― Так сказать, профессор Мориарти. Это из Шерлока Холмса, Саша.
― Если бы, Иван Васильевич.
― Теперь предполагаемые выходы на связи.
― Стручок.
― Ноль. И ты сам знаешь, что ноль.
― Одноделец Васин.
― Шестерка, которую при таком повороте событий не задействуют никогда.
― Шофер грузовика Арнольд Шульгин.
― Или знает все, или ничего. Девяносто девять шансов из ста, что был тогда использован втемную и не знает ничего. Третий ноль, Саша. Два ноля это сортир, а три... Прямо уж и не знаю, как назвать все это.
― Значит, будем рубить концы? ― догадался Смирнов. ― Нам было поручено расследовать убийство в Тимирязевском лесу. Выяснили, что сводя свои счеты, один амнистированный уголовник застрелил другого амнистированного уголовника. В конце концов, убийца был обнаружен. Следовательно, мы исполнили, и добросовестно исполнили свои обязанности.
― А вдруг опять стрелять начнут?
― Из чего? Среди них бродил только один ствол.
― Будет охота, найдут, из чего стрелять.
― Начнут стрелять ― станем искать стрелявших. Что еще у тебя, Смирнов?
― Кто перевернул труп?
Сам разозлился. Подошел к своему столу, к креслу, но не сел, стоял, упершись руками в зеленое сукно. Постоял, подрожал ноздрями.
― Кто-то перевернул труп! Труп! А живого человека превратил в труп Николай Самсонов, по кличке Колхозник. Вот он-то и пойдет в суд. Вы свободны.
Смирнов вернулся к своим.
― Как дела? ― осторожно спросил Ларионов.
― Оформляйте все для передачи в прокуратуру.
― Гора с плеч! ― Казарян рухнул на стул, показывая, какое он испытывает облегчение.
Смирнов сказал:
― Пойдем ко мне.
...В его кабинете уселись на привычные места. Смирнов погладил рукой пустой стол, признался:
― Дурацкое ощущение, что что-то не сделал. А делать нечего.
― Как это нечего? ― удивился Ларионов. ― Дел ― навалом.
― Тогда излагай, ― решил Смирнов и зевнул.
― Ограбление квартиры нумизмата Палагина, ― начал Сергей, но Александр сразу же, азартно, забыл даже, что спать хочется, перебил:
― Квартирами пусть район занимается!
― Письмо Комитета по делам искусств, ― пояснил Казарян. ― Коллекция Палагина ― монеты, среди которых даже древнегреческие медали, ордена, имеет государственное значение.
― Комитет по делам искусств, Союз писателей, ансамбль песни и пляски ― все наши начальники! Дожили! ― разрядился Смирнов и спросил спокойно: Ну и что там с нумизматом?
― Старичок забавный, ― заметил Казарян. ― С ходу меня достал. Оказывается, с папулей моим приятели. Вчера, как тебе известно, я домой изволил поздно вернуться, а он у нас сидит, меня ждет. Мой Сурен уже носом клюет, ранняя птичка, но Палагин, интеллигент хренов, не уходит, ибо волнует его только одно: как бы преступники золотые его и серебряные раритеты по глупости не переплавили.
― По делу, ― прервал его Смирнов.
― А я ― по делу, ― обиделся Казарян, ― нам его раритетами вплотную заниматься придется. Так что все это прямо дела касается.
― До вчерашнего дня дело это вел район, ― прекращая пикировку, дал вводную Ларионов. ― И, надо отдать им должное, вел грамотно и толково. Дверь вскрыта, когда дома никого не было. Палагин находился на заседании своего комитета, общества, то бишь сдвинутых по фазе нумизматов, а дочка (он вместе с дочкой живет, старой девой) гостила у брата в Люберцах. У того жена заболела, сидеть с детьми некому было. Взята не вся коллекция, только самая ценная ее часть. Барахло не тронуто, знали, где и что лежит. Палагин поначалу и не догадывался, что его обокрали.
― А когда догадался? ― поинтересовался Александр.
― А у него вроде молитвы перед сном ― осмотр всех своих драгоценностей. Только к ночи и трехнулся.
― У районных версии имеются?
― Районные ― они и есть районные. Пошли по местным, по своим.
― Ну а что? Неплохой метод, ― одобрил районных Смирнов.
― Неплохой, но не для этого дела, ― возразил Казарян.
― У вас что, уже версия? ― удивился Смирнов.
― Версии, ― поправил Ларионов. ― Но не у вас, а у Казаряна.
― Ну, Роман, у нас ― голова.
― Твою иронию с презреньем отметаю. Версий у меня еще нет, поскольку нет материалов для них. Но две основные линии, по которым должен идти поиск, ясны уже сейчас. Конечно же, в любом случае ― наводка, и наводка зрячая. Итак, ход первый ― опытный, неглупый, ясно представляющий ценность палагинской коллекции, домушник-скокарь находит человека, хорошо знающего Палагина, его окружение, его привычки и, естественно, его квартиру. Потом берет этого человека в долю и, полностью информированный, получает отличную возможность спокойно, без помех ковырнуть скок.
В данной ситуации фигура номер один ― вор. Параметры этой фигуры: в меру интеллигентен, умен, предельно осторожен, не подвержен воровскому азарту. Судя по работе, квалификация высокая. Фигура номер два ― наводчик. Из ближайшего окружения Палагина, потому что коллекционеры крайне неохотно пускают к себе домой малознакомых людей.
