Другая причина, которая побуждает меня писать дневник, – это то, что мы находимся накануне величайших событий. Так же, как в 1917 году, земной шар представляет собою кипящий котел. Все ждут, что скоро будет война, а за ней последует, несомненно, ряд внутренних переворотов. Не знаю, увижу ли я это. Возможно, что мне суждено погибнуть раньше. Но, если я буду свидетелем этих ужасных событий и если я переживу их, мне, вероятно, будет интересно когда-нибудь перечитать эти записи.
Может быть, и мои дети или внуки когда-нибудь возьмут в руки эту тетрадь и им будет интересно знать, как жил и страдал их отец или дед.
Итак – решено! Я буду писать дневник. Я буду записывать не только мои мысли и личные переживания, но буду отмечать также и некоторые политические события. Я предвижу заранее, что мой дневник будет довольно бессвязным, но это почти неизбежно, так как систематизированное изложение получается только в том случае, если приходится описывать давно минувшее. Лишь тогда можно дать каждому событию присущий ему удельный вес и отдавать больше внимания «важному», «главному», нежели «мелкому» и «второстепенному». Но при ежедневных записях трудно оценить значение переживаемого: то, что волнует в данное время, кажется наиболее важным и интересным. Впрочем, иногда именно в мелочах наиболее ярко выявляется сущность человека.
28 декабря
Жена мне сообщила, что уволен из научно-исследовательского института, в котором он работал, профессор Коцевалов. По словам его сестры, он уволен за то, что печатал слишком много научных работ за границей. Лишь в течение последнего года он издал в иностранных журналах десяток научных статей.
Странный человек этот Коцевалов! Он эпилептик и на вид почти идиот: ходит всегда под руку со своей старушкой матерью, так как эта последняя боится оставить его одного. И вместе с этим он является крупнейшим ученым. Он знает в совершенстве латинский и греческий языки; он владеет ими настолько хорошо, что некоторые свои статьи он написал на древнегреческом наречии. Его специальность – эпиграфика, т. е. расшифровка древних надписей. С социалистическим строительством и промышленностью эта наука связана очень слабо. Очевидно, поэтому трудами Коцевалова в СССР почти никто не интересуется. Что же ему оставалось делать, как не посылать свои работы в иностранные научные журналы? И за это этого безобиднейшего и преданнейшего науке ученого идиота сократили из Института истории культуры! Бедная советская наука! В 1924–1928 гг. она начала было расцветать. Затем она все более и более хирела, и наконец недавно вождь народов Сталин прикончил ее одной фразой: «Что это за наука, если она не связана с практикой!» Этими словами он похоронил науку в СССР, ибо наука должна быть прежде всего наукой, т. е. точной констатацией явлений во всех отраслях знаний, независимо от того, нужны ли эти данные для социалистического строительства или не нужны.
Практическое применение знаний не является целью науки; оно оказывается лишь одним из возможных следствий научных исследований. Производя свои научные изыскания, ученый часто не может предвидеть, какие практические применения найдут установленные им данные. Когда Мечников изучал явления метаморфоза у насекомых, он, вероятно, не думал о том, что из этих чисто теоретических исследований возникнет стройное учение о фагоцитозе, имеющее большое практическое значение для медицины. Требовать от ученого, чтобы он ставил себе только практические задания, – это значит не понимать, что такое наука.
Коцевалова было легко сократить за ненадобностью! И действительно, без его науки могут легко обойтись наши современные варвары. Это не мешает им, конечно, из чисто политических соображений торжественно встречать чехословацкого профессора Грозного, печатать в газетах статьи о значении его работ по изучению хеттского наречия! Какая это ложь! Все это делается исключительно для того, чтобы доказать миру, что и мы являемся культурными людьми, что и мы интересуемся историей древних народов. А на самом деле наши советские ученые (крупнейшие специалисты по изучению античного мира) либо сосланы в Сибирь, либо сокращены за ненадобностью. Особенно возмутительно то, что предлогом для увольнения является печатание слишком большого числа научных работ за границей! Какая дикость! Каждая страна гордится тем, что ее ученый известен всему миру. У нас, наоборот, считается позорным издавать свои научные статьи за границей. Летом этого года произошло гнусное издевательство над академиком Лузиным, которого попрекали, в частности, в том, что он слишком много научных работ печатал за границей, причем он якобы посылал в иностранные журналы свои лучшие работы.
