– У тебя есть узбекская виза? – спрашивает эмир.
– Нет, гражданам Евросоюза не нужна виза для въезда в Узбекистан на 90 дней.
– Неужели? – удивляется он, и я замечаю сомнение на его лице.
– Да, я проверял на сайте МИД Узбекистана.
– Прекрасно! Братья завтра отвезут тебя туда, а дальше с Божьей помощью!
Нам подают обед, мы обмениваемся подарками. Я вручал последний привезённый из Латвии каравай ржаного хлеба, а «большой и очень уважаемый» дарит мне традиционный афганский кафтан – это огромная честь. От души благодарю эмира, мы обнимаемся и уходим «чёрным» выходом, чтобы меня не видели следующие посетители. Впечатление мощное, как и от всех встреченных «больших и уважаемых». Они поразили меня своей человечностью, теплотой и скромностью, доказав, что человек может оставаться невосприимчивым к гордыне и тяге к власти.
У меня было две основные причины приехать. Одна – понять, почему захватчики так рвутся в эту территорию. Версия о «стратегически важном Шёлковом пути» вызывала у меня сомнение. Другая…
Народовластие в Афганистане
Неужели где-то в мире уже сегодня действует народовластие, причём на государственном уровне? И если да – каким образом? Мне показалось важным разобраться в реальности, ведь талибское правительство никто не выбирал, а оно уже контролирует 33 из 34 провинций и решает важные для общества вопросы, пользуясь почти абсолютным доверием народа. Социальные вопросы, образование, здравоохранение, электроснабжение, транспорт, безопасность – за всё это отвечает правительство, созданное одним движением. Да, в этой измотанной земле слабая связь, трудные дороги, перебои с электричеством, по западным меркам «недоученные» эмиры, но они справляются и обеспечивают главное – мир, без которого невозможно благополучие. Талибы налаживают добрососедские отношения с окружающими странами, импортируют электроэнергию у узбеков и таджиков, поддерживают немногие школы и больницы. Обучение здесь бесплатное, как и медицина, и ремесленные навыки. Тут нет налогов и лицензий. У большинства афганцев уровень грамотности очень низкий, а «школьная эрудиция» в понимании народа не так ценится, как традиции, которые говорят «не доверяй чужакам». Значит, если вы – незнакомец без авторитета, ваши слова будут как вода для утки.
Юсуф рассказал историю: когда они с другим мухаджиром гостили у уважаемого местного моджахеда, у которого куча детей, кто-то спросил, сколько лет его детям. Оказалось, что многие афганцы точно не знают своих лет и их это не тревожит; тут нет дней рождения, в школу отправляют, когда видят, что физически ребёнок готов. Большинство афганцев не имеет документов. Не кажется ли вам, что наличие таких больших масс «вне системы» – одна из причин, по которым англосаксы веками устраивают здесь экспансии?
Но нас (и меня в частности) интересует, как легитимно работает эта власть? Основой самоуправления и народовластия здесь служит культура джирга – старейшинские советы, издревле существующие в каждом поселении. Каждая фамилия выдвигает своего наиболее уважаемого и мудрого представителя в общий совет. Его решения обязательны для всех. Талибы же заключили договоры со всеми этническими и территориальными общинами, пообещав взять на себя функции управления. Порой такие договоры давались нелегко, но шиитам и суфиям предоставили те же религиозные права (а они здесь главные), что и суннитскому большинству, а с туркменами достигли договорённости по понижению их «махар» (огромной брачной платы), которая у них была запредельно высокой. Талибы встречаются со всеми, договариваются, и их принимают и уважают везде, кроме Панджшера, где нет соглашения с таджиками под руководством «Шаха Масуда-младшего», обосновавшегося во Франции и пытающегося продолжать вооружённый конфликт.
Звучит удивительно, но Афганистан, возможно, – одна из немногих стран, где коррупция равна нулю. И это логично, ведь народовластие и богобоязненность подразумевают полное отсутствие взяточничества. Таким ислам и стараются воплощать талибы.
Чтобы понять, как талибы используют власть и ради чего, достаточно нескольких историй, которыми вечером за чаем делится Юсуф. Одна из них о движении Техрик-и-Талибан, или…
Прощальный вечер у Юсуфа
И снова я ощущаю волнение, ведь завтра предстоит дальнейшая дорога. Я уверен, что следующим этапом будет поезд Термез–Ташкент со всей его романтикой, а потом пару дней до рейса на Ригу в столице Узбекистана. Тороплюсь купить сувениры: несколько «паколей» и местные сладости, мешочек миндаля в глазури и абрикосовых косточек в том же «мундире».
Юсуф разрешает мне сесть за руль по «заминированной дороге», и мы заезжаем в магазин у его дома. Афганский магазин снаружи ничем не отличается от соседних глиняных построек. Нет заборов, вход часто оформлен в виде открытых веранд и широких дверей.
Внутри всё просто: полки, сколоченные из досок, прилавок. Нет витрин, холодильников, сканеров и кассовых аппаратов – только товар и продавец. Мы покупаем нужное и возвращаемся к Юсуфу, где уже готовят ужин и традиционный чай.
Снова едим, а Юсуф рассказывает несколько историй, которые метко раскрывают афганский менталитет и то, как талибы общаются с противниками.