Ход второй. Кто-то весьма состоятельный мечтает владеть палагинской коллекцией. Подходы через третьих лиц с предложением продать ее терпят неудачу...
― Почему через третьих лиц, почему не впрямую? ― перебил его Смирнов.
― После предложения продать вряд ли разумно идти на ограбление. Сразу же ― первый подозреваемый. Продолжаю, Сей гражданин за весьма порядочную сумму ― такой квалифицированный слесарь-домушник, как наш, за мелочевку на серьезное дело не пойдет ― нанимает скокаря и точно объясняет ему, что и где брать. В этом случае фигура номер один ― наниматель. Фигура номер два ― технический исполнитель, вор. Параметры и той, и другой фигуры ― весьма и весьма размыты.
― Ты и вправду молодец, Рома, ― серьезно похвалил Казаряна Смирнов. Твои соображения считаю хорошей основой для оперативной разработки. Конечно, хотелось бы, чтобы прошел первый вариант. Очень хотелось бы...
― Они, по сути, равноценны, Саня, ― встрял вальяжный от похвалы Казарян.
― Не скажи, не скажи. В первом варианте вор ― почти наверняка москвич, и москвич, хорошо нам известный. Мы его можем просчитать. Наводчика ― тоже. Просеем всех знакомцев Палагина через мелкое сито, и он у нас в решете останется. Второй же вариант ― полная неизвестность. Кто этот наниматель? Фанатик-коллекционер? Лауреат? Человек, желающий выгодно вложить капитал в непреходящие ценности? Иностранец, мечтающий сделать состояние?
― Ну уж прямо ― иностранец! ― возразил Ларионов. ― Они у нас тихие.
― А Кастаки?
― Кастаки не в счет.
― Все в счет, Сережа. Какой он наниматель, ― не будем загадывать. Но, во всяком случае, ловкий и хитрый. Будет ли такой нанимать московского домушника, чей почерк и связи, в принципе, нам, МУРу, известны? Не думаю. Скорее всего ― сделка с залетным гастролером, который, провернув операцию, растворяется в воздухе. И перед нами ― пустота. Исчезнувший неизвестно куда гастролер и наниматель, не имеющий никаких контактов с преступным миром.
― Да, картиночку ты нарисовал. ― Казаряновской вальяжности заметно поубавилось. ― Двенадцатый стул, исчезнувший в недрах Казанского вокзала. Только Остапу Бендеру было веселей: одиннадцать ― за, один ― против. А у нас ― два стула, пятьдесят на пятьдесят.
― Срочно разрабатываем первый вариант, ― решил Смирнов. ― За Сережей ― картотека по домушникам, за Романом ― окружение Палагина.
― А за тобой? ― не утерпел Роман.
― За мной ― общее руководство. Помогать тому, кому делать нечего. Кстати, Роман, наш клиент с Красноармейской где содержится? В Матросской тишине?
― У нас пока. Потрясти этого Угланова имеет смысл, это идея, Саня! Ему скучно, на допросы не водят, и без допросов доказано, что грабанул нашего знаменитого мастера слова он, и только он; думать о том, сколько дадут, надоело. Так что для него беседа с симпатичным оперативником на отвлеченные темы ― необходимая и желанная развлекуха.
― Кто у нас симпатичный оперативник? ― Смирнов оглядел своих бойцов.
― Симпатичные все. Но самый симпатичный ― я, ― признался Казарян.
― Тогда потряси его, Рома. На отработку первого варианта вам два дня. Приступайте.
В пустынном до таинственности коридоре Центрального Комитета комсомола четко звучали твердые каблуки. У двери с черной табличкой, на которой золотом было написано имя хозяина кабинета, стук шагов прекратился.
Владлен Греков вошел в приемную комсомольского вождя. Ему тренированно улыбнулась секретарша:
― Вас ждут.
― Наслышан, наслышан, ― поднялся ему навстречу владелец кабинета, невольно покосившись на телефонный аппарат с гербом. ― Проходи, садись, будем разговаривать.
― За меня уже, наверное, сказали. ― Владлен застенчиво сел на край кресла, сжал коленями нервно сложенные вместе ладони. ― Просто я готов и очень хочу работать.
― Люблю вас, военную косточку, за ясность и определенность. Такие, как ты, очень нужны в комсомольской работе. Ты даже представить себе не можешь, как страдает дело от несерьезности, мальчишеской расхлябанности, крайней засоренности голов основной массы руководителей первичных организаций и даже функционеров центральных органов. Четкости в исполнении заданий, дисциплинированности, отсутствия каких бы то ни было колебаний в проведении генеральной линии, ― именно тех качеств, которыми так славна армия, ― недостает нам, комсомольцам. Ну, так решаем: в отдел военно-физкультурной подготовки, инструктором.
― Николай Алексеевич, вы должны понять меня...
― Почему вдруг на "вы"?! ― грозно удивился сорокопятилетний заматерелый хозяин кабинета. ― Мы с тобой ― комсомольцы, соратники по Союзу молодежи. Так что ты это чинопочитание брось. Вот в этом мы хотим отличаться от армии. Так что ты говорил?
― Я на юрфак МГУ, на вечернее, документы сдал. Хочу продолжить образование, хочу со временем стать на боевые рубежи охраны социалистической законности Родины. А военно-физкультурные дела весьма далеки от будущей моей работы.