– Зачем?
– Должен же я как-то объяснить командиру полка невозможность выполнения приказа командарма девятнадцать.
– Вы, случайно, не в курсе дела, лейтенант, сколько еще полков и подразделений вашей армии находится по ту сторону Днепра? – спросил Реутов и кивнул вошедшему в блиндаж лейтенанту Сальникову, приглашая его сесть.
– Повторяю, товарищ полковник: я всего-навсего командир саперного взвода.
– А ваши впечатления? С вашего, лейтенантского, уровня? – Доверительным тоном Реутов старался вызвать Казаринова на откровенность.
– По ту сторону Днепра идут беспрерывные, тяжелые бои. Есть батальоны, в которых осталось по тридцать – двадцать человек.
Реутов соединился по телефону с генералом Веригиным и доложил ему, что командарм девятнадцать снарядил группу саперов для подготовки моста к взрыву.
– Какого черта его готовить, когда мост уж подготовлен к этому скорбному мгновению! Один поворот рукоятки подрывной машинки – и от него ничего не останется! – гремел в трубке голос генерала.
Казаринов, стоявший рядом с телефоном, отчетливо слышал слова командира дивизии.
– Вот в том-то и дело! – бросил в трубку Реутов. – А они, видите ли, пожаловали даже не с пустыми руками. Три с половиной пуда взрывчатки приволокли.
Казаринов стоял затаив дыхание: боялся не расслышать ответ генерала.
– Объясните лейтенанту, что вопрос о взрыве моста будет решать не Лукин, а штаб фронта! – неслось из трубки.
– Я ему только что объяснил. Он просит от меня письменного подтверждения нашего ответа.
– Никаких подтверждений!.. У нас штаб воинского соединения, а не нотариальная контора! Утром я свяжусь с генералом Лукиным, и мы решим – кто, когда и по чьей команде будет взрывать мост.
– А что делать с лейтенантом? С ним еще три красноармейца.
– Направьте всех в распоряжение капитана Дольникова! Он был у меня сегодня. В его команде осталось меньше половины бойцов, – звучал в трубке голос генерала Веригина.
– Так нельзя, товарищ генерал. Все четверо числятся в другой армии другого фронта, – пытался объяснить невозможность такого решения Реутов.
– В нашей ситуации – все можно. С Лукиным о переводе я договорюсь. Тем более они получили задание выполнить то, во имя чего к нам прислали спецкоманду из РГК. К тому же усилим охрану моста. Немедленно отправьте их к Дольникову и зайдите ко мне!..
Реутов хотел что-то еще сказать, но на другом конце провода уже дали отбой.
– Слышал? – Реутов бросил на Казаринова колкий взгляд.
– Все слышал, – ответил Казаринов. – У меня просьба, товарищ полковник.
– Живее! Меня ждет генерал.
– О решении вашего генерала нужно как-то сообщить в штаб моей армии. Может быть, я пошлю туда одного из моих бойцов?
– Вы же своими ушами слышали, что вопрос о включении вашей группы в подрывную спецкоманду генерал сегодня же согласует с Лукиным.
– И второй вопрос.
– Ну что еще?
– С капитаном Дольниковым у меня час назад произошел неприятный разговор. Он разоружил меня и моих солдат…
– И правильно сделал! – не дал договорить Казаринову Реутов. – Еще что?
– Пусть Дольников относится ко мне и к моим бойцам, как положено командиру относиться к подчиненным.
– Я позвоню ему от генерала и все скажу. – Кивнув связному, подбивающему сапог, Реутов приказал: – Скажи орлам капитана Дольникова, чтобы проводили лейтенанта и трех его бойцов в распоряжение капитана. И пусть с утра поставят всех четверых на довольствие!
Чего-чего, а такого оборота дела Григорий никак не ожидал. Всю дорогу к мосту Селезнев и Конкин успокаивали Казаринова: пусть он не тушуется, капитан хоть и строг, но отходчив, это он поначалу такой лютый, а в душе голубь… Такому решению в штабе дивизии особенно рад был Селезнев, которому Казаринов чем-то сразу пришелся по душе.
– Ничего, товарищ лейтенант, с нами не пропадете. Два часа назад Еланьков такую лодыжку от мигу-гу бросил в котел, что мы придем в самый зачин. Порубаем за будь-здоров!
При упоминании о еде Казаринов остро почувствовал голод. Все, что в качестве неприкосновенного запаса они взяли с собой в дорогу, лежало в ранце у Альменя. Последний раз Казаринов и его бойцы ели рано утром: каждый получил сухарь и полкотелка баланды, в которой плавал крохотный кусочек обезжиренной колбасы.
– А покормит ли капитан? Ведь на довольствие нас поставят только с завтрашнего утра, – сказал Казаринов, прикидывая, как ему вести себя во время ужина саперной команды: отказаться из гордости или, забыв недавнюю стычку с капитаном, отдать дань уважения пословице: «Бьют – беги, дают – бери».
