Какие мальвы? Я даже не знаю, как они выглядят!
Лицо Гюли исказила ярость, и почему-то напомнило мне лицо школьного учителя физкультуры, который был помешан на отжиманиях и кроссах. Вот точно с таким презрением он смотрел на тех, кто не любил отжиматься и бегать. Например, на меня.
— А розы — это просто окультуренный шиповник, — продолжил говорить я, как будто кто-то тянул за язык.
— Шиповник?! — женщины зашипели, как гремучие змеи, будто я сказал неприличное слово.
Гюли-ханум повела точеным плечиком и махнула в мою сторону шелковым платком, расшитым золотыми бутончиками. Служанки подхватили меня под руки и потащили по извилистой дорожке в сторону акведука, где забросили в заросли жутко колючего шиповника.
Не знаю, как долго я там пролежал, плача от боли и проклиная себя за то, что расстроил Гюли.
Роза в небесах постепенно гасла, бледнела, теряла лепестки. Красиво кружась, они падали на землю, рассыпаясь серебряной пылью. В Гюлистане наступила ночь.
В черном бархатном небе ярко вспыхнули звёзды, образовав надпись «Саша, вернись, я всё прощу. Жду тебя на нашем месте. Твоя Гюли».
Обрадовавшись, я вылез из кустов и поспешил к водопаду Хрустальной розы, но меня перехватил Захар Мамедович и силой заставил надеть рюкзак с конфитюром, который сковал мои движения. Алхимик раскурил волшебный кальян. Вместо розового, из кальяна повалил сизо-серый дым. Мне так не хотелось покидать Гюлистан, что я стал сопротивляться и звать на помощь…
Глава 3Дорога прямоезжая
— Успокойтесь, Александр Александрович, — пытался образумить меня алхимик, крепко держа за шкирку. — Иначе мы никогда не вернемся домой!
Сопротивлялся я до тех пор, пока над головой не зашумели гигантские хвойные деревья, похожие на секвойи. Здоровенные темно-рыжие белки прыгали по веткам и бросались друг в друга шишками, а мы с алхимиком стояли на обочине безлюдной дороги, утопая по колено в снегу. Дорога показалась мне широкой, как футбольное поле.
— Доигрались! — с укоризной констатировал Захар Мамедович.
— Где мы? — спросил я, трясясь от холода.
— Угадайте с одного раза, — сказал алхимик, кивая на дорожный указатель, на котором аршинными буквами было написано:
Дорога прямоезжая Лукоморск-Киев.
До Лукоморска — 1000 верст.
До Киева — 1224 версты.
Я обессилено повалился в ближайший сугроб, закрыл глаза и приготовился к смерти. Как вдруг… ступ… ступ-ступ-ступ…
По дороге, издавая странные, непривычные звуки, двигалось удивительное сооружение отдаленно походившее на колокол величиной с девятиэтажный дом. На верхушке «колокола» торчал золотой штырь, в который бесшумно били голубые молнии, а на боку циклопической махины сияла гордая надпись, сделанная сусальным золотом:
Ступа № 40404.
Лукоморского завода
ментальноуправляемых
транспортных средств.
Арендатор Карачун Афанасий Авдеевич.
Регистрационный номер свидетельства
баба-йоги № 321123.
— Приветствую вас, путники! — раздался громогласный голос из поднебесья. — Принимаю заказы на грузовые перевозки. В ступе есть свободные места под офисы и склады. Работает баня и буфет.
Надпись стерлась невидимой рукой, а вместо нее на боку ступы возникло рябящее изображение сухонького пожилого человечка в пестрых одеждах со смешными желтыми бусами в руках. Каждая бусина была величиной с небольшое яблоко и человечек, по всей видимости, баба-йога Афанасий Авдеевич, перебирал их как четки.
— Здравствуйте! — крикнул я. Ну, мне показалось, что крикнул, а на самом деле прохрипел. — Помогите…
— Стойте, стойте, — зашептал мне на ухо Захар Мамедович. — Вы не понимаете! Это всего лишь пространственно-временной глюк, несуществующее настоящее. Нужно побыстрее раскурить кальян, пока всё не исчезло и мы не провалились в тартарары.
— На таком морозе раскуривать кальян? — чуть не плача, сказал я. — Да я уже губ не чувствую!
— Отрок совсем плох! — подтвердил громогласный голос баба-йоги Карачуна. — А ну-ка, поднимайтесь ко мне! Как вас занесло на прямоезжую? Без министупы, без самоходных саней, без ездовой печи! Туристы-экстремалы, что ли?
Через пять минут мы уже сидели за дубовым столом в просторном помещении под дугообразными расписными сводами. Комнату грела печка, украшенная изразцами с русалками, вдоль деревянных стен расположились сундуки и лавки, на столе красовался золотой самовар с серебряными ручками, стояло множество берестяных туесков с вареньями и соленьями. Я пил нечто жаркое, как лето, постепенно согревался, оттаивал, а Захар Мамедович с Афанасием Авдеевичем обсуждали достоинства розового конфитюра.
— В Гюлистане, говорите, такое производят? Слыхать слыхал, но самому бывать не доводилось. Зато бывал на острове Буяне и видел белку с алмазным напылением зубов, а ещё…
— А в Диванпуре вы, случайно, не были? — перебил я баба-йогу.
— В городе разноцветных рыб? Чур, меня, отрок. Не приведи небо туда попасть — обратно уже не выберешься.
