— У вас с собой есть деньги? — тихо спросил алхимик. — А то я сейчас на мели.
— Так, чтобы вровень наполнить ведро? С собой? Шутите? — опечалился я. — У меня и дома столько нет.
Увидев меня и, очевидно, узнав, женщина обрадовано помахала рукой.
— Что делать?!
— Не паникуйте, — одними губами проговорил алхимик. — Не шевелитесь, и может всё обойдется, — сказал он, без особой, впрочем, уверенности в голосе.
Тем временем, женщина стала переходить дорогу. Велосипедист, который пропустил её — с разгону влетел в кусты сирени, а автомобиль, едущий следом за ним, заглох прямо на перекрёстке. Женщина даже головы не повернула, она подошла ко мне и радостно отрапортовала:
— Товарищ директор музея, разрешите обратиться! — от неожиданности, я кивнул, женщина продолжила: — Похититель надежно блокирован в своем укрытии. Деморализован. Ситуация полностью под контролем. Считаю целесообразным покинуть пост и вернуться к месту последней дислокации.
— На музейный склад? — уточнил я, стараясь держаться как можно увереннее.
— Да!
— Разрешаю… Нет, постойте!
Я представил, сколько она натворит бед, если пойдет в музей пешком.
— А вы сами её отнесите, — правильно истолковав мои сомнения, предложил Захар Мамедович.
Повернувшись к алхимику, женщина внимательно вгляделась ему в лицо, хотела что-то сказать, но тут вдруг вспомнила:
— Ой, Александр Александрович! Трофеи!
И стала доставать из желтого с красной ручкой ведра деньги и ценности, реквизированные у Кузнецова — пять тысяч рублей мелкими купюрами, альбом марок, юбилейный рубль «Двадцать лет первому полёту женщины в космос», наручные часы, запонки, зажим для галстука, серебряную чайную ложечку, массивный подстаканник, значок политехнического вуза и мобильный телефон. После этого женщина облегченно вздохнула, огляделась по сторонам, видимо проверяя, нет ли лишних глаз, и чихнула. Чихнула раз — и желтая бейсболка превратилась в кокошник, чихнула два — спортивный костюм стал салопом и длинной юбкой, и в третий раз чихнула и превратилась в фарфоровую статуэтку, чуть больше двадцати сантиметров в высоту, стоявшую у моих ног на траве. Я спрятал её в карман куртки, и мы с алхимиком вошли в дом, проверить, жив ли, цел Иван Андреевич, руководитель юных техников.
С ним было вроде всё в порядке. Кузнецов сидел на кухне один и крепко выпивал. В доме и во дворе царила полная разруха. Пес прятался в будке и едва слышно подвывал, но выходить боялся. Перила на крыльце были сломаны. Возле крыльца, напротив ворот, лежал перевернутый мотоцикл с коляской, наверное, Иван Андреевич пытался идти на таран. Кухня была вся усеяна осколками — в доме не осталось ни одной целой тарелки, раковина разбита, дверь выломана, цветочные горшки побиты, на печке открыты все горелки, но газ, слава богу, не шел.
— За что мне всё это? — поднял на нас заплаканные глаза руководитель кружка. — Я ведь кандидат технических наук!
— И кандидаты, бывает, в запой уходят. Дело житейское, — взял инициативу в свои руки Захар Мамедович. — Не переживайте, проспитесь, а завтра снова на работу пойдете. Свеженький, как огурчик.
— А она где? — испугано озираясь по сторонам, спросил Иван Андреевич. — Она ушла?
— Ушла, ушла, — успокоил я, даже не спросив кого Иван Андреевич имеет в виду — и так было понятно, кто его напугал. — И вещи ваши отдала, — сказал я, выкладывая на стол часы, мобилку, подстаканник и прочее.
— Марки какие у вас замечательные, можно поглядеть? — попросил алхимик у Иван Андреевича.
— Глядите. — разрешил Кузнецов и стал рассказывать. — У бабушки Зины такая фарфоровая статуэтка была — желтый кокошник, зеленая юбка в красный рубчик, желтое ведерко. Стояла высоко на комоде. Бабушка мне и дотрагиваться до неё не разрешала. Теперь понимаю почему! — скороговоркой выпалил Кузнецов. — Я же не хотел её домой брать! Взял просто посмотреть, потом собирался обратно отнести. Мне её кто-то в портфель подсунул! Как же теперь жить, Александр Александрович? — опять заголосил он. — Во что теперь верить, после того, что я видел?!
— Вы просто много выпили, — стал успокаивать его алхимик. — Вот некоторые выпьют, а им черти мерещатся.
А я вот подумал, может люди сначала видят чертей, а потом водку пить бросаются с перепугу? На обратном пути спросил у алхимика:
— Валентин Овечкин создавал артефакты «ловя реальность за руку», дожидаясь миллионного повторения слова. А оживающие фарфоровые статуэтки как создают?
— Не знаю, — ответил он. — Никогда особо не интересовался созданием волшебных вещей. Опасное это дело.
Захар Мамедович объяснил, что, оказывается существуют волшебные промзоны — магические рудники, шахты, плантации и тому подобное, места, где заготавливается магическое сырье, и куда просто так не попадешь. Была, говорит, у меня знакомая — старушка, божий одуванчик, свитера вязала под заказ. Оденешь такой свитерок и превращаешься в дикого гуся. Летишь, куда хочешь. Заграницу, без визы, без паспорта.