После некоторых раздумий Казаринов сам себя укорял: «А как бы ты, лейтенант, поступил, если бы к тебе, кому командование доверило одновременно охрану моста и предстоящий взрыв его, вдруг подошли четыре подозрительных типа с толом в мешках и стали прикидывать – куда лучше заложить взрывчатку, чтобы поднять мост на воздух?.. Да иной на месте капитана мог бы мне и моим солдатам набить морды… И жаловаться никуда не пойдешь. А случись это ночью – могли бы запросто срезать автоматной очередью…»
Землянка, в которой располагалась подрывная команда, находилась метрах в двухстах от моста и автострады. Из кустов к ней вела глубокая траншея, над которой была развешана маскировочная сеть с набросанной на нее пожухлой травой и ветками. Это Казаринов разглядел, когда в сопровождении Селезнева и Конкина шел по извилистой траншее. Сквозь просветы между ветками и пучками травы он видел пятна ночного неба, на котором кое-где тускло мерцали звезды.
– А маскировочка-то у вас неплохая, – сказал Казаринов, руками нащупывая на поворотах траншеи колья, вбитые для предотвращения осыпей стенок окопа.
– Для себя делали, – отозвался Селезнев. – Проклятущая «рама» сколько не бороздила над левым берегом в над мостом – ни разу не заметила наших окопов и нашего блиндажа. А у нас в нем все: и казарма, и штаб, и КП, и НП.
– Каким способом подготовили мост для взрыва: электрическим или огневым? – спросил Казаринов.
– А об этом вы спросите у нашего капитана, он все знает… – уклончиво ответил Селезнев. – Да и вам, товарищ лейтенант, спрашивать у нас об этом пока ни к чему. Придет время – все сами узнаете.
Идущий следом за Казариновым рыженький Конкин дурашливо хохотнул, словно чему-то обрадовавшись.
– Что ржешь, Саня? Ай смешинка в рот попала? – благодушно спросил Селезнев.
– Дак ведь чудно!.. Лейтенант думал: раз дал закурить – значит, мы ему все так и выложим. Держи карман шире. Не на тех нарвался!..
Резкий запах вареной конины ударил в ноздри. И снова Казаринов ощутил острый приступ голода.
– Чуете, лейтенант? – спросил Селезнев, шмыгая носом.
– Чую.
– Люблю повеселиться, особенно – пожрать! – ни к селу ни к городу ляпнул Конкин и, считая, что сказал нечто остроумное и очень подходящее к разговору, зычно загоготал.
Вход в землянку подрывников был завешен двумя плащ-палатками и суконным одеялом, отчего тепло в землянке держалось надежно. Две крупнокалиберные «люстры» освещали землянку, посреди которой алела малиновыми боками чугунная печка, накаленная так, что с улицы Казаринову показалось, что он зашел в предбанник.
При появлении своего командира Альмень радостно вскочил с нар и хотел что-то сказать Казаринову, но его сзади резко одернул Иванников. В руках Альмень держал большой кусок горячего мяса. Розовый подбородок и щеки его маслянисто лоснились, глаза блестели.
У подрывников был ужин. Примостившись кто где: кто на нарах, кто на ящике из-под патронов, кто на канистре из-под бензина, каждый жадно вгрызался зубами в горячий кусок конины. Капитан Дольников сидел несколько обособленно на ящике из-под снарядов и, неторопливо отрезая острым морским кортиком небольшие кусочки мяса, кидал их в рот и, как показалось Казаринову, рассказывал своим бойцам что-то смешное.
Казаринов успел заметить, что Иванников и Вакуленко, у которых с утра во рту не было маковой росинки, ели конину без аппетита.
Шагнув к Дольникову, Казаринов доложил по форме:
– Товарищ капитан, по приказанию командира дивизии прибыл в ваше распоряжение!
– Знаю. – Капитан сдержанно, как-то по-свойски улыбнулся, достал из полевой сумки пистолет и три обоймы с патронами и протянул их Казаринову. – Только что звонил полковник Реутов. Сказал, что в нашем полку прибыло. Давай раздевайся, лейтенант, пока не остыла ляжка орловского рысака. Заправляйся как следует. С завтрашнего дня все четверо переходите на довольствие в нашу команду. – Капитан повернулся в сторону здоровенного вислоплечего красноармейца, который изо всех сил лупил о топор костью, пытаясь выбить из нее мозг. – Кудияров!.. Где доля лейтенанта?
– Там, в котле… – Кудияров показал на черный двухведерный чугунный котел, подвешенный в углу землянки на жерди.
Казаринов снял шинель, расстегнул ворот гимнастерки и огляделся. В большой, жарко натопленной землянке, где свободно мог бы разместиться взвод в полном составе, Григорий вместе с капитаном насчитал двенадцать человек.
– Шикарно вы устроились, капитан, ничего не скажешь, – окидывая взглядом ярко освещенную землянку, проговорил Казаринов. – Для двенадцати человек этот зал – прямо-таки роскошь. С таким комфортом мы еще не воевали.
– Ты прав, лейтенант, – сумрачно проговорил Дольников, как-то сразу изменившись в лице. – Строили эту землянку сорок человек. В первые дни для всех сорока хватало места. А вот сейчас, видишь: осталось со мной раз-два и обчелся. Но ничего!.. – Капитан вскинул седую голову, улыбнулся ясной и открытой улыбкой и отыскал взглядом Иванникова, Альменя и Вакуленко. – Пока тебя таскали по штабам, я тут, грешным делом, провел интервью с твоими хлопцами. Мне они пришлись по душе. Раз у черта на рогах не дрогнули, то в нашей команде с нашими огневиками и вовсе не пропадут. Как думаешь, лейтенант?
– Я думаю так же, как и мои солдаты.
После сытного ужина капитан приказал своему ординарцу постелить Казаринову на нарах с краю, ближе к печке. А когда Григорий, раз