— Подождите! Если вы знаете, что там всё плохо, значит, кто-то там побывал, вернулся и вам рассказал, — сказал я.
— Мудрый отрок, — покровительственно улыбнулся Афанасий Авдеевич. — Племяш мой, спецназовец Кузьма Черномор, бывал в Диванпуре. Еле ноги унес. Хотите, расскажу?
Я хотел, очень хотел, но Захар Мамедович стал возражать, говорить, что у нас совсем нет времени.
На что баба-йога Карачун, рассмеявшись, заметил: «Вот вечно вы, внеземельцы, как к нам попадаете, торопитесь уйти. Боитесь, что всё исчезнет, рассеется, и вы провалитесь в бездну мироздания. За своим миром следите, чтобы он не исчез!»
И стал баба-йога, щелкая бусинами на желтых четках, рассказывать про Диванпур и своего героического племянника.
…Участвовал как-то раз Кузьма Черномор в международной спецоперации по захвату банды контрабандистов, промышлявшей скупкой магических артефактов у черных археологов.
Контрабандисты бежали в один из мини-миров и Кузьма был в отряде, последовавшим за ними через портал, обнаруженный Интерполом в подвале роскошной средиземноморской виллы.
Пройдя через портал, очутились спецназовцы в месте, прекраснее которого не было, и быть не могло. Уютная бухта, а вдалеке горы, покрытые тропическим лесом. И в бухте город беломраморный, где на каждом углы парки, термы, амфитеатры.
Дома в городе были с плоскими крышами и изящными водостоками, на крышах стояли пальмы и апельсиновые деревья, посаженные в горшки. В особняках многоэтажных были бассейны, атриумы и просторные комнаты с мозаичными полами и фресками на стенах. Всё заставлено мебелью из красного дерева, золота и слоновой кости.
Кругом чистота и порядок, и не души… не считая бедолаг-контрабандистов, что вышли встречать спецназовцев чуть ли не с цветами. Оказалось, что обратного хода из города нет, покинуть его невозможно. Если долго плыть в океан, то по пути наткнешься на пару пустынных островков с крабами и чайками, а затем снова приплывешь в ту же бухту.
Если подняться в горы, то куда не глянь — у подножия снова будет тот же город с бухтой, и город этот называется Диванпур.
Ночей в Диванпуре не бывает: солнце на мгновение скрывается за горизонтом, выстреливает с противоположной стороны и снова наступает утро. Каждое утро город обновляется — разбитые горшки склеиваются, сорванные и съеденные апельсины возвращаются на ветки, бассейны наполняются чистой теплой водой. Город безлюден, если не брать во внимание сумасшедшего мальчишку — подмастерья гончара и старика-рыбака.
Мальчишка ни с кем не общается, не разговаривает, не ест и не пьёт, а с утра и до утра лепит, обжигает и раскрашивает кувшины на городском рынке. Старик тоже немножко сумасшедший, но, к сожалению, не немой, а очень даже любит поговорить за жизнь. И то ли старик полиглот и говорит на всех языках, то ли воздух в Диванпуре такой, что все его болтовню понимают.
На вопрос, как им удалось открыть портал в Диванпур, контрабандисты отвечали, что приобрели краденый артефакт с раскопок сокровищницы древнего дворца индийского махараджи — керамическую копилку в виде рыжего в белых пятнах кота. Они в шутку бросили в него монетку, кот ожил, выплюнул комок шерсти и открылся портал в чудесный город. Бандиты частенько прятались в Диванпуре от облав — они кормили кота телячьей вырезкой, и за это он охранял вход. Но теперь кот ушел жить к старику и слушается только его, а тот приказал всех впускать и никого не выпускать. Воздействовать силой на старика нельзя, потому что тогда из воды появляется чудовище с головой рыбы и телом человека и больно дерётся.
Жил старый рыбак в лачуге у самой воды.
Когда Кузьма Черномор пришел к нему знакомиться, тот как раз рыбачил, а рыжемордый кот терпеливо дожидался его с уловом на берегу. Улов у старика оказался сказочный, просто фантастичный — полный невод диковинной разноцветной рыбы. Всё это богатство старик вывалил на песок перед котярой. Рыжемордый стал поглощать рыбу, как пылесос, иногда нашаривая лапой и брезгливо отбрасывая в сторону маленьких неказистых рыбок, похожих на ершей. Ту рыбу, что кот забраковал, старик терпеливо собирал в плетеную корзинку, пока не заметил спецназовца. Тогда он отобрал у рыжего троглодита индиговую в золотой горошек рыбину и пригласил парня с ним пообедать.
Поджарив рыбу, старик поставил перед Черномором две тарелки — в одной были горкой насыпаны костлявые ерши, вонявшие тиной, а в другой лежала удивительная рыбина, которая пахла, как мясной пирог.
— Выбирай! — предложил старый рыбак.
— В чем подвох? — спросил Кузьма.
— Хм, — усмехнулся старик. — Что ж, ты не первый кто спросил…
…Давным-давно был Диванпур маленькой рыбацкой деревенькой. Рыбаки ловили костистых ершей и меняли их в соседних деревнях на хлебные лепешки, одежду и кое-какую утварь. Рыба была не особо вкусной, зато питательной и благодаря солености хорошо хранилась. Однажды все домишки снесли — махараджа решил основать на месте деревни портовый город, и рыбаки подались с семьями кто куда. Остался один лишь упрямый старик. Он построил на берегу лачугу и продолжал ловить уже никому не нужную рыбу.