— Здорово!
— Угадайте, где она брала нитки для вязания?
— История от братьев Гримм! — блеснул я эрудицией. — Такие свитера вязала принцесса, а нитки делала из крапивы, выросшей на старых кладбищах.
— Совершенно верно, — подтвердил мою догадку Захар Мамедович.
И рассказал, что у старушки жил черный кот — Повелитель порталов. Котейка выплевывал комок шерсти и открывался портал в мир, где вечная ночь и бесконечное кладбище, поросшее бурой крапивой, высотой с человеческий рост.
Глава 7Налоговый инспектор
«Знакомство» с артефактом-париком обострило бдительность моей секретарши и через неделю после происшествия на складе, она пришла и таинственным голосом сказала:
— А помните, три дня назад в бухгалтерии работал проверяющий из налоговой?
Я кивнул:
— Конечно. И?
— Мы не первый год знаем Геннадия Викторовича. А тут странное что-то…
По словам Клавдии Васильевны вел себя проверяющий так, будто впервые к нам пришёл: никого не помнил, никого не узнавал, даже главного бухгалтера, путался и в датах, и в цифрах, и в шифрах. Будто сам не понимал, что должен проверять. В бухгалтерии и десяти минут не высидел, чаёк попил, печенек натырил и сбежал. Зато с кружковцами целый час клеил макеты кораблей, а потом в театральную студию пошел на репетицию пьесы про пиратов. Раскритиковал её в пух и прах. Поспорил с руководителем кружка, что напишет за три дня лучшую пьесу всех времён и народов на пиратскую тему.
— И что? Написал?
— Да! Я специально для вас название переписала. Здесь не по-нашему. По-португальски.
Глянув на название, я сразу отправился ловить новоиспеченного автора флибустьерских приключений. Долго мне искать не пришлось — веселый и довольный он шел по коридору со стороны театральной студии.
— Геннадий Викторович, можно вас на минуточку? — остановил его я.
Налоговик попытался проскочить мимо меня, говоря на бегу о том, что с документацией у нас все в порядке и чего там, в музеях, вообще проверять?
— Я у вас по личному делу был. Извините, спешу.
— И вы меня, извините. И я по личному, — сказал я, загораживая ему дорогу. — По поводу «Cruzeiro do Sul». — Тут я решил пойти ва-банк. — Юнга вам пламенный привет передаёт.
Налоговик шарахнулся в сторону, но убежать не смог — ноги подкосились и, прижавшись спиной к стене, он стал потихоньку сползать вниз. Обычные люди в таких ситуациях бледнеют, но Геннадий Викторович покрылся экваториальным загаром, а на его левый глаз наползла черная повязка. В отчаянии, замахав руками, налоговик стряхнул повязку с лица. Она отползла, извиваясь, как уж. Я наступил на неё ногой. Повязка вспыхнула и рассыпалась тёмным пеплом.
— Вы кто? Маг? — дрожащим голосом спросил проверяющий.
— Я директор, — ответил я. — А вы кто? Артефактор?
— Артефактор? — Геннадий Викторович задумался. — Какое интересное слово. Наверное, да.
— Как вы выбрались из бутылки? — спросил я напрямую — И где остальные пираты?
Особенно интересовали те, кто болтался на рее. Мысль о том, что по моему городу бродят пираты-зомби, слегка пугала. Я каждый день просматривал милицейские сводки на сайте городских новостей, страшась прочитать какую-нибудь жуть.
— Ром есть?
— Коньяк. В кабинете.
— Не знаю, куда все делись, и кто открыл проход, — признался экс-пират, по пути в мой кабинет. — Я вылез из бутылки и побежал домой. Я ведь на соседней улице живу.
— Как вы попали на «Cruzeiro do Sul»?
Мы пришли в мой кабинет, достали бутылку коньяка, разлили по стопочкам, и Геннадий Викторович рассказал свою историю…
Двадцать лет назад, когда молодой Гена Кораблев ещё учился на первом курсе юрфака, он, назло отцу, проколол ухо и стал носить сережку. Учебу Геннадий люто ненавидел, считал себя творческой личностью и втайне надеялся, что из института его за серьгу, да за пару дебошей в общежитии отчислят.
— Генка, ты же знаешь, кто носит серьги в ушах? — спросил его как-то папа. — Или геи или пираты. Я сейчас выгляну в окно, и не дай бог, там не стоит твой корабль.
У папы Гены Кораблева была тяжелая рука — не зря он работал военным прокурором, а папа его папы имел наградные часы с дарственной надписью от самого Феликса Эдмундовича. Папа подошел к окну, демонстративно отдернул занавеску и застыл с открытым ртом, потом повернулся к сыну и спросил:
— Твой?
Гена тоже выглянул в окно. Среди покрытых инеем деревьев стоял, покачиваясь на невидимых волнах, пиратский фрегат. Зимний ветер надувал черные паруса, черный флаг с белыми звездами развевался выше антенн, стоящих на крышах девятиэтажек, а якорь, вонзившийся в землю посреди детской песочницы, поблескивал в лучах утренней зари, как золотой. Матросы в тельняшках и в джинсовых шортах, набросив на плечи шерстяные клетчатые пледы, курили трубки, и пили ром из деревянных кружек.
— Это твой? — осипшим голосом повторил Кораблев-старший.
— Мой! — дерзко ответил Геннадий, хотя удивлен, конечно, был не меньше отца.