своей парте.
В класс вместо преподавателя географии Ивана Матвеевича входил Парамонов. В руках он нес длинный человеческий скелет, видимо вытащенный из школьной кладовой, где тот всегда стоял. На черепе с пустыми глазницами сидела парамоновская шапка, а к его полукруглым ребрам веревкой был привязан учебник физики.
— Ребята! — крикнул Парамонов. — Привет из загробного мира! Географии не будет! У Ивана Матвеевича грипп! Ура!
— Ура-а! — обрадовались многие.
— Тише! — вдруг встал на парту Димка. — Учителя нет, а география будет!
— Ребята, не слушайте его! — сказал Парамонов. — Айда на улицу! — Он взял руку скелета и махнул ею в сторону окна.
— Но, ты! Отдай сюда скелет! — вдруг подошел к Парамонову Горшков. — И садись на место! Понял, идиот?
— Почему идиот? — растерянно пролепетал Парамонов, не понимая, откуда Горшков набрался такой наглости и смелости.
— Почитай один словарь — узнаешь… Надо участвовать в общественной жизни.
— А-а ты?
— Чего — я?
— Участвуешь?
— Это не твоего ума дело.
Через пять минут Ирина Николаевна, зная о том, что в седьмом «Б» пустой урок, заглянула в класс и была приятно поражена. В классе царила тишина. За столом учителя сидел Димка Бестужев и для всех читал вслух учебник по географии.
XV
В конце февраля на очередной тренировке по классической борьбе Иван Антонович Гордеев прошелся перед шеренгой ребят, одетых в борцовские костюмы.
— Итак, молодцы, — сказал он, — прошло полгода тренировки. У каждого из вас налились мускулы, стала крепче шея, а шея, как вам известно, в нашем деле вещь основная. За всеми вами я потихоньку наблюдаю и хочу сказать, что ваши спортивные успехи меня радуют. У Максимова появилась уверенность в наступлении, Парамонов выработал быстроту реакции. Но не это главное в моем слове. В марте состоятся городские соревнования по борьбе, и мне предложено из детской секции выделить несколько пар для показательных встреч…