– Тебе, брат, и любому, кто здесь не бывал, нелегко понять природу и разум здешних людей, но я поделюсь несколькими случаями, которые, возможно, приблизят тебя к пониманию.
– Я буду рад услышать, только дай мне включить запись! – я тянусь за телефоном. – Готов, Юсуф, вперёд!
Он загадочно улыбается.
– Здесь был такой случай, когда несколько братьев уговорили одного местного афганца выпить «колы». Сначала он не хотел, потому что многие здесь понятия не имеют, что это, – у них нет ни колы, ни кофе. В общем, он сдался уговорам, выпил банку колы, а вечером не пошёл на общую молитву в мечеть. Жена была взволнованна, прибежала к нему и воскликнула: «О Аллах, какой позор! Мой муж, оказывается, кафир, и я – жена кафира?! Как я теперь буду жить?» Столь же расстроенный муж, указав на пустую банку, сказал: «Жена, беда мне! Я выпил эту сатанинскую гадость, и мой иман (вера) меня покинул…» Его испугала сильная отрыжка – газировки же шипят. Он решил, что всё, разошёлся с верой. Потом над этой историей все долго смеялись, но сам «пострадавший» искренне верил, что «дьявольский напиток» отнял у него иман.
Юсуф продолжает:
«Пук»
– Видишь ли, афганцы очень пуританский народ. У них особое отношение ко всему интимному. Здесь девушки не раздеваются даже перед родными сёстрами, а гениталии считают чем-то грязным, постыдным. Моя жена, выучившаяся на медика, рассказывала, что её однажды вызвали к роженице. Когда она попросила осмотреть женщину, та категорически отказалась раздеваться. Местная культура считает это позором. Бедняжка-жена была в шоке: как же принимать роды?! Поначалу роженица хотела «просто сама поймать младенца под платьем», и только после настойчивых уговоров позволила себя осмотреть. Но самое постыдное здесь – даже не обнажиться, а выпустить «газ» в присутствии других. Это позор на всю жизнь. Был имам в одном горном ауле, и во время молитвы у него «пролетел звук»… В тот же вечер он ушёл из родных мест и от семьи. Спустя много лет он решил вернуться, надеясь, что за это время всё забылось. Подойдя к дому, он встретил какого-то юношу и спросил: «Сколько тебе лет?» Помнишь, я говорил, что афганцы не знают точной даты рождения, но примерные цифры в голове есть. Юноша ответил: «Я толком не знаю, сколько мне лет, но я родился в тот год, когда имам… пукнул!» Бывший имам понял, что тому 19, и понял, что «шлейф» не забылся.
Слушая этот анекдот, я чувствую странную смесь удивления, веселья и грусти. Эта культура и правда настолько другая, словно это не другая страна, а иная планета.
Мы продолжаем чаепитие, а Юсуф рассказывает напоследок о…
Даеш
Прежде чем описать, что я услышал дальше, нужно помнить, что в Афганистане до сих пор идёт война, пусть и иная, чем раньше. Против «Талибана» сейчас выступают два основных игрока: отряды Шаха Масуда-младшего и «Даеш» (ИГИЛ). Забавно, что при совершенно противоположных идеологиях у них общий враг – талибы. Если сторонники Масуда (таджики Панджшера) хотят жить не по шариату и требуют автономии, то боевики Даеш считают всех «отступниками» и взрывают шиитские и суфийские мечети, атакуют объекты инфраструктуры, охотятся на отдельных талибов. Ясно, что лозунги могут быть любыми, но корень у обоих движений, похоже, один. Юсуф, воевавший здесь 12 лет, говорит:
– Урон от террористов огромен. Недавно взорвали мечеть суфиев, где находились 74 ребёнка. Смертник внёс самовар со взрывчаткой вместо чая. Его поймали, выяснили, что он сделал это за 200 долларов…
Мне больно это слышать, но я верю словам друга.
– Бедность – тяжкое бремя, делающая людей хуже зверей, брат… А если говорить о Даеш, недавно позвонили наши моджахеды, захватившие одного боевика Даеш, и спросили, не понимаю ли я «чеченского»? В своё время я общался с чеченцами, часто они владеют русским, но этот не знал русских слов. Он рассказал, как его вербовали, нашли в соцсетях, видимо, по следам, которые он оставлял на религиозных сайтах, созданных и мониторившихся кем-то из Даеш. Сначала ему отправили большие деньги, на которые он купил машину, потом билет в Турцию, а оттуда – в Иран. Он понял, что попал в сеть, хотел бежать, но его схватили. Талибы нетерпеливо вырвали у меня телефон, спросили, что он там говорит, я перевёл, они спрашивают: «А почему он был связан?» – Я всё пояснил.
– Его расстреляли? – спрашиваю, подразумевая самую очевидную идею.
– Нет, друг, талибы обычно стараются сначала разобраться. Даже если человек участвовал в боевых действиях против талибов, если это не преступление против мирных жителей, вызывают родителей, подписывают договор о раскаянии и отпускают. Но если поймают повторно – тогда уже всё… А тех, кто из других стран, приглашают остаться жить в Афганистане. Когда освобождают пленника, обычно дают ему одежду, деньги на дорогу. Такие здесь традиции.