матери. Интересно, насколько большую роль играют женщины в дрессировке и воспитании патриархата.[61]
С соответствующими глубокими ранами и переживаниями я медленно начал протестовать. В гимназии у меня начался конфликт с католическими нормами, я скандалил, отказывался учиться и в итоге вылетел из школы. Из-за этого я оказался в роли аутсайдера, ставшей для меня неким шансом.
Ф. Дэтвилер: В отличие от Вашего брата, Силья Вальтер, Вы нашли в семье некое глубокое изначальное доверие, также и доверие в религиозном плане. Я нашел в «Цугер Нойяресблеттерн» текст Хансрудольфа Бальмера, издателя из Цуга. Он был Вашим другом детства и частенько наведывался в Вашу семью. Бальмер пишет, что в вопросах религии Вы часто выказывали протест и возмущение: «Все это время не существовало никакого разрыва между ее стихами и жизнью. То была интенсивная жизнь, с возмущением и протестами везде, где она сталкивалась с чем-то застывшим, насильственным, отмирающим. Она могла напугать почтенных сестер пансиона громким протестом или удивить общество неожиданными затеями».
С. Вальтер: Да, действительно, тогда было некое выпадение из конвенционально-бюргерской веры, из религиозной практики, какую я получила дома и в институте. Помню, как я однажды, будто обухом по голове, бросила домашним: «Вы все минималисты, Ваша вера несерьезна!» Но… это был протест – я должна это подчеркнуть – против самой себя, против моей собственной усредненности. Потому что я неожиданно обнаружила, что все, связанное с божественным, намного важней, больше, бесконечно больше в сравнении с тем, чем я довольствовалась до сих пор. Но я уже об этом говорила. Я всегда интересовалась религией – это был будто изначально заложенный во мне интерес, сравнимый разве что с интересом исследователя. Казалось, будто я уже тогда нашла след того, что не оставляет меня до сих пор.
Ф. Дэтвилер: В этой связи Вы говорите о «зове». Вы услышали «зов», пережили «призвание». И далее, например, в большом интервью газете «Фатерланд» вы говорите о «прорыве к абсолютному, к Богу». Как это произошло и в чем это выражалось?
С. Вальтер: Если Вы говорите о «прорыве к абсолютному», то я должна возразить, поскольку я думаю, что этого вообще не существует. Не существует никакого прорыва к абсолютному, есть только вторжение абсолютного – с его стороны. Так я это вижу. И я должна сказать, что действительно пережила это. Я ощутила, что что-то между мной и Им исчезло, исчезла стена.
Об этом я написала небольшую книжечку, потому что мне казалось, что я должна исследовать этот опыт, который не так-то легко объяснить и осмыслить. Тридцать лет спустя – я ведь уже тридцать пять лет в монастыре – я сказала Петеру Шиферли из издательства «Архе»: «Послушай, я бы хотела написать книгу, содержание которой я выберу сама. До сих пор ко мне обращались с определенными сюжетами и темами. Сейчас же я хочу осмыслить то, что я сама пережила и переживаю. Я хочу понять, почему я оказалась здесь, в монастыре». Так возникла моя книга «Зов и правило». Это описание нового бытия, после того как исчезла стена. Вот цитата из книги:
«Все становится чужим, исчезает контакт, появляется какая-то холодность или бесчувствие. Все вокруг такое же, как всегда, и все же будто отдалившееся куда-то.
Возможно, дело тут не в вещах. Возможно, все дело в моих глазах, ушах, вкусе и чувстве, возможно, бессмысленность находится в моих чувствах. Возможно, это именно так.
Все, что я вижу, больше не имеет смысла, конечно, имеет некий смысл, обычный свой смысл, но не определенность реальности. Глаза отказываются серьезно относиться к тому, что они видят. Уши отказываются слушать музыку. А также отказываются относиться к реальности как к реальной, что является моим врожденным правом.
Будто мои чувства созданы для чего-то другого. Чего другого?
Красота, красота, вечно эта красота…Бессмысленность медленно подкатывает к самому сердцу. Меня больше нет, я уже не являюсь самой собой – я где-то, но не сама по себе.
Затем происходит нечто, нечто говорится, узнается от людей, которые ощущают то же, что и я. Они подтверждают: есть течение. Есть зов и странная слепота и глухота, которую он вызывает, и как следствие – отсутствие контакта с самим собой.
И затем – сложно сказать, когда именно – происходит то, что невозможно рассказать. Нужно прислушаться к началу, к тому, откуда исходит зов. И это вслушивание есть одновременно видение. Видение начала. „Скажите Иоанну о том, что вы видите и слышите: „Слепые видят – глухие слышат!“ (Мф. 2:4—5).“
Я знаю, что вкладываются новые уши, вставляются новые глаза. Стена разрушена, невыразимая стена между миром и действительностью».
Ф. Дэтвилер: И на основании этого совершенно экзистенциального опыта «реальности», на основании опыта «новых ушей и новых глаз» Ваш путь привел Вас в монастырь?
С. Вальтер: Да-да.
