Рай находится в «другой» стороне. Там царит радость, рай наполнен сладостным благоуханием. Но деталей разглядеть не удается — они скрыты за высокой стеной, которая окружает Небесный Иерусалим, обитель праведников и святых душ. Зато визионер узрел огненно-смоляную реку, последнее препятствие на пути к вечному блаженству. Через нее перекинуто бревно. Одни души легко переходят на противоположную сторону, другие оступаются и на короткое время падают в пламя, но все же благополучно выбираются из него, становясь еще более светлыми и чистыми. Таково наказание за совсем незначительные грехи, коих порой не могут избегнуть даже праведники.
Веттин об аде рассказывает совсем бегло. Во время «путешествия» он видел высокие горы, меж которыми петляет огненная река. В ее волнах монах наблюдал множество душ, в том числе многих своих знакомых. Значительно больше Веттин поведал о чистилище и рае. В задымленной, испачканной копотью избе очищаются от скверны монахи. На высокой горе, истязаемый дождем и ветрами, искупает земные грехи санкт-галленский аббат Вальдон. Неподалеку неведомый зверь терзает за чресла великого императора франков Карла: несмотря на все достохвальные и богоугодные дела, он так и не смог удержаться от физических соблазнов и провел свою жизнь в разврате.
Рай Веттин толком не разглядел — слишком ослепительным было сияние высшей святости, вдобавок он был испуган и подавлен туманной перспективой собственной посмертной участи. Зато рассказал некоторые подробности о небесной иерархии. Заботясь о грядущем спасении, монах в сопровождении ангела искал заступничества перед Богом сначала у иереев (среди которых заметил святых Мартина и Дионисия), затем у святых мучеников (в их сонме Веттин узнал Себастьяна и Валентина) и, наконец, у девственниц, «осиянных сверкающим светом» (о ком именно шла речь, визионер не уточнил). Бога Веттин не видел, но голос его слышал отчетливо. То и другое вполне соответствовало ветхозаветной традиции, актуализированной в каролингскую эпоху. Аналогичным образом общался с Всевышним Моисей.
История Веттина, описанная его собратом Хейтоном, свидетельствует о существовании в каролингских монастырях развитой визионерской практики. Монах, вернувшись в тело, немедленно рассказывает об увиденном, пока свежи воспоминания. Более того, просит присутствующих у его ложа братьев, среди которых был и Хейтон, немедленно записать его слова на восковых табличках. Позднее, опираясь на записи и собственные воспоминания, Хейтон составил «Видение Веттина» — один из самых ярких памятников визионерской литературы каролингского времени. Причем написал именно литературный текст, убрав скучные длинноты и ненужные повторы ради сохранения динамики рассказа.
Не все сообщения Веттина оказались абсолютно оригинальными. Например, истории о монахе в оловянном гробу[1] или о епископе, несущем тяготы искупления из-за того, что он отказался отмаливать грехи недавно умершего аббата Райхенау, Хейтон слышал раньше и от других людей. Брат Веттин, по его мнению, не мог о них знать, чем лишь подтверждается их истинность. Утверждение, надо признать, не слишком убедительное. Этот казус скорее говорит о другом: в определенной социальной среде (в данном случае среди монахов одного аббатства) отдельные визионерские сюжеты циркулировали постоянно, постепенно становясь частью устной традиции в рамках локальной субкультуры. В моменты экзальтации визионеры, находившиеся вдобавок в пограничном физическом и психологическом состоянии, вполне могли воспроизводить то, что таилось в глубинах их памяти, даже не отдавая себе в этом отчета.
Тем не менее в замечании Хейтона имелась своя логика. Дело в том, что даже в церковной среде далеко не все были склонны доверять рассказам визионеров. По словам Бонифация, ангелы призвали визионера немедленно по возвращении в тело поведать обо всем увиденном верующим и вопрошающим, но ни в коем случае не рассказывать об этом «насмехающимся». Упомянутый выше покойный аббат Райхенау передал свою просьбу епископу через некоего клирика, которому явился во сне. Епископ же, выслушав клирика, безапелляционно ответил: «Бред сновидений недостоин внимания».
Аналогичным образом ведет себя и Эйнхард. Разные люди передают ему настойчивые просьбы давно почивших Марцеллина и Петра перенести их мощи в другое место, но он раз за разом оказывается в это верить и ждет каких-то других доказательств. Отчаявшись, он даже попытался найти какого-нибудь благочестивого монаха, чтобы тот «выведал у Господа его планы», но безуспешно.
Видения со сценами ада, рая и Страшного суда характерны прежде всего для монашеской среды. В визионерской литературе хорошо раскрывается одна из важнейших ценностей монашеского общежития — коллективное участие в спасении каждого члена общины. Веттин слышит нелицеприятный приговор Бога и, вернувшись в тело, в ужасе умоляет братьев не грешить и такйм образом исправить его собственные ошибки. Собеседник Бонифация рассказывает о некоем настоятеле, «старце и учителе», за которого в потустороннем мире свидетельствовали светлые души тех, кого он привел к Богу своим наставничеством. «И он выкуплен этой ценой», — сообщает ангел демонам, желавшим заполучить душу благочестивого аббата. В «Сен-Бертинских анналах» описана история некоего благочестивого пресвитера. Во время своего духовного «путешествия» он узрел, как в церкви святые души со слезами неустанно отмаливают грехи всех еще живых христиан, давая им шанс на исправление и покаяние.