Между тем печатать что-либо в СССР является весьма трудным. Научных журналов – мало. Некоторые из них выходят нерегулярно (например, «Антропологический журнал»). Бумага – отвратительная: печатать на ней рисунки и рентгенограммы почти невозможно. Оформление журналов – безобразное. А самое главное – это то, что можно получить право печатать работу только после бесчисленных издевательств рецензентов, которые страшно перепуганы и требуют обычно от авторов самые нелепые переделки и сокращения. Дабы кто-нибудь не подумал, что в работе есть что-то неблагонадежное, какие-нибудь намеки на антисоветское вольнодумие. Вполне понятно, что при таких условиях советские ученые до последнего времени стремились посылать свои научные работы за границу. Ведь Коцевалову оставалось либо отказаться от своей научной деятельности и ничего не печатать, либо издавать свои труды за границей, ибо в СССР нет журналов по его специальности. Неужели он заслужил за это столь большую кару, как быть выгнанным из научного учреждения и остаться без службы? Дикость и глупость!
30 декабря
Выписка из газеты «Известия» от 28 декабря: «Как мы уже сообщали (“Известия” от 26 декабря), на сессии Академии сельско-хоз. наук резкой критике были подвергнуты ошибки акад. А. С. Серебровского. Вчера акад. Серебровский выступил с заявлением, в котором признал свои ошибки и квалифицировал свои взгляды, высказанные в статье в 1929 году, как контрреволюционные и ненаучные, “которые могут быть использованы фашизмом в своих целях”. Акад. Серебровский заявил, что статья эта “правильно квалифицированная недавно в «Известиях» как “контрреволюционный бред”, представляет собою целую цепь грубейших политических и антинаучных антимарксистских ошибок».
В «Правде» за 29 декабря напечатана речь акад. Мейстера, который, очевидно, является одним из «наших людей», т. е. человеком, готовым к любому словоизвержению по указке приставленного к нему чекиста. Критикуя Серебровского, он заявляет, что «советская женщина» никогда не простит ему тех взглядов, которые он высказал в свое время, что память об ошибках Серебровского переживет его самого. Иначе говоря, он проклял Серебровского до седьмого поколения.
В чем же заключаются преступления этого окаянного грешника? В 1929 г., когда еще существовал «Евгенический журнал», он написал статью о том, что для повышения производительности труда нужно подумать о создании физически крепкого и умственно хорошо развитого поколения. Для этого он предлагал сделать опыт искусственного обсеменения известного количества женщин по их собственному желанию, взявши сперму у какого-нибудь видного большевика. В качестве такого он в частных разговорах намечал Бухарина. В этой статье у него были такие выражения, как «пятилетка – это генофонд».
Надо признать, что эта статья не блистала особым умом. Совершенно ясно, что евгенические задания по улучшению расы неосуществимы у человека. Конечно, нашлось бы много женщин, которые пожелали бы быть обсемененными и затем получать от государства пособие на воспитание ребенка. Но от этого вряд ли бы особенно улучшилось наше поколение людей, ибо наследственный фонд каждого человека настолько мало известен, что невозможно предвидеть, дало ли бы подобное обсеменение положительные или отрицательные результаты. В частности, умственные особенности являются, по-видимому, рецессивными признаками, и среди десятка тысяч маленьких бухаринцев, вероятно, оказалось бы очень мало психически похожих на своего отца.
Абсурдно также говорить, что успех пятилетки зависит от генофонда. Какой тут генофонд, когда можно силой или голодом заставить наших баранов совершить любую работу по планам советских или иностранных специалистов! Человеческого мяса у нас много, и из этого мяса можно выжать нечеловеческие затраты энергии.
Итак, статья Серебровского не являлась удачной. И тем не менее трудно не возмущаться той травлей, которой подвергался этот человек в течение семи лет. Он каялся десятки раз, и тем не менее травля продолжалась. Теперь оказывается, что его «преступление» не забудется и после его смерти. Видите ли, он оскорбил «советскую женщину» тем, что предположил, что ее можно искусственно обсеменить, и она этого ему никогда не простит. Как будто советские женщины, за редким исключением, знают о существовании Серебровского и как будто им не глубоко начихать на его взгляды! Впрочем, если бы дать публикацию в газете о том, что нужны женщины для искусственного оплодотворения семенем Сталина или Ворошилова, разве не нашлось бы тысячи психопаток и аферисток, которые согласились бы подвергнуться этим «экспериментам»? Конечно, да.
И вот наряду с подобной травлей ученого, с требованием, чтобы он публично раскаялся и постучал бы лбом об землю, пишется в газетах о том, что нигде на земном шаре ученые не имеют такой свободы творчества, как у нас. А в конституции написано: свобода слова, свобода печати. Какое это издевательство! Какой это цинизм!
31 декабря (утром)
Вчера вечером вернулся из командировки некий гражданин Вайнштейн, аптекарь, занимающий комнату, смежную с моей. Я имею привычку не разговаривать с другими квартирантами. Исключением является д-р Синельников. Поэтому лично с Вайнштейном я не беседовал, но, как экспансивный еврей, он так громко кричал в коридоре у самой моей двери, что мне поневоле пришлось слышать все, о чем он говорил.