Ф. Дэтвилер: Вам было двадцать девять лет, когда Вы ушли в монастырь. Отто Ф. Вальтер, Вам тогда было двадцать…
О. Ф. Вальтер: Да, и я вращался совершенно в иных сферах. Я должен был заниматься своей профессией, книготорговлей, а затем издательством. Я женился, у меня появились трое мальчиков, семья, то есть определенная функция во внешнем мире.
Ф. Дэтвилер: То есть, несмотря на периоды протеста в интернате, Вы все же в первую очередь занялись карьерой, которая стала приобретать иное направление лишь в середине пятидесятых годов?
О. Ф. Вальтер: Сначала я завершил всю ту программу, которая была изначально заложена… вплоть до офицера, доверенного, главы издательства. И все же я всегда тянулся к оппозиции. В конце пятидесятых во время больших дебатов об атомном вооружении швейцарской армии я вместе с другими швейцарскими писателями открыто выступил против этих планов. В 1959 году вышел мой первый роман «Немой». К тому моменту у меня были дружеские контакты с такими коллегами, как Макс Фриш, Ингеборг Бахман, Курт Марти. Но и по линии издательства, которым довольно расплывчато заведовал разветвленный клан Вальтеров, благодаря своей программе я все больше уходил в оппозицию по отношению к этому католическо-консервативному предприятию и соответствующе организованному правлению. Будучи лектором, я занимался такими писателями, как Альфред Андерш, Хайсенбютель, Шнурре, Яндль, Воман, затем Петер Биксель, Йорг Штайнер, Витторини, и даже принес в издательство полное собрание сочинений Деблина – целая батарея оппозиционной литературы… И в какой-то момент наступил кризис. В конце 1966 года меня без предупреждения уволили, что было для меня одновременно и новым шансом. На какой-то момент я оказался подвешенным в воздухе, однако благодаря этому был вынужден уйти из родительского мира и уехать в Германию.
Ф. Дэтвилер: Это было в начале 1967 года. Там Вы стали директором издательства Люхтерханд, который тогда публиковал важные книги, связанные с движением 68-го года. На это же время, судя по всему, приходится фаза дополнительной политизированности для Вас. Тогда у Вас произошла политическая радикализация…
О. Ф. Вальтер: Встреча с новым для меня миром в Германии, отчасти личные контакты с лидерами студенческого движения, личный контакт с Гербертом Маркузе, Юргеном Хабермасом, Георгом Лукачем или Теодором Адорно… все это было для меня открытием нового духовного мира. 1968 год я пережил как взрыв поколения, которое протестовало во имя более возвышенного гуманизма, чем тот, который практиковало наше общество. Все это было очень важно для меня. Я постепенно выходил из тяжелого кризиса, который можно было преодолеть только с помощью психотерапии, – важный и новый для меня эксперимент. Тогда, в конце шестидесятых, у меня появился политический опыт. Я углубился в свежие идеи и движения – поначалу с большим скепсисом, а затем с серьезным интересом. В издательском деле у Люхтерханда они играли важную роль и придавали ему особое значение.
В свой день рождения, когда мне исполнилось сорок четыре, я решил оставить издательское дело и снова вернуться к рабочему столу! Поскольку, поглощенный всеми этими внешними делами и внутренними кризисами, я за целых десять лет не написал ни одной книги.
С. Вальтер: …послушай, этот опыт ухода в чужую страну, в пустоту, в кризис выпал в определенном смысле также и на мою долю. Плодом одиночества в конце концов стало новое осознание необходимости творчества, но это отчуждение мне тоже пришлось пережить. Я также в течение трех лет не могла писать, ни одного стихотворения, вообще ничего…
Ф. Дэтвилер: Это были первые три года в монастыре?
С. Вальтер: Да, первые три года в монастыре. А затем все вернулось, будто само собой, снова всплыли картины, ритм, все снова начало переливаться красками, и я поняла, что должна сообщить об этом, должна рассказать, что со мной происходит внутри этого совершенного нового мира.
О. Ф. Вальтер: Кстати, я бы хотел прочесть кое-что из твоих произведений. Стихотворение того периода, когда ты снова нашла свой ритм и язык.
Танец Бога
Вот она снова бежит
Снова танцует Гомер
На своем трехцветном
Канате
От часа до часу
Красное желтое синее красное желтое
Танцует она как Давид
Божественный танец
Пред судном
Танцует трехцветный
Божественный танец
Красное желтое синее красное желтое
синее желтое
В самую суть ангельской жизни.
С. Вальтер: Спасибо…
Ф. Дэтвилер: Отто Ф. Вальтер, Вы упомянули вначале, что уход Вашей сестры в монастырь, ее уход из упорядоченной бюргерской жизни Вас очень обеспокоил. Вы, Силья Вальтер, пережили нечто подобное, когда Ваш брат порвал с издательством Вальтера, вернее, когда издательство выкинуло его на улицу.
С. Вальтер: Должна сказать, я задним числом очень сожалею, что совершенно не следила за изменениями, происходившими в издательстве, и событиями, связанными с Отто. Я была будто ограждена от этого, сама того не желая и не понимая. Мне писали только об отдельных деталях. Ты сам не писал мне, и я теперь понимаю почему. Видимо, нам не хотелось рассказывать о себе из-за той боли, которую мы причинили друг другу.