Визионерская литература наглядно показывает принципиальную неразделенность разных миров. Их границы проницаемы, причем в обе стороны. Люди путешествуют в загробный мир, ангелы и демоны присутствуют в мире земном. Мертвые постоянно общаются с живыми, прося у них помощи или, наоборот, помогая им. Святые мертвецы Эйнхарда сами выбирают место, в котором будут покоиться их тела. По сообщению Павла Диакона, епископы Меца Руф и Адольф, погребенные в церкви блаженного мученика Феликса, отвечают некоему благочестивому человеку, который горячо молился у их могил, стихом из псалма и таким образом дают понять, что слышат его.
Равным образом очень сильно размыта граница между душой и телом. В загробном мире души получают исключительно физическое воздаяние. В аду и чистилище они горят в пламени, пребывают в грязи и зловонии, их терзают чудовища, истязают демоны. В раю они наслаждаются покоем и благоуханием и испытывают прочие радости бытия, но радости эти вполне физиологичны, ибо представляют собой совершенную антитезу адским мукам. Собеседник святого Бонифация в потустороннем мире испытывает страшную боль от жара пламени. Вернувшись в тело, визионер еще много дней не может видеть «плотским зрением», ибо глаза его обожжены до пузырей и сочатся кровью.
Каролингскому обществу, насколько об этом позволяют судить письменные источники и археология, практически неведом страх перед мертвецами. В памятниках изобразительного искусства мы не найдем изображений разлагающихся трупов и «плясок смерти», столь характерных для Позднего Средневековья.
Мертвые максимально близко соседствуют с живыми. К началу VIII в. кладбища окончательно возвращаются в центр городских и деревенских поселений. Они возникают вокруг церквей и быстро становятся центрами общественной жизни. Там собираются на сход, заключают сделки, устраивают ярмарки, отмечают праздники. А еще это была территория мира, где не следовало появляться с оружием в руках.
В каролингскую эпоху активно хоронят и внутри церкви, но такая привилегия выпадала лишь избранным. На знаменитом плане идеального монастыря, созданном в Райхенау около 820 г. и предназначенном для реконструкции соседнего Санкт-Галлена, кладбище монахов представляет собой одновременно и фруктовый сад. Предполагалось, что тела умерших братьев должны были прорастать яблонями и грушами, символизируя вечную жизнь, а их плоды, предназначенные для монашеской трапезы, напоминали бы о неразрывном единстве живых и мертвых.
Судя по археологическим данным, на каролингских кладбищах не встречаются обезглавленные, связанные или придавленные камнем останки. Также почти полностью прекратилась кремация. Это косвенно свидетельствует в пользу того, что в мертвецах не видят опасности. Они не возвращаются с того света, чтобы вредить живым. А если время от времени они и напоминают о себе, то, как мы видели выше, исключительно в позитивном ключе или по вполне практическим соображениям, например, просят живых отмаливать их грехи. С VIII в. покойников часто подхоранивают в уже имеющиеся могилы. Последние спокойно вскрывают, ничуть не боясь потревожить мертвых. Более того, нередко делают это вполне сознательно и целенаправленно. Например, с целью разграбления или стремясь заполучить мощи какого-нибудь святого, что, в принципе, мало отличалось одно от другого.
В IX в. за мощами развернулась настоящая охота, а их переправка из Италии за Альпы была поставлена на поток. Эйнхард оставил красочный рассказ о том, как именно это происходило. Его слуги отправились в Рим за останками святых Марцеллина и Петра. Днем они разыскали нужную церковь где-то на окраине города, а ночью тайком спустились в церковную крипту, вскрыли могилу и вынули кости. Но покинули Вечный Город не сразу, а выждали несколько дней, чтобы убедиться, что об их поступке никто не узнал. В противном случае им грозило суровое наказание. Франки остановились у некоего римского дьякона Деусдоны. В доме этого весьма известного во второй четверти IX в. поставщика мощей хранились кости, добытые из десятков могил.
Живые гордятся своими мертвыми. Эйнхард счастлив, обретя наконец долгожданные мощи. Он не собирается прятать это сокровище. Напротив, выставляет его на всеобщее обозрение. И вот за считанные дни к Марцеллину и Петру образовался живой поток, а у святых могил совершаются многочисленные чудеса. Нитхард, описавший историю братоубийственных войн между наследниками императора Людовика Благочестивого, не преминул рассказать, как в октябре 842 г. обнаружил в монастыре Сен-Рикье нетленные останки собственного отца, когда его могила неожиданно вскрылась из-за землетрясения. Тело аббата Ангильберта нисколько не испортилось, хотя и не было набальзамировано. А лежало оно, по всей видимости, в обычном саркофаге, установленном в церкви, т. е. было захоронено так, чтобы находиться максимально близко к живым и постоянно напоминать о себе монахам.